Что ветер магнетизма гнет
Холодными руками осени, —
Я мчусь не белкой – мчусь огнем.
Не след от лапок строфы эти,
Колючки строк не коготки.
От тренья медленных столетий
Решетки вспыхнули тоски.
Позабыл святую проповедь:
В травах рая ползай ты.
Захотелось мне отпробовать
Звездных яблок высоты.
Два вечных палача в рубахах там
Из заревого кумача.
Восток и Запад. Кроют бархатом,
Да рубят со всего плеча…
«Теперь я знаю, отчего…»
Теперь я знаю, отчего
Гарем берез – пожар зеленый,
Когда мелькает каждый ствол,
Руками ветра опаленный.
В зеленый час не оттого ли
Звездами вздрагивает глубь,
Что царь-завод ее изволит
Насиловать лесами труб.
А дрожь поэта ледяная,
Когда он женщина на миг
И слов зачатье чует… Знаю,
Не ты – кричала ночь: возьми.
«Медом месяца стоялым…»
Медом месяца стоялым
Льет затишье во всю мочь.
Кто один под одеялом,
Не дыши ты в эту ночь.
Жил безумец Пирауи,
Был он властно обнажен,
Властно пил он поцелуи
На волнах душистых жен.
Он в пустыню с ними съездил,
Где синеть боится Нил.
Там запястьями созвездий
Он Изиду задушил.
«Планету пенную качает…»
Планету пенную качает,
И якорь лунный в синеву.
И льются стаи звездных чаек
И бурю сумрака зовут.
Уйти нельзя от качки лютой,
Волна от сумрака пьяна.
И пену льет на дно каюты
Окошко круглое – луна.
Опять она, опять такая ж
Пшеничная, гримаса та ж.
Влюбленно плечи облекаешь
Ты, облак – легкий трикотаж.
Заря, что парус старой шхуны,
И холст холодный пожелтел.
И рвет с утесов якорь лунный,
И облака утесы те.
«Не мудрено певцу пророчить…»
Не мудрено певцу пророчить.
С времен царей заведено
Сидеть на черных плитах ночи
И пить грядущее вино.
Веселье будет, говорю вам,
Взойдет в столетьях белый мед.
Яйцо рассвета желтым клювом
Цыпленок солнца проклюет.
Как сон, забудут черноземы
Сохи широкие ножи.
К мирам-соседям подойдем мы,
Табак земной чтоб предложить.
Сойдет звезда сырая на ночь
К цветку сырому на кровать.
И, как Макбет, Иван Иваныч
Весь мир не будет проклинать.
Вот будет праздник миру дан-то!.
И, не суля мирам беду,
Поэты, помрачнее Данта,