«Красная империя зла». Запад против Сталина

«К началу 1933 года СССР оказался во власти катастрофического голода, различающегося по тяжести между регионами, но носившего повсеместный характер. Вслед за январскими попытками заготовить больше зерна режим в феврале стал предпринимать отчаянные попытки, чтобы помочь крестьянам вырастить урожай. Решающую роль в таких усилиях сыграли политотделы, учрежденные в начале 1933 года на госпредприятиях (совхозах) и машинно-тракторных станциях (МТС). Эти отделы, состоявшие из небольшого числа рабочих и сотрудников ОГПУ [и созданные] в каждой МТС или в каждом совхозе, занимались тем, что отстраняли от руководства должностных лиц, нарушавших директивы правительства о сельскохозяйственных работах и заготовках, и заменяли их, как считалось, на более надежных колхозников или работников совхозов, а также организовывали и всячески помогали получить хороший урожай в 1933 году. В поддержку им были приняты драконовские и принудительные законы, направленные на соблюдение трудовой дисциплины в хозяйствах отдельных регионов, но в то же время выделена крупнейшая в советской истории семенная и продовольственная помощь в 5,76 млн т, а в таких важнейших регионах, как Украина, Урал, Поволжье, и некоторых других учреждены специальные посевные комиссии для решения на местном уровне вопросов организации и снабжения сельских хозяйств».

Историки редко говорят о роли политотделов. Таугер полагает, что они внесли большой вклад в дело организации сельскохозяйственного производства и преодоление голода. Ученый весьма обстоятельно пересказывает сведения из декабрьского (1933) отчета по Центрально-Черноземной области (к югу от Москвы и к северу от Украины) о важной роли политотделов в помощи крестьянам при сборе урожая 1933 года.

«В начале отчета говорится о кризисных условиях начала 1933 года: крестьяне голодали и умирали, лошади истощены, издыхают и брошены без присмотра, трактора отремонтированы плохо или совсем не ремонтировались, слабая рабочая дисциплина у колхозников, трактористов и крестьян-единоличников, которые часто отказывались работать и брать на себя ответственность. Политотделы начали с бесед и организации колхозников, проведения чисток в колхозах, МТС и других местных организациях против тех, кого называли кулацкими и контрреволюционными элементами. В соответствии с отчетом колхозники принимали участие в таких мероприятиях и заражались энтузиазмом от совместной работы. С помощью политотделов МТС и колхозы закончили сев на 15 дней раньше, чем в 1932 году, и засеяли 3,4 млн га в сравнении с 2,85 млн га в 1932 году. Они впервые использовали удобрения и сортировку семян, им удалось вылечить от болезней больше посевного зерна, прополка от сорняков иногда проводилась дважды или трижды, были приняты меры и по борьбе с насекомыми. Сбор урожая зерновых они завершили за 65 дней против 70 дней в 1932 году, а его помол – в декабре 1933 года, хотя в 1932 году тот процесс продлился в области по март 1933 года. Они закончили хлебозаготовки в ноябре 1933 года (а в 1932 году те, как и помол, растянулись до весны 1933 года), расплатились со всеми зерновыми займами, в колхозах сформированы необходимые внутренние фонды, и еще они смогли оплатить колхозникам больше трудодней, чем в предыдущем году, тем самым прекратив голод в регионе. Колхозники также запаслись кормом для скота, построили зернохранилища, загоны для скота, клубы и другие здания…

В результате таких усилий в 1933 году в ЦЧО удалось собрать урожая на 24 % больше, чем в 1932-м (Таугер, 1991б, с. 81). Хотя в получении хороших результатов заметную роль сыграли погодные условия 1933 года, в разгар голода крестьяне работали заметно усерднее и по-иному; свой вклад внесло также руководство со стороны политотделов» (Таугер 2004, p. 84).

Таугер приводит свидетельства, согласно которым крестьяне, питавшие неприязнь к коллективизации или не желавшие работать в колхозах, тем не менее трудились усердно, так как многие их односельчане «все время охотно работавшие… встали на сторону системы» (Таугер 2004, с. 85).

В результате основная масса крестьян приняла коллективизацию:

«Нельзя отрицать, что некоторые крестьяне в 1930 году, особенно в голодные годы, использовали “оружие слабых” против колхозной системы и советского правительства. Вопрос в том, насколько репрезентативны сведения о крестьянстве в целом, что, иначе, можно переформулировать в вопрос о том, каково значение таких инцидентов. Очевидно, сопротивление коллективизации было больше и играло бо?льшую роль в 1930 году и, возможно, в 1932 году. Но при анализе необходимо учитывать и природные катаклизмы, различия в реакции крестьян и общие результаты их работы. Исследования, проделанные в середине 1930-х годов, показали: колхозники работали лучше крестьян 1920-х годов до коллективизации, что недвусмысленно указывает на приспособление крестьян к новой системе» (Таугер 2004, p. 87).

Вопрос экспорта зерна

И Российская империя, и СССР экспортировали зерно. Контракты заключались заранее, что создавало определенные трудности, указанные Таугером:

«Низкий урожай 1931 года и перераспределение зерна в голодающие области заставило режим сократить экспорт зерна с 5,2 млн т в 1931 году до 1,73 млн т в 1932 году и до 1,68 млн т в 1933 году. Зерном, вывезенным в 1932 и 1933 годах, можно было накормить многих людей и смягчить тяготы голода: так, 354 000 т, отправленные на экспорт в первой половине 1933 года, могли бы обеспечить 2 млн человек с дневным рационом в 1 кг на протяжении полугода. Между тем такие экспортные поставки составили менее половины от 750 000 т, вывезенных в первой половине 1932 года. Как советское руководство рассчитало относительную стоимость сниженных [объемов] экспорта и сниженных поставок во внутригосударственный фонд, остается неизвестным, но доступные сведения указывают на то, что дальнейшее снижение или прекращение экспорта могло повлечь за собой серьезные последствия. В начале 1930-х годов цены на зерно на мировом рынке упали, и создались неблагоприятные условия для торговли с Советским Союзом, его задолженность росла, а потенциальная платежеспособность падала, что влекло за собой арест советской собственности за границей западными банкирами и официальными лицами и отказ в предоставлении Советам кредита на случай дефолта. Таким образом, неспособность осуществить экспортные поставки грозила сорвать план советской индустриализации и, по мнению некоторых наблюдателей, поколебать стабильность режима».

Одновременно с экспортом зерна еще большее его количество СССР выделил для посевов и борьбы с голодом. Таугер документально подтверждает, что ЦК партии направил более 0,5 млн т на Украину и Северный Кавказ в феврале и более 0,5 млн т только на Украину в апреле 1933 года. В тот же период правительство накопило в резервах около 3 млн т, из которых 2 млн т оно направило на борьбу с голодом. Советские архивные источники показывают, что в первой половине 1933 года режим вернул по всей стране 5 млн т зерна из заготовок обратно в село (Таугер 1991, p. 72, 88–89). Приведенные цифры превышают объемы экспорта за тот же период.

Советское правительство столкнулось с ситуацией, когда еды не хватало, чтобы накормить все население, даже если бы весь экспорт зерна вообще прекратился, а не просто был сильно снижен, как случилось в действительности.

«Суровость и географический масштаб голода, резкое сокращение объемов экспорта в 1932–1933 годах, потребность в семенах и хаос, царивший в Советском Союзе в те времена, – все эти факторы подводят нас к выводу о том, что даже полное прекращение экспортных поставок было бы недостаточным инструментом для предотвращения голода. В такой ситуации трудно согласиться с версией о том, что голод стал результатом хлебозаготовок 1932 года и сознательным актом геноцида. Именно низкий урожай 1932 года привел к неизбежности голода» (Таугер 1991, p. 88–89) (Выделено мной. – Г.Ф.).

Запланированные показатели сбора зерна (квоты на поставку) и для коллективных, и для единоличных хозяйств неоднократно понижались, чтобы перераспределить недостачу. Часть изъятого возвращалось в деревни (Таугер 1991, p. 72–73). Примером именно таких усилий по сбору урожая, сопровождаемых часто принуждением, выдвигаются на первый план приверженцами версии о «преднамеренном» голоде как доказательство черствости и безразличия к жизням крестьян и даже как намерение казнить их или убить.

В то же время режим использовал зернозаготовки как способ прокормить 40 млн голодающих в городах и промышленных центрах, что свидетельствует о явной нехватке урожая. В мае 1932 года советское правительство разрешило частную торговлю зерном. Но в 1923–1933 годах в продажу его поступило крайне мало. Что тоже указывает на скудость собранного в 1932 году урожая (Таугер 1991, p. 72–74).

Около 10 % населения Украины умерли от голода или связанных с ним болезней. Но 90 % остались в живых, большинство из которых – крестьяне, военнослужащие с крестьянскими корнями или рабочие из крестьянских семей. Чтобы засеять и вырастить урожай в 1933 году, выжившим крестьянам пришлось работать очень напряженно в условиях нехватки еды. Это им удалось при поддержке советского правительства. Ослабленное голодом и сократившееся из-за смертей население при нехватке тягловой силы тем не менее смогло вырастить урожай в 1933 году и положить конец голоду. И это еще одно свидетельство катастрофически малого урожая 1932 года (Таугер 2004).

Программа государственной поддержки включала распределение 5 млн т продовольственной помощи, отправленной в том числе на Украину начиная с 7 февраля 1933 года[34 - См. http://msuweb.montclair.edu/~furrg/research/aidtoukraine020733.pdf.]; поставку тракторов и другого оборудования, выделенного специально Украине; «создание сети из более чем тысячи политотделов в МТС, которые внесли большой вклад в успешный сбор урожая 1933 года» (Таугер 2012б); другие меры, включая создание специальных комиссий по посевам и уборке урожая для организации работ и распределению зерна и продовольственной помощи.

«Трактовка голода 1932–1933 годов как самого крупного в череде природных катаклизмов приводит к отличному от версии о “преднамеренном” голоде подходу. Некоторые из сторонников теории крестьянского сопротивления утверждают, будто режим использовал голод, чтобы отомстить крестьянам и заставить их работать еще больше. Однако из-за плохого урожая и нежелания некоторых крестьян продавать свои излишки голод и смерти от него начались в городах и некоторых селах еще в 1928 году. В течение следующих нескольких лет снабжение продовольствием ухудшалось не только из-за экспорта 1930–1931 годов, но и в результате плохого урожая 1931–1932 годов. Жестокие меры в период заготовок в 1931 и 1932 необходимо рассматривать в контексте голода, который разразился в городах и селах по всему Советскому Союзу с конца 1931 года; к 1932–1933 годам, как говорилось выше, рабочие и крестьяне стали умирать от голода. Если верить тому, что режим специально морил крестьян голодом, чтобы повысить дисциплину труда на сельскохозяйственных предприятиях, следует ли тогда считать голод в городах попыткой режима дисциплинировать рабочих, управленцев, их жен и детей?

Хотя политика распределения продовольствия остается за рамками данной статьи, очевидно, что небольшой урожай 1931–1932 годов вскрыл недостатки, которые оказали влияние на всех без исключения граждан, и что советский режим не располагал достаточными ресурсами для преодоления кризиса.

В итоге данное исследование показывает: хотя СССР и ранее сталкивался с хронической засухой и другими природными катаклизмами, то, что случилось в 1932 году, оказалось необычной и жестокой комбинацией катастрофических обстоятельств в стране, особенно уязвимой к событиям такого рода. Представленные здесь доказательства и их анализ показывают, что голод в Советском Союзе оказался гораздо более серьезным и важным событием, чем утверждалось в большинстве прежних исследований, включая [работы] приверженцев интерпретации, выдвинутой украинскими националистами; и голод стал следствием крайне редкого стечения природных и сельскохозяйственных обстоятельств. Обращая на них внимание в данном исследовании, мы показали важность постановки под сомнение общепринятых политических взглядов и необходимость учитывать роль природных аспектов голода и других исторических событий, в которых человек взаимодействует с природой. То, что через карточную систему советский режим хоть и плохо, но накормил во время голода более 50 млн человек, включая многих крестьян; что хотя бы некоторые из них, столкнувшись с голодом, стали работать усерднее, несмотря на неприязнь к режиму в 1933 году и в течение нескольких предшествующих лет, – все это показывает, что участники тех трагических событий осознавали уникальность происходящего» (Таугер 1991, p. 46–47).

Снайдер стал на точку зрения украинских националистов о якобы «предумышленном» характере голода, то есть признал за истину миф о «голодоморе», хотя сам нигде не использует такой термин в открытую. Он стремится создать впечатление, будто советское правительство обобрало Украину до зернышка, не предприняв никаких попыток помочь голодающим. Снайдер игнорирует природные факторы – главные из всех причин голода – и ничего не пишет об оказанной советским правительством крупномасштабной помощи, которая вкупе с усердным трудом самих крестьян в сложных условиях позволила вырастить большой урожай в 1933 году. С точки зрения Таугера:

«В целом голод вызвали природные факторы, а правительство помогало крестьянам вырастить больший урожай в следующем году и положить голоду конец» (Таугер 2012б, p. 3).

Это противоречит утверждениям Снайдера и украинских националистов. Теория так называемого «голодомора», то есть версия о «преднамеренном» и «рукотворном» голоде, не просто ошибочна в нескольких существенных положениях. Ее сторонники нарочито искажают факты, отбрасывая свидетельства, противоречащие их трактовке. Таким образом, история превращается в выдаваемую за науку политическую пропаганду, что когда-то было обозначено мной как «пропаганда со ссылками».

Таугер придерживается совсем иной точки зрения, нежели Дэвис и Уиткрофт, которые считают, что голод стал следствием нескольких причин, в том числе коллективизации[35 - The Years of Hunger. Soviet Agriculture, 1931–1933. Palgrave Macmillan 2009 (2004).]. Говоря о природных факторах, Дэвис и Уиткрофт отводят им второстепенную роль. Кроме того, они полагают, что советское правительство могло спасти многих, возможно, миллионы жизней, если бы отказалось от проведения коллективизации и не использовало «жестких» мер для борьбы с голодом. Взгляды обоих историков совпадают с официальной трактовкой нынешнего российского правительства, что к голоду привели насильственное изъятие зерна и коллективизация.

Однако такая точка зрения ошибочна. В действительности именно коллективизация положила конец голоду в Советской Союзе, за исключением голода 1946–1947 годов. Уиткрофт, автор последнего по времени исследования о голоде, установил, что и голод 1946–1947 годов случился вследствие неблагоприятных природных условий[36 - Wheatcroft Stephen G. The Soviet Famine of 1946–1947, the Weather and Human Agency in Historical Perspective. Europe-Asia Studies, 64:6, 987–1005.].

Глава 2

Был ли голод 1932–1933 годов «спланированным»?

«Семь ключевых политических практик» Снайдера

Главная цель первой главы книги Снайдера – продемонстрировать доказательства «запланированного массового уничтожения миллионов» жителей Украины. В подтверждение своих слов он приводит «семь ключевых политических практик», которые были применены «в конце 1932 – начале 1933 годов только (или преимущественно) в Советской Украине», каждая из которых «должна была убивать» (с. 69).

Снайдеру следовало бы знать: доказать это утверждение научно не удалось ни одному из украинских националистических или российских антикоммунистических ученых, несмотря на их утверждения, что Сталин будто бы намеревался уморить украинских крестьян голодом. К тому же Снайдеру должно быть известно, что западные эксперты по данному вопросу – М. Таугер и Р. У. Дэвис с С. Уиткрофтом, – а также многие другие историки Советского Союза и даже такие «пещерные» антикоммунисты, как Николя Верт, отвергают саму мысль о «запланированном голоде».

Однако Снайдеру приходится заявить, что смерти стали результатом «умышленного убийства», поскольку без 5 млн голодных смертей разваливается его тезис, что «14 млн были жертвами либо советской, либо нацистской кровожадной политики», а с ним и особенно близкое сердцу каждого антикоммуниста уподобление Сталина Гитлеру.

Анализ первой главы книги Снайдера начнем с подробного рассмотрения каждой из «семи ключевых политических практик» (т. е. политических установок). Правда, их он не касается вплоть до последней трети главы. Но вся глава, как и вся книга, зависит от этих семи пунктов. Для Снайдера они служат «доказательством» того, что несколько миллионов советских граждан, погибших в результате голода 1932–1933 годов, «уничтожены» Сталиным и советским руководством. Как будет показано, в каждом из семи случаев Снайдер фальсифицирует свои доказательства.

Важность вопроса для всего проекта Снайдера заставила автора уделить каждой из «семи ключевых политических практик» больше внимания, чем другим заявленным в «Кровавых землях» фактам. Впрочем, познакомиться с ними подробнее любознательный читатель сможет в следующей главе нашей книги.

Требовалось ли от украинских крестьян возвращение зерновых ссуд?

Снайдер заявляет:

«18 ноября 1932 года от крестьян на Украине потребовали вернуть зерно, оставшееся у них после выполнения предыдущего плана по хлебозаготовкам… Руководство украинской Компартии пыталось заступиться за посевное зерно, но безуспешно»[37 - Graziosi A. The Soviet 1931–1933. P. 8; Kusnierz R. Ukraina w latach kolektywizacji i wielkiego glodu. P. 143; Maksudov S. Victory over the Peasantry. P. 188, 190; Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 175, 151 (о посевном зерне).] (с. 69–70).

Грациози – в данном случае, несомненно, главный «источник» Снайдера – действительно выдвигает такие обвинения. Но Грациози не приводит вообще никаких доказательств, ни единой ссылки, чтобы хоть как-то обосновать эти и любые другие заявления из того же абзаца. Снайдеру и всем, кто прочитал статью Грациози, следовало обратить внимание на бездоказательность его утверждений. Но Снайдер приводит их, не задумываясь. Конечно, читателям снайдеровского опуса остается неизвестным тот факт, что настолько серьезные обвинения Грациози просто повисают в воздухе.

У Кушнира о решении 18 ноября 1932 года нет ни слова. Нет у него ничего и о возвращении зерновых ссуд, изъятии посевного зерна, попытках «заступничества» украинского руководства за зерно и т. д. Не сообщает он и о «расстрелах» «сотен чиновников» или «арестах тысяч» из них.

В статье Максудова в «Harvard Ukrainian Studies» (2001) доказательств тоже нет. Вместо этого Максудов отсылает читателя к сборнику на украинском языке – «Голод 1932–1933 рокiв». Но на указанных им страницах соответствующих документов тоже нет. В другом месте того же сборника опубликован документ, датированный 18 ноября 1932 года, регулирующий хлебозаготовки[38 - № 293. С. 388–395.]. Его мы обсудим ниже[39 - См.: http://msuweb.montclair.edu/~furrg/research/pyrigno293.pdf; тот же документ в Интернете, см.: http://www.archives.gov.ua/Sections/Famine/Publicat/Fam-Pyrig-1932.php#nom-105.]. Дэвис и Уиткрофт ничего не пишут ни о возвращении зерновых ссуд, ни о посевном зерне. На страницах 163–164 Дэвис и Уиткрофт приводят спор между Москвой (Сталиным и Л. Кагановичем) и Украиной (в основном Косиором). Оба постановления – от 18 и 29 ноября 1932 года, в которых частично затронут вопрос о посевном зерне, – впоследствии были отменены. Но в любом случае они предусматривали конфискацию семенного зерна только в исключительных обстоятельствах.

«18 ноября [1932 года] под сильным давлением центра оно [Политбюро Коммунистической партии Украины] разрешило райисполкомам в случае “совершенно неудовлетворительного” выполнения плана хлебозаготовок конфисковать семенные и другие натуральные фонды колхозов…

Политбюро ЦК ВКП(б) [т. е. Сталин и другие лица в Москве] было не в курсе этих шагов украинского руководства, пока ближе к концу декабря на Украину не прибыли Каганович и Чернов. После телеграмм Кагановича Сталину 23 декабря оно бесцеремонно отменило постановление украинского Политбюро от 18 ноября. Постановление от 29 ноября Политбюро Коммунистической партии Украины отменило само, и Косиор разослал его членам и кандидатам в члены с извинениями за этот документ, “основным автором” которого он являлся» (с. 163–164).

25 декабря 1932 года Косиор самокритично заявил о своей ответственности за оба этих документа и дал однозначно понять, что конфисковать семенное зерно предполагалось только у тех колхозов, которые не выполнили государственный план хлебозаготовок:

«Остановившись перед вывозом семенных фондов из колхозов, которые не выполняют план хлебозаготовок…»[40 - Cм.: http://www.archives.gov.ua/Sections/Famine/Publicat/Fam-Pyrig-1932.php#nom-126.].

Заключение: здесь Снайдер не просто ошибается, он фактически ставит все с ног на голову. Ибо как раз украинское политбюро утвердило документ, который санкционировал конфискацию семенного зерна, и то только в крайних обстоятельствах. Но именно Сталин и московское Политбюро отменили это решение! В итоге первый секретарь ЦК КП(б)У Косиор вынужден был извиняться за свою инициативу по подготовке документа. Что полностью противоречит утверждениям Снайдера!

Был ли «мясной штраф» причиной голода?

Снайдер утверждает, что 20 ноября 1932 года власти ввели так называемый «мясной штраф»: «крестьяне, которые не могли выполнить план по зерну, должны были теперь платить специальный налог мясом» (с. 70) и голодать. Вот на что он ссылается:

• о мясном штрафе см.: Шаповал Ю. ІІІ конференцiя КП(б)У: пролог трагедii голоду // Командири великого голоду / за ред. Васильева В., Шаповала Ю. Киiв: Генеза, 2001. С. 162;

• Maksudov S. Victory over the Peasantry. P. 188. Цит.: Glо?d i represje wobec ludnosci polskiej na Ukrainie 1932–1947. P. 71. Приведенный пример см.: Glо?d i represje wobec ludnosci polskiej na.

Шаповал, первый из источников Снайдера, о мясном штрафе сообщает (с. 162):

«20 листопада 1932 року Раднарком УСРР ухвалив рiшення про запровадження натуральних штрафiв: “До колгоспiв, що допустили розкрадання кол госпного хлiба i злiсно зривають план хлiбозаготiвель, застосувати натуральнi штрафи порядком додаткового завдання з м’ясозаготiвель в обсязi 15-мiсячноi норми здавання даним колгоспом м’яса як усуспiльненоi худоби, так i худоби колгоспникiв”. 6 грудня ухвалено постанову ЦК КП(б)У i Раднаркому УСРР “Про занесення на «чорну дошку» сiл, якi злiсно саботують хлiбозаготiвлi”. Це рiшення спричинило збiльшення жертв голодомору».