Короли океана

– Прекрасное море! – проговорил один из них.

– Да и ночь чудесная! – вторил ему другой.

– Сколько раз, – подхватил первый, – звездными ночами на Средиземном море, горбатясь на галере Дьемиля Хаджи-аги, я клял жизнь и жаждал смерти!

– Да уж, – заметил собеседник, – ведь тогда ты был рабом, без всякой надежды на выкуп…

– И на месть, хоть когда-нибудь! – резко оборвал его первый. – Но теперь для нас все изменилось. Ты пришел мне на выручку, Кеклик, – выкупил меня у хозяина. И вот я на свободе. А скоро у нас в руках будет тот, за кем мы так долго гоняемся. И уж тогда…

– Не спеши строить планы, – оборвал его названный Кекликом. – Какую бы цель ни ставили себе люди, им свойственно ошибаться. Песчинка способна остановить повозку. Мы уже раз двадцать думали, что у цели, и все без толку. Враг сильнее нас. Он могущественнее и богаче, вокруг него всегда верные друзья. А у нас на пути к цели сплошь одни тернии. Поостерегись, Онцилла, не стоит забывать – из львов мы превратились в лисиц! Будем же начеку!

– Все так. Верно говоришь, спору нет. Но и ты не забывай, сейчас мы уже не те, какими были десять месяцев назад, когда, как какие-нибудь голодранцы, побирались по нормандским городам и весям. Отныне мы богаты, у нас влиятельные друзья, и один из самых главных наших поверенных уже через несколько дней примкнет к нам в Пор-Марго.

– Признаться, Онцилла, я не разделяю твоей привязанности к этому типу. У него лицо предателя, да и вся наружность на редкость презренна. Даже если допустить, что он нам предан, он, в конце концов, всего лишь мелкая сошка в Вест-Индской компании[14 - Вест-Индская компания – французская торговая компания в 1664–1674 гг., созданная с целью поощрения торговли и колонизации, в том числе Северной Америки.], и влияние его на Большой земле[15 - Имеется в виду остров Санто-Доминго (ныне Эспаньола), на берегах которого в свое время обосновались флибустьеры, называвшие себя также Береговыми братьями.], понятное дело, ничтожно, хотя в надежде на то, что он может нам пригодиться, ты доверил ему не одну нашу тайну, чего, сдается мне, тебе совсем не следовало делать.

– Опять ты со своей подозрительностью и неприязнью! Чем же мы рискуем? Если он намерен нас предать, мы можем запросто от него избавиться. Согласен, он игрок и распутник, но между его грешками и предательством – целая пропасть.

– Может, оно и так. Да только ты уж поверь мне на слово и держи с ним ухо востро! Сам знаешь, я бывший пастырь, и величайшей добродетелью среди нашей братии почитается осторожность. Не спускай глаз с этого типа. Верно, сейчас мы на коне, и это лишний повод не выпасть из седла. Теперь, когда нас признали и мы в чести, нам незачем прятаться и бояться, что нас вздернут без всяких церемоний. Но кто мы такие на самом деле? Те же изменники. Не стоит кривить душой друг перед другом, ведь мы братья по крови и сообщники по отмщению. Испанское правительство просто так ничего не дает. И пряжки с драгоценными камнями, что украшают наши ремни, сам знаешь, чего нам стоят. А во что это выльется потом?

– Верно, – отвечал Онцилла, – и все же, случись сделку заключить еще раз, я пойду на это без оглядки, как и в первый раз. К тому же мы не предаем Францию.

– На мой взгляд, тут слишком тонкая разница.

– Ничуть, как раз напротив, все очень просто.

– Ладно, чем докажешь?

– Да чем угодно! Ты, как и я, верно, знаешь, ладроны, как их называют испанцы, или Береговые братья, как они называют сами себя, то есть буканьеры, флибустьеры и прочие жители острова Тортуга и побережья Санто-Доминго, – самые обыкновенные разбойники без стыда и совести. Они не принадлежат ни к одной стране и не признают ни единого правительства, – словом, это изгои, люди вне закона во всех государствах!

– Однако ж у этих людей, кем бы они ни были, есть французский губернатор!

– Прошу прощения, у них есть, что не одно и то же, губернатор, назначенный Вест-Индской компанией. Они платят королю Франции десятину – десятую часть стоимости захваченной добычи, и Людовику Четырнадцатому впору гореть со стыда, получая столь позорную подать, ибо таким образом он продает им право творить бесчинства под прикрытием своего флага. Однако ж он не признает их своими подданными, а флибустьерам, в конце концов, оно и без надобности.

– И что же из этого следует?

– Французский король, известное дело, не властен над Тортугой, и остров принадлежит торговой компании. А значит, соглашаясь его захватить и передать Испании, мы, несомненно, совершаем дерзость, хотя при этом ничуть не изменяем королю Франции, даже если допустить, что мы все еще его подданные.

– Доводы и впрямь самые что ни на есть убедительные. Но почему ты говоришь: «даже если допустить, что мы все еще его подданные»? По мне, так, покуда мы живы и будем жить, мы есть и будем подданными короля Франции.

– Вот уж никак не могу с тобой согласиться, брат. Твои слова не укладываются у меня в голове. Мы мертвы – мертвее не бывает, и тебе это известно лучше кого бы то ни было. Свидетельства о нашей смерти подписаны и преданы гласности, так что принадлежавшие нам владения и все имущество законно отошли к нашим наследникам.

– Это еще как сказать. Сперва – месть. Когда отомстим, если повезет, не сомневаюсь, нам будет проще удостоверить наши личности и доказать, что свидетельства о нашей смерти были составлены по подложным сведениям и что мы не мертвы, а всего лишь безвременно отсутствовали. Да хорошенько запомни: мы вправе засвидетельствовать свое долгое отсутствие, потому как стали невольными жертвами заговора, и срок давности в таких делах не имеет границ, определенных законом для восстановления в правах того, кто признан безвестно отсутствующим.

– Точно знаешь?

– Совершенно точно. Вот почему, повторяю, важно действовать с самой крайней осторожностью: главное – чтоб ни одна живая душа не пронюхала, кто мы такие. Клички Онцилла и Кеклик вполне сгодятся для военного времени, так что пусть они послужат нам до поры до времени, пока не установятся новые порядки. А говорю я это еще и потому, что боюсь, как бы нам не вышли боком твои задушевные разговоры с этим ничтожеством из Компании.

– Честное слово, дружище, еще раз повторяю, я не сказал ему ничего такого, что может навлечь на нас подозрения.

– Слава богу, коли так, брат! Но согласись, по какой-то непостижимой воле рока все наши планы, разработанные с таким тщанием, и все наши ходы, просчитанные с такой доскональностью, всегда проваливались по твоей вине, а вернее, по причине той легкости, с какой ты со свойственной тебе доверчивостью сходишься с людьми.

– Приношу повинную, брат, только я не считаю себя таким уж виноватым, каким ты меня выставляешь.

В это время послышались громкие крики – возгласы ужаса и удивления. Внезапно проснувшиеся матросы, держась за релинги, испуганно разглядывали в море что-то такое, чего не могли заметить наши собеседники.

Испанские матросы в неописуемом страхе крестились и шептали молитвы; капитан и тот трясся всем телом, побелев, точно саван.

Искатели приключений, так ничего толком не добившись у матросов, бросились на корму и стали всматриваться в точку, привлекшую внимание экипажа. При виде открывшегося перед ними зрелища их обоих тоже пронизала дрожь.

В кильватере пироги то вверх, то вниз раскачивался человек, находившийся по пояс в воде; в причудливых отсветах луны он, казалось, бросал на моряков грозные взгляды. Его мертвенно-бледное лицо искажала гримаса невыносимой муки, – точнее, то был жуткий оскал, придававший ему выражение непередаваемой злобы. Временами казалось, будто человек этот скачет по волнам, потому как его выталкивало из моря всего целиком.

Человек этот, будучи живым, был привязан к мертвому телу, которое можно было разглядеть лишь в общих чертах, но особенно матросов изумляло и пугало то, что этот несчастный, казалось, неотступно преследовал пирогу.

Столь жуткая картина наблюдалась с четверть часа, после чего призрак вдруг подскочил, словно намереваясь ухватиться за борт пироги, а потом снова скрылся в пенных волнах и больше уже не всплыл.

Оба искателя приключений, подавив крик ужаса, отпрянули от борта и, бледные, растерянные, со взъерошенными волосами и холодным потом на лбу, не устояв на ногах, припали к стене рубки, едва переводя дух. В зловещем призраке они признали того самого службиста Вест-Индской компании, которого недавно склонили на свою сторону.

Что же случилось и вследствие какой беды этот человек, уже мертвый и связанный с другим мертвецом, оказался в открытом море и болтался на волнах Атлантики?

Это фантастическое видение, в котором, впрочем, не было ничего сверхъестественного и причину которого могут легко объяснить люди, знакомые с законами физики, произвело ужасающее впечатление на суеверных, невежественных испанцев, невольно ставших его свидетелями. Они усмотрели в нем недобрый знак.

Матросы начали перешептываться и делиться своими домыслами; вскоре, однако, двое наших собратьев заметили, что они-то сами и стали объектом пересуд среди экипажа, поскольку на них и были устремлены взгляды матросов, полные выражения, весьма далекого от дружеского.

Изменники – люди несчастные, и несчастье их соразмерно с совершенной ими изменой, и те, кто нанимает их и платит им со всей щедростью, не испытывают к ним ничего, кроме презрения и отвращения.

Матросы на «Сан-Хуане де Диос» прекрасно знали, зачем двое искателей приключений оказались у них на борту, и ни словом не обмолвились с ними за все семь-восемь часов плавания, стараясь держаться от них подальше; проще говоря, они объявили им бойкот.

Искатели приключений, по натуре своей чересчур спесивые, чтобы заводить знакомства и вызывать симпатию среди людей, которых они считали ниже себя, похоже, не замечали, что оказались в изгоях.

Теперь же для них все изменилось к худшему: их положение становилось даже угрожающим. Они поняли это, подслушав, о чем шепчутся матросы. А смекнув, что к чему, наконец решились и отправились к капитану.

Капитан был малый славный и достойный – настоящий морской волк, хотя при всем том невежественный, доверчивый и, быть может, даже более суеверный, чем все члены его команды, вместе взятые. К соображениям двух братьев он отнесся с явным подозрением, ибо, как и его матросы, был убежден: нагнавший на них жуть призрак явился неспроста и причина тому – их нахождение на борту.

Только лишь повинуясь приказу начальства, а не по своей воле согласился он взять на борт двух пассажиров, что не сулило ничего доброго.

– Сеньоры, – обращаясь к ним, сказал он без утайки, – такие, как вы, слишком тяжкий груз для приличного судна, и тут уж мои матросы правы.

Тем временем матросы, закончив совещаться, покинули нос судна и направились к капитану. Подойдя к рубке, они остановились, и один из них от имени всех своих товарищей потребовал выслушать его.

– Говори, сынок, – внял ему капитан. – Так с чем вы пришли?

– Капитан, – сказал матрос, – после того, что случилось, экипаж решил повернуть обратно в Гавану и всем скопом сойти с судна, ежели вы не согласитесь избавить пирогу от двух вероотступников, которых взяли на борт. Покуда они с нами, нас ждут великие напасти. Недавний случай – знак небес и веление избавиться от этой парочки, да поскорее. И наш долг как добрых католиков и верных короне испанцев повиноваться Божьей воле без лишних проволочек. Так что просим вас, капитан, принять на сей счет все необходимые меры.

– Вот видите? – обратился капитан к двум пассажирам.

– Но, капитан, – возразил Кеклик, – вы не можете бросить нас в открытом море. Мы находимся у вас на борту по приказу свыше. И тупая легковерность экипажа для вас – не повод поступиться долгом.

– Нет надобности напоминать мне о долге, – сухо отвечал капитан, – я знаю его лучше любого другого. А требуя избавиться от вас, мои матросы делают это не из тупой легковерности, как вы изволили выразиться, а по велению Неба, как истинные христиане. Да вы и сами знаете, сеньоры, Бог не посылает такие знаки без веской причины, ибо знает: всякий возлюбивший Его в простодушии своем да узреет их. И прошу вас, довольно нести вздор, ваши доводы неубедительны. Они свидетельствуют, что вам недостает веры, ибо вы попрали ее. И мы не желаем потворствовать вашей нечестивости.