Росою светит золотой.
Глотайте же напиток звездный,
И зелье зорь, и хмель болот…
За то, что всё в тоске морозной
На колбасу стихов пошло.
«Церквушек мертвенных грибы…»
Церквушек мертвенных грибы
У пней громад еще бледнеют.
А шелест города забыл
Святого рабства ахинею.
Как бред, забыл давным-давно.
И главы дождиком измызгал.
И женщины ползут из нор
По веткам рук мужских для визга.
Не верят звезды и плюют
В земную черную икону…
Кто ведал стыд, вкушать уют
И в бурю бурных струн не тронуть?
Кто счастье счастья испытал
На золоте молчанья ложном?..
В покоях мира простота,
Но вскрыть ее довольно сложно.
«Нищий бледный и безногий…»
Нищий бледный и безногий
Вырос на краю дороги.
Он просил, что было сил,
У прохожих есть просил.
Проходили, только мимо,
До конца неумолимо.
Не осмелился никто
Вынуть грошик из пальто.
Кто, по совести, из лени,
Кто, по нраву убеждений,
Кто, по бедности своей,
Кто и, глядя на людей.
Было холодно, и нищий,
Пару дней не зная пищи,
На дорогу вдруг упал.
И со всех сторон толпа.
Умереть ему не дали.
За водою побежали,
За извозчиком пошли
И в больницу отвезли.
Скоро выписан безногий.
И опять у той дороги
Он с протянутой рукой.
В мире есть закон такой.
Осужденный если болен,
Должен выздраветь сперва,
Чтоб потом в рассветном поле
Откатилась голова.
«И труд имеет героинь…»
И труд имеет героинь.
И вот одна, одна из многих.
Звонок, бывало: динь-динь-динь.
А кто по лестницам, как утка, ноги?
А кто родильницу таскал,
Как тяжкую царицу, в кресле?
И кто не знал, что есть тоска,
Что боги никакие не воскресли.
Десятки лет одно и то ж.
Тяжелый труд и труд убогий,
Но знающий борьбу и дрожь…
И вот одна, одна из многих.
«По трубам улиц, будто пар…»
По трубам улиц, будто пар,
В цилиндры площадей толпа…
О, города, планет моторы,
В который раз ваш гром, в который?
Крылами зорь кровавых хлопать
Не устают земли бока.
Мычит белейшая Европа
От соку нового быка.
Как вымя – Азия… Нальются
Все полуострова-сосцы.
Забарабанит революция
По дну миров во все концы…
«Из пустынь их звал, заучивал…»