С любовью к Чечне

Потом, когда они вернулись в Питер, Женька, приехав ко мне в Павловск, показывал на компьютере фотографии, сделанные на Чегете. Впечатление потрясающее: шикарные виды, снятые другом-однокашником вызвали у меня приступ белой зависти. Но когда среди прочего мелькнуло «Кафе «Визбор», мне вспомнилось далекое…

Актовый зал на 850 мест заводского клуба имени Козицкого на набережной Макарова на Васильевском острове неспешно заполнялся прибывающей на концерт бардовской песни публикой. А в кабинете массового отдела, где я, аспирант философского факультета, попросту подрабатывал, сидел Юрий Визбор, курил трубку, пил кофе и разговаривал. Тогда он уже был знаменит, снялся в «Красной палатке» и в «17 мгновениях весны». Его песни, похожие на репортажи, выходили на гибких пластинках в журнале «Кругозор» и звучали на радиостанции «Юность».

Мне было непросто уговорить барда приехать из Москвы, звонил ему несколько раз, «соблазнял» номером «Люкс» в гостинице «Европейская» и действительно снял там апартаменты для Визбора. Правда, Юрий, кажется, так и не воспользовался номером. Сразу после концерта я повез его на остров «Голодай» к Евгению Клячкину. У него они одолжили гитару на концерт, да так там и забурились… Теперь уже не помню точно, был ли в тот вечер с ними Александр Дольский. Или он был в другое время? Ведь тогда я организовал полтора десятка концертов с участием московских бардов. Пару лет назад, повстречав Дольского в Царскосельском лицее на церемонии вручения одноименной премии, спросил его о том далеком эпизоде и, хотя Александр покивал, да, мол помню, но вид у него был весьма неуверенный. «Небось, и меня-то не помнит», – подумал я тогда, а не то что эпизод.

А первым, кого пригласил я на концерт, был Александр Лобановский. Зрителей собралось человек тридцать. И это даже не в зале, а в каком-то классе по технике безопасности: «Ты вдруг садишься за рояль, снимая с клавишей вуаль, и зажигаешь свечи…» Или его знаменитое: «…евреи, евреи, кругом одни евреи…»

Это потом уже концерты пошли косяком, даже абонемент организовал: Евгений Клячкин, Александр Дольский, Александр Абдулов, Юрий Кукин, Борис Полоскин, Александр Городницкий, Валентин Вихорев, Булат Окуджава… Булат Шалвович не хотел ехать. Обидели его в Питере как-то… Но я ему сказал: «Мы же не к питерским снобам вас приглашаем, Булат Шалвович, а в рабочий клуб друзей песни, где вас любят и всегда ждут». И он приехал и отработал за четвертак. И как отработал!

8

– Муса, друг, а ты был на этих моих концертах?

– Был, конечно, – отвечает тот.

– А помнишь, как Юлька организовала нам «халтуру» в Интуристе? И мы таскали аппаратуру американской группы «Кантри мьюзик шоу»? Ее сколотил Эрни Форд. Старые меломаны знают его знаменитую композицию «Sixteen tonеs». Тогда нам платили баксами. Может быть, впервые в жизни мы хрустели этими бумажками. А Пол, руководитель группы, все приглашал нас в бар и угощал водкой. Мы не хотели водку, хотели «Мартини» или еще что-нибудь попробовать. Но Пол решил, видно, для себя, что русские пьют только водку. Мы пили, конечно, эту заразу. Не ангелы были. А «Мартини» не пили никогда. Хотелось попробовать, но нам было неудобно.

9

Воспоминания влекут дальше, ведь они тоже связаны с Мусой и их путешествием на Кавказ. В жизни все так тесно переплеталось… Задумался: а был ли Муса на концерте в «Козе»? Ведь они с Володей Асташовым уже тогда уехали по распределению на Урал, в Башкирию, в город Салават, где работали в филиале «Уфимского нефтяного института». Но помнится, ребята приезжали тогда в Питер, но в тот ли вечер? Вряд ли. Я ни за что не променял бы вечер с друзьями-однокашниками на вечер даже с такими знаменитостями. Стало быть, друзья были у него в другое время. Скорей всего, это было заседание философского клуба «Сад Эпикура», организованный мной для рабочих и служащих завода…

Об этом клубе стоило бы сказать особо. Как-то в кафе у «Чугунных ворот» в Павловске я столкнулся с Юрием Никифоровичем Солонинным, преподававшем у нас на философском факультете ЛГУ. Ныне он доктор философских наук, профессор Солонин, декан факультета, а еще сенатор, заседает в Совете Федерации. В кафе мы просидели, может быть, около часа и вспоминали в том числе и «Сад Эпикура». Ведь Солонин часто заглядывал в этот клуб, выступал на заседаниях. Я много чего затевал, фантазия позволяла. То Славу Полунина приглашу с его ребятами поставить спектакль на музыку «Обратной стороны Луны» группы Пинк-Флойд. То позову молодую труппу бродячих артистов, и те импровизируют для Философского клуба «Чайку Джонатан» Ричарда Баха. То сам, замотавшись в простыню, читаю «Диалоги Платона». Словом, заседания проходили интересно, живо и вскоре стали очень популярны. На одном из таких философских вечеров в «Козицкого» скорее всего и присутствовали Муса и Вовка.

10

Вот, однако, как далеко увело меня «клиповое» сознание от Приэльбрусья. И во времени, и в пространстве… Будто снова сижу в чудом уцелевшей еще с совковых времен «Чебуречной» на 6-й линии Васильевского острова со своими друзьями-однокашниками Вовкой Смирновым, Юркой Бойцовым и Женькой Елизаровым, и мы вспоминаем Мусу с Володей. Вспомнить есть чего. Ведь только две недели назад мы все были у Володи Асташова в Вологде на юбилейных торжествах. Тому стукнуло 60. Туда же подкатил вместе с Султаном Муса из Грозного. Тем самым мы как бы завершили годовую юбилярскую программу, начав еще в декабре 2007 года с меня.

Но я забежал немного вперед. С легкой руки Мусы, всюду проступает у меня в рассказе «чеченский след». Дело в том, что мои друзья преподают в «Репинке». И, тут как тут, появляется в «Чебуречной» поэтесса Вера Махмудова, первый муж которой – чеченец, двоюродный брат Мусы. Мало того, она еще приносит мне две великолепно изданные книги о чеченском живописце, выпускнике этой самой «Репинки», Саиде Бицираеве. О нем мне тоже очень хочется написать. Но разве можно о нем написать лучше, чем это сделал художественный критик и профессор Анатолий Федорович Дмитренко? Или автор книги «Испанская Рапсодия Саида Бицираева» Абрам Григорьевич Раскин? Или сама Вера Махмудова, посвятившая Саиду несколько стихов? Нет, конечно. И судите сами.

Вот цитата из книги Д. Дмитренко «Саид Бицираев»: «В жизни Саида было то, что я бы назвал предопределением судьбы, соединившей разных художников, сумевших разглядеть талант Бицираева». В самом деле, его любимый учитель в «Репинке» – «прославленный мастер», фронтовик Юрий Непринцев. Да и другие его учителя – Александр Романычев, Федор Смирнов прошли сквозь горнило Великой Отечественной, последний и пригласил молодого художника на кафедру общей живописи знаменитой «Мухинки» четверть века назад. Так с тех пор Саид Хусейнович там и преподает.

Испанию Саид Бицираев посетил дважды. Был в Барселоне, на Пальма де Майорке и в городе Фигерос, где побывал в музее Сальвадора Дали: «Эти маленькие глотки испанского неба, моря, природы – пишет о нем в своей книге А. Раскин, – драматизм древней игры-борьбы человека и животного, боя быков – корриды, запали в душу художника. Под небом Северной Пальмиры он вспоминал Испанию». Впрочем, это ведь не удивительно, национальный темперамент и характер горца-чеченца в чем-то очень близок испанской натуре. Да и в традициях русской культуры всегда было принято обращаться к испанской теме. «Каменный гость» А. Пушкина в поэзии, испанские мотивы в живописи М. Врубеля и К. Коровина. А сам Саид, родившись вместе с «оттепелью», в юности зачитывался ставшими доступными «испанскими» романами Эрнеста Хемингуэя и особенно стихами Федерико Гарсии Лорки. Я видел иллюстрации испанских работ Бицираева, и мне было так жалко возвращать эту книгу Верочке Махмудовой. У нее есть прекрасное посвящение художнику:

Пусть растают в синеве небес
Все земные беды и печали!
Чтоб виденья тьмы не омрачали
Этот старый, добродушный лес.
Эту речку, милую, простую,
Не покинет пусть природный блеск,
И зловещий, осторожный всплеск —
Не вспугнет мелодию ночную.
Пусть сады раскинутся окрест,
Там, где ненависть взошла дичками.
И последний, безымянный крест —
Всепрощеньем воспарит над нами.

11

На этом месте можно и заканчивать рассказ. А можно продолжать его, приводя все новые примеры «чеченских следов» по ассоциации. Но это было бы уже неким повторением избранного приема. Мне не хочется этого. Просто я признаюсь в любви сейчас седому Кавказу, его жителям – бесчисленным народам, испокон века поселившихся там. Гордые и непокорные, эти народы иногда ссорились между собой, ведь все они горцы, а, по существу, дети этих гор. Но дети часто ссорятся между собой. И тогда возникают конфликты, порой кровавые, приносящие боль, страдание и горе народам.

Совсем недавно такой конфликт произошел между Южной Осетией и Грузией, но об этом я уже написал в другом месте. И вообще, не хочу здесь говорить о кровавых разборках. Хочу говорить о любви сейчас. Ибо чем дольше хожу по земле, тем больше понимаю, что нет ничего более важного и нужного людям, чем любовь. Вот и теперь, заканчивая рассказ «о чеченском следе», я все сильнее ощущаю, как живет во мне позитивный образ многострадального народа, многострадальной республики. И дело уже вовсе не в том, что сын этого народа – его лучший друг Муса Ибрагимов, точнее, не только в этом. А в том, что проведенные несколько дней на Кавказе, стали неотъемлемой частью моей биографии, вошли в мою память как навсегда пережитое, а, следовательно, близкое и дорогое сердцу.

Чаcть II. Поездка на Каспий

1

Быстро сделанная работа хорошей не бывает.

Беден, так раскидывай умом!

Богач строит планы на завтра, бедняк – на сегодня.

    Японские пословицы

11.07.10.

Дорога, если она «железная», она железная и есть. Ничего более консервативного в стране не найти. Как по ней бегали тридцать лет назад разбитые и грязные поезда – так до сих пор и бегают. Что на север, что на юг. Сели мы в «фирменный» поезд «Санкт-Петербург – Баку», и будто не было распада страны, перестройки, капитализма в России. Вот он – СССР – во всей своей красе и безграничности: обшарпанные купе, обшитые экологически вредным пластиком, изодранные полки, светильники без плафонов. И все одинаковы, как близнецы, что на Котлас, что в Баку.

Правда, на Московском вокзале стоит фирменный «Сапсан». Наверное, и другие поезда на Москву – почище и поновее.

Моя однокурсница (мы с ней по Интернету общаемся), вспоминая давние поездки в махачкалинском поезде, предупреждала: «Обязательно с собой тряпку возьмите, ни к чему нельзя прикоснуться, все пыльное, грязное, липкое…»

Но не все так однозначно. Жена достала влажную салфетку и провела по столу. Салфетка осталась белоснежной. За нищенскую зарплату трудятся женщины добросовестно и честно: внутри купе оказалось чистым, фирменное постельное белье «Баки» с изображенными поездами на простынях было новым и свежим.

Зато туалеты традиционно безобразны, в лучшем случае, вы обнаружите жалкий обмылок, и если вам уж совсем повезёт – рулон дешевой туалетной бумаги.

Спросил у проводника азербайджанца: «Как там жизнь у вас?»

– Ничего. Только бедно народ живет. Работа есть, а денег не платят. Я за 50 долларов работаю, понимаешь? А надо мне это? У меня одна жизнь. Сахар проводникам продает моя контора – почти 500 рублей за килограмм.

Кстати сказать, проводники с нас по 50 рублей собрали с каждого за кипяток: туда и обратно мы сами брали воду из титана и заваривали свой чай. К слову, когда ехали обратно – взяли уже по сторублевке с пассажира. Инфляция.

С утра спали, так как накануне бодрствовали всю ночь. Сначала, естественно, был футбол «Германия – Уругвай». Потом начали упаковываться. А в 5:30 утра надо было уже успевать на первую электричку. В 7:30 мы поехали.

На девочек своих смотрю. Люблю я их. Тошка моя такая беззащитная, все время надо её опекать. А Юлька – напротив, вся в меня: целеустремленная, волевая, энергичная, без лишних комплексов. И в то же время, в 17 лет – сущий ребенок. Мороженое, соки, сладости с консервантами, из-за коих у нас вечные скандалы, мультики по утрам, дурацкие сериалы и Тургенев под подушкой… Вот и сейчас уголок томика торчит на верхней полке.

– Я тебя люблю! – шепчет она оттуда одними губами и я, счастливый, засыпаю на своей нижней полке.

Подъезжая к Твери, проснулись. Стоянка пять минут. Успел покурить на платформе. Жара стоит неимоверная! Смотрю в расписание. К 17 часам подъедем к Поварово. От Питера нигде – ни слезинки дождя. Везде сушь и духота!

Зато в купе, в этом смысле, весьма комфортно. Работает кондиционер. Свежо и прохладно. Лежим под одеялами. Дочка заткнула уши наушниками и поет нам все подряд: французское, англо-американское, русское. Интернациональный концерт. У нее хороший голос. Несколько лет в музыкальной школе училась вокалу, пока не поступила в свою балетную академию.

А вот мама наша делает зарядку. Это выглядит очень смешно в тесном купе. А я пишу. И не то что жалею о случайно «забытом» ноутбуке (мне моя однокашница Наталья посоветовала: «…не бери, будешь всегда думать о работе, а надо отдыхать!», но его отсутствие заставляет прибегнуть к дедовской технологии – ручке и бумаге.

Пару толстых тетрадок купила жена: для себя и для дочери. Юлька начала «марать» бумагу еще дома, перед отъездом. С юмором описала, как мы всей семьей принимали решение: ехать – не ехать! «Но в конце нашей замечательной неразберихи папа решил вручить нашу судьбу в руки лучшего друга Мусы Ибрагимова, – и тот сказал: «Едьте, все будет хорошо!»

Долго стояли на узловой станции Поварово. Меняли электровоз. Мы вышли из вагона, но ненадолго. Стояла такая жара, что мы быстро попрятались под спасительной крышей вагона. Но и тут не лучше. Во время стоянок почему-то вырубают «кондишн».

Наконец, поехали. Глянул в окно и ахнул: ну где в России природа нехороша? Нигде! Кабы не гадили мы вокруг себя варварски, не было бы земли краше. А где найдешь такой размах? Бесконечные леса, полноводные реки! Бывал я в Европах, где, кажется, мест первозданных вовсе не осталось, а масштабы территорий просто не сопоставимые. Тут часами можно разглядывать один пейзаж. Но он только с виду однообразен. В русской природе, как в умной книге – много подтекста, а часто – тайны.