На острове

Бросает землю мать на гроб печальный,
И плачет дождь над хмурою землей…
Все это выражал тот голос дальний
И много больше… Слышалось еще,
Как то, что там зовет, хоть и желает,
Но всею силой мук не ударяет,
О помощи не просит горячо,
Как будто демон, муки отмеряя,
Считает скорбь и требует отчет
От каждой капли крови, убивая
Все то, что меру скорби перейдет.

Ужасен и велик в своем бессилье,
Летел тот голос, рвался без конца,
Наполнив жгучей болью все сердца.
И вдруг затих внезапно, точно крылья
Ему подрезал ветер роковой,
Что пролетел, страшилищу подобно,
Между судном и дальнею землей
И стих вдали, ворча над морем злобно.

А из зеркал поверхности морской
Вдруг выплыла толпа русалок чудных;
С тревожною и страстною тоской,
С огнем любви во взорах изумрудных
Движеньями и звуком голосов
Оне манили молодых пловцов.

Первая из них в одежде белоснежной
Пела, точно арфа; голос свежий, нежный
В тишине звучал и с криком страсти рос.
«О, приди ко мне! – звала она с тоскою: —
Я постель тебе сложу своей рукою,
Я тебя покрою золотом волос.»

«Нежно, прямо к сердцу грудь свою прижму я
И ее открою вновь для поцелуя…
Кровь твою насытит крови моей жар.
Полных уст кораллом я уста покрою!
Все движенья страсти с негой неземною
Девственного стана – принесу я в дар!»

«О, иди! – другая пламенно шептала: —
Кос благоуханных, дивных покрывала
Постелю тебе я!.. О, приди, приди!..
Я открою плечи, смуглые от жара,
Груди, что томятся пламенем пожара, —
И прижму их обе я к твоей груди!»

«И огнем любовным загорятся очи…
Дрожь моего стана в час беззвучной ночи,
Точно в колыбели, усыпит тебя.
Полными руками шею оплету я,
Прогоню усталость жаром поцелуя…
Я хочу и гибну, гибну я, любя!..»

«Дождь моих лобзаний смоет пыль мучений!..
Даймон! Цвет – росе, а я – всех наслаждений
Чашечки открою одному тебе!
Все смешаем чувства! Будь мне господином
И в моем ты небе богом будь единым!..
Я борюсь безумно, я паду в борьбе!..»

«А когда в объятьях я замру, бледнея,
Затуманит очи страсть, – тогда нежнее
Буду я шептать во сне и на яву
Благодарность сладкой и любовной ласке…
О, или со мною в мир волшебной сказки!
Неужель напрасно я тебя зову?»

«Напрасно! – с нотой гневною поэт
Ответил грозно в сторону русалок: —
Мир ваших чар для нас и чужд и жалок,
У них над нашим сердцем власти нет.
Самсон утратил мощь в плену Далилы,
А нам для битвы нужно больше силы;
Ведь там, на суше дорогой страны,
Нам подвиги Геракла суждены!»

«Завет у нас высокий, но суровый,
И мы должны держать над сердцем власть!
Нас искушенья ждут, но мы готовы
Отбросить их с презреньем, а не пасть!»

«Бокала с вашим ядом я позором
Не выпьем мы! Так прочь же, прочь скорей!..»
И слово оскорбленья грозным хором
Звучит с судна по синеве зыбей.

На этот возглас с тяжким стоном горя,
Подобно ряду скошенных цветов,
Оставив след расплывшихся кругов,
Русалки погрузились в лоно моря.

И волны их ударились в судно
И в яром гневе, мстительно-жестоком,
В глаза дружине брызнули упреком.

День меркнул, стало мрачно и темно;
Суровой мглой покрылся свод лазурный,