С любовью к Чечне

Нет, мы никогда не забудем о нашей дружбе…

Однако я отвлёкся. Мы с Мовсуром колесили по городу. Вот ещё одно памятное место: кладбище – не кладбище, но я нигде не видел столько надгробных камней, собранных в одну огромную кучу. Сами камни с высеченной арабской вязью я узнал сразу: по традиции мусульман такие надгробные плиты стоят и на наших татарских и башкирских кладбищах на моей родине. Но эти плиты, как нам рассказали, собраны и привезены сюда не с кладбищ. После выселения чеченцев сталинские вандалы разрушили их родовые кладбища, надгробные плиты использовали для строительства фундаментов животноводческих ферм и в качестве бордюрного камня на улицах Грозного.

Из груды надгробных камней вздымается пронизанная страшной энергетикой, рука, сжимающая кинжал. Все вместе образует легко читаемый знак, но диссонирующая стилистика какого-то слишком искусственного новодела делает неестественным и сам символ. Оставляя в стороне уместность подобного призыва к возмездию, нельзя не сказать, что никакой призыв не может нести в себе принуждения, – в общей же композиции памятника почти физически ощущается насилие над чувствами зрителя. Спрашиваю мнение Мовсура, бывший министр соглашается со мной, и он не одобряет такой символ.

Площадь создана во времена Джохара Дудаева и посвящена памяти сталинской депортации чеченского народа 1944 года…

То была ещё одна большая несправедливая ложь, которой, увы, так много в истории нашей страны советского периода. Никакого массового предательства со стороны чеченцев не было. Отдельные проявления национализма, единичные факты предательства возможны у каждой нации: в семье не без урода. А вот факты массового героизма чеченцев в Великой Отечественной войне, хоть и скрывались от народа, но все равно стали известны. Например, героическая оборона Брестской крепости обеспечивалась, в том числе, чеченскими воинами. Их было там около трехсот. Чеченец – воин. Он умеет воевать. Увы, мы это знаем.

Но обвинить весь народ и подвергнуть его унизительной массовой депортации в Казахстанские степи, то есть обречь целый народ на уничтожение – это ли не прямое оскорбление нации, которое не так просто забыть чеченцам… Кстати, мой друг Муса родился в Казахстане. Отец и мать работали на шахтах «Актюбинскуголь».

И ещё одна памятная деталь. Мовсур показал место, где был погребён первый президент Грузии Звияд Гамсахурдиа. Первым президентам всегда несладко приходится. Печальный конец Гамсахурдиа, Дудаева, непростая судьба Горбачёва… Может, это объединило и сдружило Джохара и Звияда?

Хотя, казалось бы, для чеченцев после депортации по приказу другого грузинского вождя всякая дружба представителей этих двух народов вообще невозможна… В прошлом году сын Звияда вывез останки своего отца и перезахоронил на грузинской земле…

Что еще можно сказать о нашем коротком знакомстве с городом? На улицах много молодежи. Девушки ходят в косынках. Лишь в этом отличие от других девушек России. Одеты хорошо, красиво, модно, современно. Чувствуется, молодежь тянется к знаниям.

Мовсур рассказывал о возрождении в Чечне среднего и высшего вузовского образования. Об этом мы многое узнали в тот же вечер на торжествах в честь юбиляра в столовой Нефтяного института, где был накрыт стол более чем на сто человек…

Я заметил, как долго вёз нас Мовсур к этому самому Нефтяному институту. Петлял по городу так, будто заблудился или хотел «замести следы». Я ничего не сказал, только уже на обратном пути обратил внимание, что от института до дома Мусы – всего несколько минут езды.

«В 1975 году был направлен на преподавательскую работу в Уфимский нефтяной институт». За этой короткой строкой о Мусе – целая история. Дело в том, что у меня была рекомендация в аспирантуру. А я направлялся на учёбу от Уфимского нефтяного института. И надо было возвращаться домой. Муса и Владимир Асташов «выручили», поехали «отрабатывать» за меня.

В 1978 году Муса вернулся на родину и с тех пор работает в Грозненском нефтяном институте. Начинал ассистентом, стал доцентом, а ейчас профессор, заведующий кафедрой политологии и социологии. Недавно избран еще и членом-корреспондентом Чеченской академии наук. Когда мы были у него в гостях, Муса еще являлся депутатом Парламента Чеченской Республики.

4

Само юбилейное торжество, начавшееся в 4 часа дня, длилось более 6 часов. Проходило оно в классических традициях кавказского застолья. Во главе длинного Т-образного стола, кроме самого виновника торжества восседал тамада и несколько почетных и заслуженных людей республики. Остальные гости тоже рассаживались по субординации, то есть по степени своих заслуг и общественной значимости.

Разумеется, почётные места и для нас. Перед нашими приборами таблички с именами. Кунак на Кавказе – святое. На протяжении всего вечера нам об этом не раз напоминали ораторы, начиная свои поздравительные речи с обращения к питерским гостям. Конечно, все это было очень приятно, но радовало другое: к своему 60-летию наш друг достиг очень высокого уважения в родной Чечне.

«Тосты за родителей, за удачную дорогу, за детей, за тамаду. Постепенно я вникал в искусство вести застолье – нелегкое, мудрое, весёлое.

Иногда мне казалось, что здесь соблюдают абстрактные законы гостеприимства, подчиняясь обычаям, а не велению души, но всякий раз убеждался, что был неправ. Никто не заставлял их выкладываться. Когда им не хватало русских слов, они переходили на родной язык…»

Это не я написал, а Даниил Гранин. И не о чеченцах, а о грузинах. Но мне казалось, что на том застолье он рядом с нами сидел и всё правильно сказал, а мне не сказать лучше.

А я у него же вычитал одну формулу нашего отечественного историка Николая Новикова: «Просвещение без нравственного идеала несёт в себе отраву».

Думаю, Муса как историк это хорошо понимает. В конце 1990 года Муса участвовал в подготовке и проведении первого съезда чеченского народа, где избирался членом Президиума исполкома Общенационального Съезда чеченского Народа. Однако, после второго съезда, выразив несогласие с позицией Д. Дудаева, он вышел из его состава. В тот же период был одним из учредителей общественной организации «Ассоциация интеллигенции», выступавшей против действий дудаевцев, направленных на вывод ЧР из правового поля Российской Федерации.

И все же с 1995 по 2002 года Муса вынужден был покинуть республику, жил в Саратовской области. Страшно было и за семью, да и за собственную безопасность… Сначала он стал «чужим среди своих», потому что отстаивал необходимость «оставаться в правовом поле России». Но во время военных действий федеральные войска не очень разбирались, кто есть кто. Мы покривили бы душой, сказав, что Муса стал «своим среди чужих». Он вообще никого из федералов «чужим» не считал, а считал себя гражданином России. Но ведь он чеченец, а значит, был потенциально опасен… Словом, уехал… И даже грузчиком приходилось работать, чтобы семью прокормить…

В те годы много чеченских семей выехало. Мой друг тогда создал и возглавил Саратовскую региональную общественную организацию – «Общество чечено-ингушской культуры «Нийсо». Под его руководством общество помогло обустроиться в области тысячам беженцев из Чечни. Он сумел установить хороший контакт с администрацией области, лично с губернатором Д. Ф. Аяцковым.

После возвращения домой избранный в Совет региональной общественной организации «Интеллектуальный центр Чеченской Республики» Муса с головой окунулся в общественную работу и здесь. С помощью этой организации способствует поддержке образования, культуры, здравоохранения, особое внимание уделяет воспитанию молодежи на нравственных традициях чеченского народа. Центром учреждены и вручаются ежегодные премии лучшим представителям интеллектуального труда. Издаются сборники научных трудов и научно-популярные издания. Центр высоко оценил и его заслуги, вручив в день юбилея главную награду – медаль «За профессиональную честь», а Указом Президента Чеченской республики Рамазана Кадырова он удостоен государственной награды – медали «За заслуги перед Чеченской Республикой».

Однако на вечере отмечали не только официальные заслуги Мусы. Прекрасно, образно говорил о его семье тамада: «Отец и мать работали в шахте на казахстанской земле и каждый день спускались в забой. Но иногда они всё-таки поднимались на поверхность, и в результате в семье появилось семеро детей: семь сыновей и одна дочь».

В студенческие годы я видел отца Мусы, приезжавшего как-то к сыну. Увы, давно его нет на свете, но памяти этого человека надо низко поклониться. Простой шахтёр, он понял, поднимая своих детей, как важно дать каждому из них образование. О том, как нелегко это было сделать, излишне говорить, но тамада напомнил гостям: мало того что Веденский район дал республике двух докторов наук, профессоров, их дала Чечне одна простая рабочая семья…

Сейчас как притча звучит запомнившийся мне ещё со студенчества рассказ друга. Муса, согласно отцовскому завещанию, унаследовал дерево грецкого ореха. Представляете, наследство – дерево! Со своими братьями он привозил несколько мешков с орехами в Ленинград, сдавал их на рынке и весь учебный год мог спокойно не думать о деньгах. Своё ореховое дерево досталось от отца каждому из сыновей, и оно помогало им учиться…

А теперь у Мусы с Дет, и своих четверо.

Но вернемся на юбилейный вечер. Долгая официальная часть длинных речей в честь юбиляра, по-кавказски витиеватых, совмещённая с обильной выпивкой для гостей и не менее обильным чревоугодием, подошла к концу, и начались танцы.

На Кавказе для человека постороннего все танцы одинаковы (мы называем их «лезгинкой»). Гордая осанка, страстные, темпераментные движения джигита и плавные, целомудренные повадки девушки – универсальный принцип танца всех народов, живущих на Кавказе.

«Застёгнутый» на все пуговицы в официальной части Муса, наконец, позволил себе повеселиться: все-таки вечер-то в его честь. И я вспомнил почему-то «Дэнс, Дэнс, Дэнс» Харуки Мураками: «Ты звено в этой цепи. А она соединена со всем сущим. Это твоя цепь, связывающая тебя со всем, что ты потерял и чего ещё не успел потерять. Ты должен танцевать, пока играет музыка».

Пришел на торжество и друг детства Мусы, ныне фермерствующий на земле Волгоградской Макс (так его, во всяком случае, звали окружающие, хотя, может быть, это прозвище его). Он явился со старой русской балалайкой в руках и, выйдя к микрофону, рассказал, как в детстве им с Мусой хотелось научиться петь и играть на инструменте. Родители не очень поощряли такое увлечение мальчиков, считая его пустым времяпровождением, но тем страстно хотелось заниматься искусством. И они тайком от взрослых уходили за край деревни и где-нибудь в укромном месте учились игре и вокальному искусству. И друзья детства пропели гостям на вечере все те мелодии и песни, потом к ним присоединился профессиональный певец Магомед Ясаев и певица современной чеченской эстрады Раиса Кагерманова.

Наконец я дождался заключительного слова юбиляра. Это то, с чего начал свой рассказ. Но Муса тоже ничего не сказал про рецепты своей праведной жизни, он только благодарил всех. И тогда стало понятно, что ни один юбиляр не скажет про себя: вот какой я хороший – дайте мне медаль. Он только будет взволнованно стоять перед гостями и немного растерянно благодарить всех за то, что он есть, начиная от отца с матерью и заканчивая всеми остальными, кого Господь определил ему на дороге cудьбы. И чем больше добрых и хороших людей ты встретишь на той дороге, и они не шарахнутся от тебя в сторону, а останутся навсегда твоими спутниками, тем очевиднее, что в итоге ты победил, не разменял жизнь на гроши пустых и поверхностных истин, а жил по большому «гамбургскому» счету…

Образовался широкий круг, и в этот круг вытолкнули юбиляра, и его дочь Элиза грациозно повела своего отца на глазах восхищённой публики. А затем то же самое сделала и совсем ещё маленькая внучка Аймани, не менее грациозно поплывшая под широко раскинутой рукой большого, сильного и такого надёжного дедушки. И я видел, как счастлив был Муса, потому что с ним были его друзья и коллеги, его братья и сестры, его дети и его верная Дети, подарившая ему этих детей, были мы – питерские посланцы его молодости. И глядя на него, все понимали, что его такая трудная, но такая красивая жизнь вполне состоялась.

Ты должен танцевать, пока играет музыка, Муса!

Ночью, перед отъездом из Питера, я написал стишок Мусе:

Все дальше и тише
из юности нашей слышны голоса.
Мы с грустью напишем:
но ты не печалься, Муса.
У каждой эпохи
свои прорастут дерева.
Что толку от вздоха,
что Жизнь не всецело права?
Нас порознь срубят,
а вместе мы просто леса.
Сравнение грубо,
но я торопился, Муса.
Писал эти строчки
за ночь до отлета к тебе.
И если не точен,
прости, что стихом по судьбе
мне как-то привычней.
Строка за строкой – полоса.
Ты начал отлично,
и прожил отлично, Муса.
Хоть было рисково —
шагал без оглядки вперед.
Но был ты фартовым
и выжил, как выжил народ!
Горжусь, небеса,
Всем сердцем – я другом таким.
Будь счастлив, Муса,