Багдад до востребования

– Вот и договорились, – подытожил добродей.

Шахар задумался, вмиг позабыв о Татьяне – безумно аппетитном помидоре, который больше хотелось нюхать, чувственно растопырив ноздри, нежели надкусить. Что подвинуло Сергея все переиначить? Ведь он ясно выразился: его пункт следования рядом. Неужели заподозрил что-то? Одной промашки с негрузинским именем, в принципе, хватит…

Меж тем, когда модуль въезжал на заправку, Шахар склонился к выводу: был бы у Сергея камень за пазухой, он вел бы себя по-другому, скованнее что ли… И наверняка долевое участие не предлагал бы – слишком вычурно для подвоха. Однако что-то неуловимое подсказывало: резкая переориентировка продиктована контактом с пассажирами, а не чем-то сторонним, пришедшим вдруг на ум. Шахар не сомневался, что упомянутый товарищ Сергея – миф.

Тель-авивца нисколько не удивила большая очередь, расходящаяся к четырем автоматам разливки топлива. Проведя в Москве сутки, он к этому социоэкономическому феномену привык. Впрочем, Израиль семидесятых, по крайней мере, в присутственных местах, данным «индексом деловой активности» мало чем от географической родины отличался. Шахара больше занимало другое: какова процедура отпуска бензина? Само собой подразумевалось, что заправлять автомобиль ему. Не гнать же безногого в метель?

Модуль минул хвост очереди и устремился к ее голове. Шахар замечал, как автомобилисты бросают на них беспокойные, а когда остервенелые взгляды.

Сергей припарковался параллельно третьей машины от автомата и протянул Шахару замурзанные корочки.

– Покажи, чтобы пропустили.

Шахар стал рассматривать удостоверение, пытаясь вникнуть, к чему оно, но полуистершиеся буквы на обложке не прочитывались. Развернул и, уткнувшись в «инвалид», догадался. Кивнув Сергею, стал выбираться наружу. Захлопнув дверцу, осмотрелся и устремился к четвертому от головы очереди автомобилю, марки советских такси.

В нем – четверо мужчин явно не титульной национальности, очевидный Восток. Трое в меховых шапках, у водителя – огромная, бутафорского кроя кепка.

Он обратился к водителю, изобразив жестом: окно опусти. Тот прокрутил стеклоподъемник, высвечивая небольшой, в два-три пальца зазор, глазами на выкате уставился.

– Дарагой, дай очеэрэдь инвалыд. – Тель-авивец поднес к просвету корочки Сергея.

Вопросительную мину сменило недоумение – «кепка» повернулась к ближнему компаньону, но, натолкнувшись на хлопающие зенки, вернулась в прежнее положение, вполоборота к просителю.

– Шен картвэли хар (Ты грузин)? – прокаркал водитель на незнакомом для Шахара языке и прищурился. Впрочем, не совсем чтобы: интонационная мелодия фразы чем-то тель-авивцу была знакома.

Будто прослушав вопрос, Шахар повторно сослался на корочки. Подкрепил просьбу и словами:

– Дай ехать инвалыд.

– Вина хар? Дамцини? (Кто ты такой? Издеваешься?) – Исторглись новые слова, ничего общего с русским не имеющие.

Тем временем, заправившись, первый в очереди автомобиль тронулся. За ним потянулись два последующих, образуя в ряду пробел. Дав газу, «Запорожец» в него вклинился.

«Кепка» и его попутчики замахали руками, бранясь. Но на сей раз некоторые слова Шахаром узнавались – русский мат, вкрапливаемый в незнакомую тарабарщину. Тель-авивец, как ни в чем не бывало, потопал к модулю, но прежде в третий раз тыкнув «фуражке» удостоверение.

По пути к «Запорожцу» его посетила весьма странная мысль: кепка-аэродром напомнила пачку горелой мацы – в том виде, как он ее впервые увидел в Кустанае. По рассказам отца, пекли ее подпольно.

Тут Шахара осенило, что квартет из соседнего авто – грузины, принявшие его из-за акцента, хорошо имитируемого, за соплеменника. Но, поскольку на заданные по-грузински вопросы он ответить не смог, то его исковерканный на грузинский лад русский, похоже, был принят за издевку. В Тель-Авиве целый час вдалбливали грузинский акцент в преломлении русской речи, но дать прослушать непосредственно грузинский диалог забыли. Ну да ладно, и так Биренбойм выше головы прыгнул, подумал он. Правда, приземляться мне, а не ему. И, дай Бог, чтобы эпизод с «соплеменниками» наэлектризованной жестикуляцией исчерпался…

Поравнявшись с модулем, Шахар согнулся и поприветствовал спутников взмахом руки. В ответ девуля чуть пошевелила пальцами ладошки, а добродей распахнул дверь, обращаясь:

– С какого они митингуют? Ты же корочки показал!

– Все в порядке, Сэргей, – бесстрастно ответил тель-авивец, переключая внимание на окошко кассы. Вскоре он заметил, что порядок расчета – прямо противоположный европейскому: заказ – оплата – заливка. Лажа, еще с кассиршей объясняться, хорошо бы без вопросов…

Шахар чуть отошел в сторону и обратил взор на Татьяну, выказывая откровенный, чисто мужской интерес. Должно быть, не ожидав чего-то подобного, девуля отвернулась, но спустя несколько мгновений за стеклом вновь возникли ее глаза, дымчатые, от робости высвобождающиеся. Глаза женщины, на пороге сладко щемящей неизвестности.

Место у автомата опустело – затарахтев двигателем, модуль в него заполз. Шахар подтянулся вслед, извлекая на ходу пистолет из паза. Открутив крышку бензобака, подсоединился.

Он заметил, что все четыре дверцы авто «соотечественников» распахиваются. Скулы Шахара обнажились, а взор передавал маету мысли: «Как чувствовал – малым не обойдется! Восток, да еще укушенный за национальное живое, нет стихии круче. Однако почему волынку тянули? Решали, кому мне холку намять? Не найдя добровольца, ринулись всем скопом»?

Заторопился к кассирше, но вскоре замедлил шаг, с горечью осознавая, что спешить, собственно, некуда. Окошко занято – автомобилист из параллельного маршрута расплачивается. Да и на саму заправку уйдет минут пять. Квартет же, заметил боковым зрением, стремительно приближается.

Кассирша с любопытством разглядывала Шахара, достающего деньги из кармана. Стервозный налет на ее лице, казалось, врожденный, улетучился. Украдкой даже поправила жестянку для денег, будто не до конца выдвинутую. А просунутый четвертной и вовсе ее к клиенту расположил.

– Трыдцать литр, первый, – сообщил в слуховое «устройство» в виде дюжины дырочек, проделанных в витрине из плексигласа, Шахар. Для закрепления семантики, начал разворачиваться, дабы указать на автомат. На самом деле был больше озабочен месторасположением квартета, нежели старался быть понятым. На тот момент уже знал: один из «соотечественников» – совсем рядом.

Жест-подсказку тель-авивцу так и не удалось завершить. Заметив замах, Шахар резко согнулся и отскочил в сторону.

Раздался сдавленный, гортанный крик – рука «соотечественника» въехала в бетонную стену кассы.

Вторая линия атаки – изумленное неожиданным поворотом действа трио – будто от сильного порыва ветра, застыло на месте. Но спустя несколько мгновений пришло в чувство: «кепка» бросилась к скорчившемуся от боли товарищу, после чего дуэт стал надвигаться на «пародиста», минутами ранее попутавшего аудиторию. При этом, казалось, им явно не хватает решимости. Шахар тем временем метался – между рефлекторным позывом занять боевую стойку и надобностью, ввиду неизбежных осложнений, потасовку избежать. Оттого спиной пятился, норовя сделать ноги.

– А ну, стоять! – раздался крик, озвученный командирским, без всяких истерических ноток голосом.

Сектор атаки замер и, оглянувшись увидел, что левая дверь «Запорожца» распахнута, возле нее – одноногий инвалид с костылями. На один костыль левой подмышкой опирается, а второй – зловеще вскинут.

Шахар глуповато улыбался Сергею, цепко держа квартет в поле зрения, не расслабляясь. Меж тем, спустя несколько мгновений, кураж набега резко увял. Властно распорядившись, «кепка» увела распетушившуюся команду восвояси. Возымел свое и окрик кассирши, пригрозившей по громкой связи милицией.

Вскоре модуль тронулся, оставив кассирше на чай шестнадцать рублей в виде невостребованной сдачи и горьковатый осадок у нападавших, – воевали-то, по сути, с калекой, кому, оказалось, приятель вызвался помочь. В их традиции, один из кодов которой – акцентированное почитание старших и калек – приключившемуся места быть не могло.

По возвращении Шахара, его спутники в первые минуты молчали, огорошенные не столько инцидентом, сколько виртуозным, говорящем о спецнавыках приеме. Сергей налегал как можно быстрее убраться с места происшествия, опасаясь возможных недоразумений с блюстителями порядка, а то и с самими кавказцами, случись дурная кровь вновь ударит им в голову. Таня же переваривала очередной прием-выверт соседа, испытывая к Шахару то восхищение, то необъяснимый страх. Последнее мешало даже исполнить свой профессиональный долг – оказать герою первую медицинскую помощь. Увиливая от удара, тот ушиб о стенку ключицу и сейчас от тупой боли водил правым плечом.

Все же, несколько утихомирив сумбур, где прилежная медсестра, а где безрассудно втюрившаяся девуля обратилась:

– Позвольте, Федор, я вашу спину осмотрю. Только пальто снимите.

Шахар тут же повиновался, будто давно ждал приглашения. Между тем диагноз уже себе поставил: перелома нет, максимум – трещина. Зарастет. А вот соблазн соприкоснуться с Татьяной после взвинтившего все естество стресса переносился с трудом…

Кроме профессиональной сноровки, медсестра прочих чувств не выказала – деловито прощупала ключицу, постановив: «Трещина, немедленно к врачу».

– В поликлинику? – чуть присвистнув, забеспокоился Сергей.

– Лучше больница… – неопределенно откликнулась медсестра. Оставалось догадываться: подразумевается собственная вотчина, до которой пилить еще добрую сотню километров, или ближайшая больница? До Владимира их более чем достаточно…

– Я думаю, Федя – парень крепкий, потерпит… – дипломатично обошел ложбинку частностей Сергей.

Вскоре великолепную троицу вновь склонило к раздумьям, растащив по дорогам и весям, оказалось, кое-где перекликающейся судьбы. Тане вспомнился Костя Турсунов, ее наваждение, безумная со школьных лет любовь, не вернувшийся с неведомо какой войны. Одно не вызывало сомнений – не афганской, поскольку его призванные в Афган сверстники, выжившие или сложившие головы, так или иначе, успевали о службе в «ограниченном воинском контингенте» сообщить. Как ни странно, просветить истину мог Шахар, ибо в восемьдесят втором Турсунова разорвала, вместе с сирийским расчетом и его непосредственным командиром майором ПВО Синицыным, израильская бомба. Но просветить при одном условии: если бы вновь напряг своего подельника Черепанова. Израильтянам до учета чужих, да еще восьмилетней давности потерь, дела не было, притом что о советских советниках знали.

Шахар тем временем вполглаза наблюдал за Сергеем, вспоминая свой задел в афганском конфликте, искалечившем автомобилисту судьбу. Ему казалось, что вместо Сергея за рулем тот самый безусый старлей, которого он вместе с коллегой из ЦРУ в восемьдесят шестом допрашивал.

Кому-то в Лэнгли пришла в голову необычная, но не лишенная изобретательности мысль: зачем для моджахедов выбивать в Конгрессе ассигнования и доставлять оружие за тридевять земель? Куда проще советские военные склады на месте потрошить. Тут Шахара и призвали как сотрудника дружественной спецслужбы, знающего русский.

Нельзя не отметить, что старлей возник в прицеле спецслужб неспроста – полгода выменивал у афганцев за военную униформу марихуану, основательно к наркотику пристрастившись. Между тем, попав под пресс профессионалов, держался стойко – не помогали ни пытки ни посулы мешка дармовой травки. Все же «сыворотка правды» развязала ему язык – план охраны склада Шахар рваными кусками вытащил.

До назначенного на два ночи штурма мозговой центр операции решил пленного придержать, колеблясь «списать» или обратить в перевертыша. Но тут тугой узел выбора расковырял сам пленный, причем в самом прямом смысле: вскрыл ржавым гвоздем вены, как только очухался от «сыворотки».

Склад моджахеды захватили, но поживились не очень, вследствие чего в Лэнгли решили, что делать ставку на пиратские вылазки не стоит – тактика с весьма мутной перспективой. К тому же, проглотив горькую пилюлю, русские удвоили охрану аналогичных объектов.