Короли океана

Оба пассажира только пожали плечами и презрительно усмехнулись.

– И что вы намерены делать? – спросил Онцилла. – Надеюсь, не собираетесь выбросить нас за борт в угоду своим предрассудкам? Ведь это будет считаться жестоким злодеянием, и Бог не оставит его безнаказанным.

– Мне предстоит, – сказал капитан, – всецело удовлетворить праведное негодование моего экипажа и постараться примирить в себе чувство долга с гуманностью. А посему единственное, что мне остается, так это высадить вас в шлюпку с провиантом и оставить на милость Божью. Коли вы, как сами утверждаете, люди почтенные, всемогущая отеческая десница Провидения взметнется над вами и, по моему глубокому убеждению, с вами ничего не случится за те считаные дни, что вам придется проделать на веслах к цели своего плавания. А нет, так вам не останется никого винить, ибо в таком случае, почитайте, вас постигнет кара Божья.

Несколько невразумительная речь капитана, из которой матросы мало что уразумели, тем не менее произвела на них должное впечатление. Им хотелось только одного – избавиться от парочки авантюристов. Так что решение капитана они встретили на ура и, не дожидаясь его приказа, тут же кинулись спускать шлюпку на воду.

Двое братьев смекнули, что при столь единодушном волеизъявлении всякое сопротивление бесполезно. И, довольствуясь тем, что эти невежды не обошлись с ними того круче, смирились со своей участью с легкостью, которая если и не вызвала к ним жалости у сбитых с толку матросов, то, по крайней мере, заставила отнестись к ним с некоторым почтением. Словом, братьям пришлось покориться.

Испанские матросы, довольные скорым избавлением от попутчиков, которых они считали не иначе как отступниками и боялись (поскольку, останься они на борту, то, возможно, ввели бы их в искушение, сбив с пути истинного), без всякого сожаления погрузили в шлюпку не только провизию, необходимую для перехода, могущего продлиться, по их прикидкам, недели две, но и кое-что еще, что могло бы им пригодиться.

Онцилла с братом спустились в шлюпку.

Не успели они покинуть борт, как матросы с радостными криками «ура!» принялись размахивать шапками; потом одним ударом топора они перерубили перлинь, удерживавший шлюпку у борта пироги, и та, едва весла легли на воду, отвалила так быстро, что через некоторое время уже маячила еле различимой точкой на горизонте. А вскоре и вовсе скрылась с глаз испанцев, которые с такой поспешностью от нее избавились.

Между тем, пока происходили описанные выше события, развитие которых отняло у нас не так уж много времени, занялся день. Утро выдалось великолепное, море мало-помалу успокоилось, и легкий бриз, дувший с моря, обещал нетрудное плавание.

Шлюпка, в которую высадили наших искателей приключений, была крепкая – новенькая, легкая, юркая и достаточно вместительная. Управлять ею оказалось проще простого, благо она была оснащена как тартана, что обеспечивало ей хороший ход и вместе с тем завидную остойчивость на большой волне в штормовую погоду; словом, все это имело не последнее значение для двух наших героев, оказавшихся волею суеверных испанцев в отчаянном положении.

Первым делом братья поставили рангоут, привелись по ветру и подняли парус; потом, когда парус набух и шлюпка понеслась вперед, братья переместились на корму и, принявшись за сухари, продолжили разговор, так некстати прерванный появлением их мертвого сообщника, которое привело к тому, что их обоих изгнали с «Сан-Хуана де Диос».

– Да простит меня Бог! – сказал Онцилла. – Кажется, Небу было угодно нарушить все наши планы и сделать нас безропотными жертвами самых заурядных событий! Наше положение ничуть не улучшилось, а, напротив, стало хуже, чем было.

– Я не разделяю твоего мнения, – возразил Кеклик. – Не вижу, с чего бы вдруг наше положение стало хуже. Если позволишь откровенно поделиться своим мнением, я бы даже сказал, сейчас оно лучше, чем когда бы то ни было.

– Неужели потому, что мы убедились в трагической смерти того пройдохи и теперь нам нечего бояться, что он нас выдаст?

– Если бы только это, Онцилла, уже было бы кое-что. Да только я гляжу дальше. Думаю, тот мертвец, что плясал в кильватере пироги, как черт на веревочке, сослужил нам добрую службу. И вот почему. Признаться, я не был уверен, что нам удалось бы беспрепятственно сойти на французский берег Санто-Доминго. Флибустьеры – народ горячий и, главное, зоркий и хитрый, как обезьяны. У нас было девяносто шансов из ста, что пирогу захватили бы на подходе к Пор-Марго или Леогане. И тогда пиши пропало: суд был бы скор – нас бы вздернули без права на помилование заодно с испанцами.

– А что теперь? – ухмыльнувшись, бросил Онцилла.

– Теперь все обернулось по-другому. Если мы попадем в руки к испанцам, то предъявим им верительную грамоту от губернатора Кубы. Если же, напротив, что вероятнее всего, нам случится наткнуться на какое-нибудь флибустьерское судно, то мы – французские пираты, и будем круглыми дураками, коли не отведем им глаза и не докажем, что мы с ними одним миром мазаны.

– Все это замечательно и лихо закручено, да только сейчас мы в открытом море, в жалкой скорлупке и если и сможем куда добраться, так лишь до Санто-Доминго, а туда еще плыть и плыть. Ну а случись буря или ураган или ветер переменится, считай, нам крышка – так посреди Атлантики и сгинем от голода и жажды или потонем.

– О, ежели ты ставишь вопрос таким образом, ясное дело, твоя правда. Но у каждой медали есть обратная сторона. И по мне, так негоже опускать руки. Вместо того чтобы скулить, нужно, напротив, приложить все силы и бороться, что бы там ни случилось, иначе нам не выбраться из переплета, в какой мы угодили. Потом, ты же сам говорил – мы вроде как жертвы случая. Так что, ради бога, успокойся! Случай не оставит нас, и как знать, может, он еще готовит нам приятный сюрприз!

– О, блажен, кто верует с готовностью, почти с радостью сносить выпавшие на его долю напасти, даже самые горькие.

– Чего ты хочешь? Я в жизни такое пережил, что нынешние муки мне нипочем. Кажется, случись сейчас даже самая страшная беда, меня ничем не пронять. Страдание, как и счастье, не бывает неизбывным – со временем на все становится наплевать. Так же и со мной. Уж ты поверь, давай наберемся терпения, раз уж ничего нельзя поделать, и прислушаемся к испанцам: порой их устами глаголет истина. К примеру, Санчо Панса, оруженосец Рыцаря печального образа, частенько изрекал всякие премудрости, и среди прочего такую: «Когда случившееся уже не исправить, надобно с этим смириться, позабыв о грусти». И, по-моему, это единственный способ извлечь выгоду из нашего положения, ведь оно могло быть куда хуже, чем есть.

Минуло несколько дней, и с двумя нашими путешественниками не случилось ничего, что было бы достойно нашего внимания. Попутный ветер быстро гнал их шлюпку к Санто-Доминго. И скоро наши искатели приключений оказались в проливах.

С тех пор как их бросили в открытом море, они не раз замечали паруса, но те были слишком далеко, и наши герои вряд ли могли привлечь к себе их внимание на своем легком суденышке с парусом, похожим на крылышко зимородка, тем более что обращать на себя внимание им не очень-то хотелось. К тому же они вполне примирились со своей участью и отныне желали только одного – без приключений добраться до острова Санто-Доминго.

Между тем на подходе к проливам они стали глядеть в оба. Кому, как не им, было известно – именно в здешних водах флибустьеры, подобные хищным птицам, устраивали засады и нападали на испанские корабли, возвращавшиеся в Европу с богатыми грузами.

Они не хотели, чтобы их застали врасплох: прежде всего им было нужно, чтобы их признали за тех, за кого они себя выдавали, – Береговых братьев.

Было около половины пятого вечера. Для пущей верности наши герои убрали мачту и, взявшись за весла, принялись грести меж редких островков, миновать которые им следовало во что бы то ни стало. И вдруг на одном из них, примерно в миле прямо по курсу шлюпки, с наветренной стороны, они заметили длинный шест с какой-то тряпкой на конце.

Этот сиротливый шест, очевидно, служил сигналом бедствия.

Друзья бросили весла и стали совещаться, стоит ли идти дальше, но тут грянул ружейный выстрел, о чем свидетельствовала струйка дыма, которую они разглядели вдали, хотя шума не расслышали, – выходит, их заметили, а значит, настал час, когда им, как обычно говорят, предстояло все поставить на карту.

Они что было сил навалились на весла, держа прямиком к островку.

Вскоре друзья разглядели двух человек, выряженных, как и сами они, в Береговых братьев, – те жестами, похоже, указывали им верное направление, чтобы шлюпка могла беспрепятственно подойти к берегу, не наскочив на рифы.

Им понадобилось каких-нибудь десять минут, чтобы подойти к островку.

Первые слова, которыми наших друзей встретили те двое, были следующие:

– Пить! Пить!..

Несчастные выглядели бледными и истощенными – у них как будто и впрямь совсем не осталось сил.

Онцилла с братом оказали им помощь, какую только могли; потом, вняв мольбам бедняг, они взяли их в шлюпку, уложили на дно и отвалили от берега.

Вскоре флибустьеры забылись тяжелым сном, не раз прерывавшимся за ночь; к утру же благодаря заботам, которыми их окружили, они почувствовали, что силы вернулись к ним, и смогли рассказать обо всем, что с ними приключилось и как они оказались на необитаемом острове, где наверняка погибли бы от голода и жажды, если бы их не подобрала шлюпка.

Старший из них, капитан Бартелеми, один из самых знаменитых флибустьеров на Тортуге, несколько дней назад вышел из Пор-Марго на легкой пироге с экипажем из сорока вооруженных до зубов человек, как он выразился, на охоту за испанцами.

Поначалу все складывалось благополучно. В тот же день он захватил два галиона, переправил на них часть своих людей и, отправив оба трофея в Пор-Марго, с десятью оставшимися товарищами опять затаился в засаде.

Через день, на рассвете его впередсмотрящий заметил парус. Флибустьеры не мешкая устремились в погоню, да только на сей раз им пришлось иметь дело не с галионами, а с шестидесятипушечным испанским кораблем, экипаж которого состоял из семисот человек.

Когда же флибустьеры смекнули, что дали маху, то решили спасаться бегством, но было уже слишком поздно: на них градом обрушились испанские пушечные ядра – и вскоре они почти все пали замертво либо были ранены. Наконец, последним бортовым залпом, более выверенным, испанцы разнесли их посудину в щепки, и не прошло и пяти минут, как она пошла ко дну.

Лишь ценой неимоверных усилий капитану Бартелеми удалось добраться до островка, где его спустя какое-то время и обнаружили на пару с товарищем, которого он только и смог спасти из всего экипажа.

А посему Бог свидетель, сколь грандиозные планы мести замыслил сей достойный капитан против испанцев, и верный его собрат Питриан поддерживал их обеими руками.

Когда рассказ флибустьеров, неоднократно прерывавшийся непомерным заглатыванием спиртного, подошел к концу, двое наших братьев сочли необходимым отрекомендоваться в свою очередь, поскольку для капитана Бартелеми их облачение, под стать Береговым братьям, еще ничего не значило. Все буканьеры были тесно повязаны друг с дружкой – и Бартелеми никак не мог припомнить, что где-то видел своих спасителей раньше или что-то слыхал о них.

Тогда Онцилла взял на себя труд дать все необходимые объяснения.

– Было бы удивительно, любезный капитан, – сказал он, – если б вы или капитан Питриан видели нас раньше. Ведь мы прибыли на острова[16 - Имеются в виду Антильские острова.] лишь года полтора назад и все это время обретались на Сен-Кристофере. И только несколько дней тому назад как уразумели – нечего там больше делать, ведь гавачо[17 - Гавачо (чужак, грязный оборванец, негодяй) – презрительное прозвище испанцев.] стали обходить те воды стороной, вот мы и решили податься на Тортугу. На скопленные деньжата купили эту посудину, оснастили ее, вышли в море и поплыли себе по воле волн. А пару дней назад ветер переменился, мы сбились с курса, и вот нам представился случай оказать вам маленькую услугу.

– Черт возьми, маленькую услугу! – воскликнул капитан Бартелеми. – Стало быть, без вас мы с Питрианом подохли бы, как собаки, от голода! По рукам же, братцы, и запомните, отныне у вас есть друг, так что, случись какая нужда, можете на меня положиться!

– Два друга, – наставительно поправил Питриан. – Или я не в счет?

– Ну а пока вот что, – продолжал Бартелеми, – есть у меня два корабля, личная моя собственность, стоят в Пор-Марго. Так что, коли есть у вас нужда в деньгах, отвалю, сколько надобно.

– Нам оно не в тягость, – прибавил Питриан.

– Мы с братом благодарим вас за столь сердечное предложение, – сказал Кеклик, – да только кое-какие сбережения после покупки лодки у нас все еще остались. Пояса у нас, божьей милостью, распирает от испанского золота, и мы не будем вам в тягость. Хотя, впрочем, оказать нам одну услугу вы сможете, ежели, когда доберемся до берега, представите нас своим друзьям, чтоб мы и для них стали братьями. Знайте, мы всей душой разделяем вашу ненависть к испанцам и в случае чего сумеем доказать это на деле.