Черный дракон

Черный дракон
Гузель Халилова

Три женские истории, происходящие в разное время, в разных странах и цивилизациях, тесно сплетаются между собой в единый узел, чтобы доказать, что страх можно преодолеть, если верить в высшие силы.

Гузель Халилова

Черный дракон

глава 1. Начало перемен

Все великое начинается с малого. И в начале, конечно, было слово. Анна в этих религиозных строках видела особый смысл. Она мечтала, нет, знала, что однажды с помощью слова изменит мир. Что сможет изменить ход истории. А пока она стоит на деревянной сцене главной площади их маленького города и пытается докричаться до жителей.

Погода, конечно, сегодня так себе. С утра не было никаких признаков дождя, а сразу по окончанию спектакля небо начало темнеть, не предвещая ничего хорошего. Люди вереницей потянулись к лестнице, ведущей на сцену, занимали очередь, гудели, верещали. Впереди простиралась толпа народа – и каждый хотел высказаться или послушать других жителей.

Обычно говорили о том, что надо терпеть, что лучшее ждет впереди. Совсем немного – и все наладится. Скоро все решится. Надо только подождать. Ждать в Королевстве Словаци умели и любили. Или просто привыкли за пятьдесят лет официальной религиозной доктрины. Терпение стало самым важным качеством, гарантом счастливой жизни. Счастливой загробной жизни. А в этой полагалось ждать и терпеть. Но Анна считает иначе.

Таких как она визионеры вычисляли и отправляли на перевоспитание. Но сейчас бояться нечего – надзирающие заняты совсем другим. В городе неразбериха третьи сутки!

– Мы можем изменить свою жизнь! Сможем создать другое будущее! – сильный голос Анны режет шум толпы. Подол ее широкого черного платья колотится на ветру как крылья пойманной в ловушку птицы.

Тучи сгущаются, чернеют, люди гудят, шумят, конца и краю толпе не видно. Кажется, сегодня на площадь пришли все жители города. Воздух тяжелый, густой, словно вот-вот и начнется дождь.

– Все зависит от нас! – кричит толпе Анна.

Вдалеке громыхают раскаты грома, последнее предупреждение свыше. Но люди не разбегаются, шум толпы внезапно стихает так, что отчетливо слышен стук первых тяжелых капель по крышам домов.

– Хватит терпеть! Каждый из нас должен начать действовать! – кричит Анна. Сильный голос раскатывается в тишине толпы, никто не шелохнется. Да что происходит? Откуда такая тишина? Щипает себя за ладошку – не сон ли это? Руке больно, значит, не сон. Но происходит что-то невероятное.

Дождь моросит сплошной серой стеной, так, что дальше двух шагов почти ничего не видно. Но лишь над ее головой нет ни единой капли. Она вытягивает руки, поднимает глаза в дождливое небо. Из-за темных густых туч выглядывает тонкий солнечный лучик, словно невидимый режиссер прожектором направляет софит. Луч освещает макушку ее седой головы.

Люди на площади с немым оцепенением следят за солнечным лучом и каждым ее словом. Анна понимает – она обязана продолжить говорить.

– Мы можем изменить эту жизнь. Мы имеем право жить счастливо и в этом мире, не обязаны терпеть лишения и мучения. То, что в священных книгах нам предначертаны лишь испытания и страдания – ложь! Я не верю в то, что правящий клан назначен Всевышним! Они переписали наши священные книги. Вселили в нас страх и невежество! Но время страха должно пройти. Страх ничего не значит. Главное любовь и правда, а правда на нашей стороне. Мы должны держаться вместе, и мы победим!

Толпа гогочет хлесткими рукоплесканиями, люди хлопают и хлопают, словно согласны с каждым сказанным словом. Анна щипает себя за руку – больно, значит, не спит. Внезапно налетевший дождь также внезапно заканчивается, и всю площадь освещает яркое, слепящее солнце, выглянувшее из-за темных наваристых туч. Как все-таки много людей сегодня собралось! Простые рабочие заполнили площадь, студенты сидели на ступеньках, ближе всего к сцене находились старушки в белых чепчиках, они, видя солнечный свет во время выступления Анны, сложили руки на груди и плакали. Хоть дождь и закончился, но люди пока не спешат закрывать свои черные зонтики. Купола зонтов образуют гигантскую поляну, колыхаются, шевелятся, напоминая то проснувшегося дракона, то бурлящий черный океан.

Анна одна из первых видит сквозь лес раскрытых зонтиков мигающие желтые огоньки. К площади подъезжают визионеры – городские смотрители, которые имели право карать за непослушание электрическими пулями со слабым зарядом тока. Скорее расходимся, скорее, скорее подает она знаки. Слышится, как по громкоговорящей связи визионер металлическим голосом напоминает, что каждый житель города должен быть терпеливым и не нести смуту, и что сейчас в связи с не исполнением указов будет применена сила к нарушителям порядка.

Но никто и не дожидается, пока люди разойдутся, никто и не разбирается в нарушениях. Ружья бесшумно стреляют электропулями, не целясь. Люди падают навзничь, сотрясаясь в мелких конвульсиях. Зонтики то закрываются, то раскрываются, и черный дракон, сотканный из тысяч куполов, то колотится в конвульсиях, то гордо расправляет длинный хвост – просто так не дамся!

Анна знает, как надо действовать в таких ситуациях. Визионеры всегда начинают с тех, кто с краю, а значит, у нее есть несколько спасительных минут. Она падает на деревянный пол, кувырком откатывается вбок. Одна секунда – и она за сценой, вторая – прыжок на землю и бегом наутек! Губы шепчут по привычке молитву, заученную еще в детстве. Она знает, что так ей поможет Бог, ведь он всегда помогает.

Надо бежать и как можно скорее – стучит в голове. Хоть Анна и не робкого десятка, но знает, визионеры после случившегося просто так от нее не отстанут: схватят, отправят на перевоспитание. Страх придает ей скорости, а молитва – некую отрешенность от происходящего. Вот она слилась с толпой, вот – заметила дырку в заборе, вот – выбежала на остановку и запрыгнула в уходящий трамвай. Какое же счастье, что в эту секунду на остановке был трамвай! Значит, Бог ей и вправду помогает.

Она отдышалась, осмотрелась: в трамвае почти никого не было, лишь старичок в черной шляпе с потрепанным портфелем. А кому еще ездить на общественном транспорте, когда уже третий день творится черти что?

Хотя, честно говоря, серьезные изменения в этом богом забытом городке зрели давно. Последней каплей стало очередное уменьшение подушных выплат с 1 июля 2077 года. Люди устали работать на толпу визионеров, которые не защищали народ, а отправляли его на перевоспитание. Не помогали уже даже религиозные заповеди, которые велели терпеть и ожидать счастья в загробной жизни. Все чаще и чаще настроения становились антирелигиозными, на ежедневных спектаклях публика освистывала актеров, со сцены твердящих, что терпение – суть человеческой жизни. А затем случилось совсем невероятное – последняя ниточка порвалась – по непонятным причинам полностью пропал интернет.

Горожане не знали, что им делать, где узнавать новости, ведь телевизоры сохранились в домах только самых старых жителей. Но даже они не показывали ничего, потому что были подключены к спутникам. Печатные газеты не выпускались последние лет 30. Как понять, что происходит?

Последний раз интернет в городе был двадцать второго июня две тысячи семьдесят седьмого года. Тогда в один миг на всех экранах появилось сообщение от правительственного номера: «В связи с угрозой внутренней безопасности страны отключаем интернет-связь».

И жизнь остановилась.

Ведь без интернета невозможно было купить билет на поезд, междугородний автобус, работать (все данные сотрудников передавались только через сеть), развлекаться, да что там – просто сходить в магазин! Выехать из города можно было только на собственном авто. Но все, кто уезжал, не возвращался, и люди пребывали в панике.

Единственное, что оставалось неизменным – ежедневные религиозные спектакли на главной сцене города. Горожане собирались в надежде услышать хоть какую-то новость, но всегда звучало одно и то же: «Терпите и воздастся вам! Бог уготовал самым терпеливым место в раю» и прочая официально утвержденная религиозная ересь от государства. После спектаклей домой никто не спешил – высказывались о том, что накипело.

Несколько раз в день по главным улицам города проезжали полицейские машины. По громкой связи требовали, чтобы народ перестал беспокоиться, что эта жизнь для терпения и лишений, а счастье ожидает всех после смерти. Утверждали, что верховное правительство позаботится о жителях, и скоро все наладится. Грозили стрелять электропулями в тех, кто будет призывать к беспорядкам и свержению власти.

Но люди собирались на главной площади, чтобы найти хоть какой-то выход. Высказаться, выслушать других. Визионеры знали про эти выступления после спектаклей, но до сегодняшнего дня не находили ничего опасного. Ни одного острого высказывания. Одни нудно и долго жаловалась, что им надоело все терпеть. Другие – бодро уверяли, что изменения не за горами, остается только потерпеть. Выступления были как под копирку – да и не удивительно, ведь люди и жили как под копирку. Носили одежду одного и того же черного цвета, жили в одинаковых домах, изо дня в день питались одной и той же едой, читали одни и те же новости, а значит, и мысли у них были одинаковые. Сначала от этой одинаковости было жутко, потом – тошно до блевоты, а затем – никто и не понимал, как раньше люди по-другому жили.

глава 2. Ночь перед шаббатом

Все жители Цфата – от млада до велика – готовились в этот пятничный вечер к Шаббату. Намывали полы, пекли вкусности. Праздничная суета была в каждом доме. Но только не в доме Марии. Она лежала на кровати и, не моргая, смотрела в открытое окно. Алое закатное солнце освещало ее маленькую комнатку, высокую металлическую кровать, аккуратно заправленную серым покрывалом, широкую деревянную тумбочку, которая служила и обеденным и письменным столом, несколько крючков, прибитых к стене, на которых висели тонкое пальто коричневого цвета да пара черных платьев. Стены в комнате были сероватыми, нагнетающими тоску и печаль.

Но Марию такая убогая обстановка устраивала. А что еще можно чувствовать, когда во время холокоста ты потеряла всю свою семью? Абсолютно всю. Маму, папу, двух сестер Лайлу и Хану, младшего брата Давидика, которому было всего 8 лет, дедушку Элазара, тетю Сару, дядю Иосифа. Прошедшее десятилетие было сплошной черной полосой в ее жизни, без единого малейшего просвета. Сначала изгнания, депортация, обособленные кварталы для жизни, позорная желтая звезда на левой груди, голод, холод, нищета. Потом разлука с родными и близкими, ужасы концлагерей, известия о смертях. Затем долгие скитания – в Англии, Франции не так-то были и рады евреям. И вот, наконец, ужасы позади. Казалось, начинается мирная и спокойная жизнь. Но в реальности для Марии ничего не начиналось – ведь из головы и сердца ничего не ушло. Те же воспоминания, от которых холодеет живот, та же острая боль в душе.

«Зачем я вообще осталась жива?» – часто спрашивала себя Мария и не находила ответа. Ей было всего 26, но выглядела она лет на 40. Седые волосы до плеч, которые она всегда прятала под платком, впалые выцветевшие светло-голубые глаза, тонкие морщины около рта. Ее руки были такими худыми, что казались безжизненными. Тело казалось деревянным, словно она была не девушкой, а глубокой старухой. Но она жила. Вопреки всему – выжила в этом аду. И продолжает жить, словно от смерти ее охраняют высшие силы, словно не сделала она еще что-то очень важное.

В Цфате Мария оказалась неслучайно. У нее была маленькая фотография маминой сестры, ее тетки Анны, на оборотной стороне фотокарточки мать перед смертью написала адрес: Цфат, переулок Бет, д 25. Когда закончилась война, Мария поняла, что единственный родной ей человек может быть в Цфате, и при первой же возможности попыталась попасть в этот город. Но поиски тетки оказались напрасными – в переулке Бет не было дома номер 25, а женщину по имени Анна никто из выживших не знал.

Однако евреи помогли остаться Марии в городе. Она сняла крохотную комнатку в переулке Бет у пожилого еврея по имени Исаак, устроилась работать учительницей начальных классов в местную школу, ходила в Синагогу. Внешне жизнь налаживалась, но внутри был все тот же ад. Плакать не было слез, рассказывать о своих потерях ей никому не хотелось. Ведь в каждой еврейской семье – своя личная трагедия. Каждая семья в трауре. А как иначе – если за годы войны умерло миллионы людей.

– Привет! – в приоткрытое окно ее комнаты заглянула соседка Пнина, – не спишь?

– Привет, Пнина!

– Мария, – соседка перешла на шепот, словно боится, что их услышат, – а ты читала Зоар?

Истрепанная книга в темно-зеленом переплете ложится в руки Марии. Она пролистывает книгу с безучастным выражением лица. Меньше всего ей хочется сейчас обсуждать Каббалу и ее последователей. Но Пнина не отступает:

– Пойдем, прогуляемся до кладбища, я кое-что важное тебе расскажу.

У Марии на кладбище никого нет, у нее вообще не было ни одной могилы близких. Все родственники умерли в лагерях и похоронены в общих могилах. Пнине повезло – на местном кладбище она похоронила мать, отца, дядю. Ее две старшие сестры остались живы, вышли замуж и проживали поблизости. Пнине было всего двадцать, замужем она не была, ужасы, через которые прошла Мария, она не помнила (а может, и не знала) и была все время неприлично весела и любопытна. Вот на этот раз увлеклась Каббалой и, видимо, хочет привлечь к этому и Марию.

– Мария, а ты знаешь, что каббалисты собираются по субботам в квартире тетушки Сары? Знаешь, только тебе могу рассказать, я заметила там одного парня – Адама. Мне он очень понравился, я прямо влюбилась в него, – шепчет Пнина Марии так, словно они были лучшими подругами.

– Но я боюсь, если он, если я… – Пнина путается в словах и мыслях, – боюсь, что мне не о чем будет с ними поговорить. Вот я и подумала, может, изучу Зоар, и буду вести с ним беседу. Знаешь, я ведь не смогла отучиться в школе, а ты из Польши, ты грамотная, может, вместе со мной будешь читать эту книгу. Говорят, она полностью меняет сознание людей!

Мария слушала Пнину с легким раздражением. Не хотела она ничего изучать, все религиозные писания ей были чужды. Более того в самом дальнем уголке ее души была одна страшная тайна. Даже себе она боялась признаться в том, что ненавидела свою религию. Ее это пугало, и думать она об этом боялась, но она совсем не верила в Бога, не верила в иудаизм. Ей казалось, что если бы она была англичанкой, например, или американкой, то не случилось бы с ней всех этих бед, не погибла бы сейчас ее семья.

Разумеется, она никогда и никому и ни при каких обстоятельствах не говорила об этом, и даже при страшных пытках смерти не сказала бы. Но вот так было на самом деле. Она была полностью уверена в том, что никакого Бога не существует.

«Если Бог есть, как он мог допустить все то, что со мной произошло? Как он мог допустить все эти унижения, смерти? Нет, никакого Бога нет», – думала ночами Мария и засыпала с комом в горле. С таким огромным комом, который невозможно сглотнуть. Она сама и была весь этот ком из невыплаканных слез, без надежд, без веры. В каком году она потеряла веру? В 1938-м? в 1943? Она уже и не знала. Но по-прежнему продолжала ходить в синагогу, соблюдать обычаи, читать молитвы, в ее доме была небольшая копия Торы, как и в любом еврейском доме. Внешне все выглядело вполне обычно, но при этом внутри ее души не было ни капельки веры.

– Ну что? Будем изучать Зоар? Ты ведь учительница, ты все должна знать, – не унималась Пнина.

– Будем, – равнодушно ответила Мария. – Только у меня сейчас много уроков. Может, перенесем на лето?