Ученик

Увидев решительный взгляд Себастиана, Тролле понял, что это не подлежит обсуждению. Ну ладно, можно надеяться, что он все выведает в процессе. Тролле уже решил, что возьмется за работу, но Себастиан, казалось, испытывал слишком большую неловкость от темы и ситуации в целом, чтобы сразу все выложить.

– Ты мне нравился, Себастиан. Пожалуй, только мне одному. Когда ты позвонил, я согласился только потому, что ты мне нравился. – Тролле пристально посмотрел на Себастиана слегка налитыми кровью глазами, и его взгляд можно было трактовать как уязвлено-просительный. – Друзья не имеют друг от друга тайн.

– Ты согласился не потому, что к тебе обратился я. Ты согласился, поскольку усмотрел шанс причинить кому-то вред. Ты ловишь от этого кайф. Я тебя знаю, Тролле, так что не пытайся. Берешься или нет?

Тролле засмеялся, теперь уже менее наигранно.

– Ты меня не любишь. Ты здесь потому, что у тебя нет никого другого.

– Себя можешь тоже не считать.

Повисла тишина. Мужчины смотрели друг на друга. Затем Тролле протянул Себастиану руку, которую тот, немного поколебавшись, принял. Она была влажной. Холодной. Но рукопожатие получилось крепким. Сильным.

– Хоть я берусь за это не ради денег, даром я не работаю.

– Сколько ты хочешь?

– Тысчонку. Могу сделать тебе маленькую скидку как лузеру.

Тут Тролле поспешно закрыл дверь. Из квартиры послышался его голос:

– Позвони мне через несколько дней.

И все стихло. Себастиан развернулся и медленно пошел по лестнице вниз.

* * *

Аннетт Виллэн обожала такие вечера. Уже около трех она начала готовиться морально. Ритуал всегда бывал одинаков. Сперва долгий горячий душ: она мыла волосы и намыливала тело пахнущим абрикосом мылом для пилинга, купленном в магазине «Боди Шоп». Затем слегка обсыхала в теплой ванной комнате, после чего натирала чуть влажное тело аптечным лосьоном. Она где-то вычитала, что при использовании лосьона, пока ты еще не до конца высох, влага задерживается в теле и способствует глубокому размягчению. Далее она надевала халат и босиком направлялась в гостиную, совмещенную со спальней. Конечно, Аннетт могла бы переехать в единственную имевшуюся в квартире спальню, но она принадлежала сыну, и хотя он съехал, Аннетт не хотела превращать ее в свою. Эта комната была ее единственной надеждой на то, что сын когда-нибудь вернется.

Будет снова нуждаться в спальне.

Нуждаться в ней.

Если бы она вынесла оттуда вещи сына, это сделало бы его уход слишком наглядным и реальным.

Аннетт открыла шкаф и начала осторожно вынимать оттуда блузки, юбки, платья и брюки. Однажды она достала даже костюм, купленный, чтобы идти на собеседование, на которое так и не пошла. Но он выделялся, точно разодетый и неуверенный гость на праздничном ужине, и после краткой гастроли всегда оставался в одиночестве висеть на вешалке. Она разложила предметы одежды по кровати, а те, которым не хватило место, разместила на трехместном диване и на журнальном столике. Потом она встала посреди комнаты и принялась впитывать распростертые перед ней различные краски, формы и материалы, ощущая контроль над ними. За пределами квартиры она, возможно, была персоной незначительной, но здесь и сейчас все решала она. Перед ней лежала ее жизнь, жизнь, которую она вскоре начнет жадно перебирать и примерять.

Почувствовав себя готовой, Аннетт вышла в прихожую, сняла зеркало, отнесла его в гостиную-спальню и прислонила к стене. Отступив на несколько шагов назад, она посмотрела на себя – свежевымытую, в чуть коротковатом розовом халате, который сын подарил ей на сорокалетие. Каждый раз ее потрясало то, как она постарела. Не только волосы стали более жидкими и тусклыми, но и вся она в целом. Аннетт давно уже прекратила стоять перед зеркалом обнаженной. Слишком удручающим стало встречаться с собой, поскольку время столь заметно давало себя знать. Своего тела она не стыдилась. У нее всегда были женственные формы и отсутствовали проблемы с весом. Нет, она была по-прежнему изящна, с красивыми ногами и пышной тугой грудью, но вот кожа с каждым годом становилась более блеклой и менее упругой. Она будто бы постепенно сжималась, как слишком долго пролежавший на солнце персик, независимо от того, сколько бы пилинга, антивозрастных и разглаживающих морщин средств Аннетт ни применяла. Это ее пугало. Особенно потому, что она чувствовала, что время еще только начало над ней работать. Ему оставалось еще многое, и однажды она встанет здесь и не узнает себя. А ведь ей скоро предстоит начать жить.

Всерьез. По-настоящему.

Чтобы освободиться от этих мыслей, она начала примерять одежду. Все предстояло попробовать со всем, проверить каждое сочетание и возможность. Кем бы ей хотелось быть сегодня?

Если ей хотелось выглядеть моложе, она могла стать небрежной девушкой в джинсах и слишком свободном свитере или личностью артистического склада в коротком черном платье с чуть слишком смелыми кружевами. Эту роль Аннетт очень любила. Особенно, когда осмеливалась наносить на губы темную помаду. Она чувствовала, что одетая в черное девушка получилась бы совсем потрясающей, если бы у нее хватило мужества вдобавок к одежде выкрасить в черный цвет волосы. Но на это Аннетт не решалась. А наряд этого вроде бы требовал. Поэтому он, как всегда, снимался. Заменялся более аккуратной белой блузкой, немного в деловом стиле, и темной юбкой. Эта женщина Аннетт тоже нравилась. Вневременная, именно как ей того хотелось. Однако и она требовала слишком многого. Обилия волос. Лучших форм. Лучшей осанки. Всего получше. Возможно, позже. Скоро. Вещи сменяли друг друга. Черная блузка с белыми брюками, джинсы с чересчур свободным свитером, платье с кофтой. Аннетт обожала встречаться с различными личностями, висевшими и ожидавшими ее в темном платяном шкафу. Женщины подходили к зеркалу. Новые женщины, лучшие женщины, интересные женщины. Только не Аннетт. Всегда кто-нибудь другой. В этом-то и заключалась проблема. Как бы ей ни нравились стоявшие перед ней женщины, она никогда не позволяла им выйти из зеркала. Уверенность и игра постепенно сменялись раздумьями и опасениями. Ее выбор становился трусливее и скромнее. Ритуал занимал полдня, и она всегда шла от излишеств и пестроты по линии умаления как себя самой, так и своей одежды.

Под конец у нее, как всегда, осталось три варианта.

Черная блузка. Белая блузка. Или водолазка.

Непременно с джинсами.

* * *

Где искать Себастиана, Стефан знал. В их беседах постоянно повторялись два места – перед зданием полиции или квартирой Ваньи, поэтому он решил начать оттуда. Было уже больше восьми часов, следовательно, здание полиции казалось менее надежным вариантом. Позвонив в справочное, Стефан быстро получил адрес Ваньи Литнер – Сандхамнсгатан, 44, – и задал его GPS своей машины. Время начинало поджимать. Встреча группы начиналась в девять, и действовал он вообще-то наперекор собственным принципам. У него все строилось на добровольности. Человек должен сам решать, участвует он или нет. Это важно. Однако Себастиан – случай особый. Знания словно бы мешали ему. Он намеренно выбирал неверное решение. С таким типом пациентов Стефану сталкиваться уже доводилось. Чаще всего ему приходилось просто отпускать их. Но Себастиана он все-таки считал кем-то вроде друга. Какими бы сложными их отношения ни были. В таких случаях приходилось иногда отступать от принципов. Ведь если Стефан отпустит его, кто же тогда попытается поймать Себастиана в свободном падении?

Стефан припарковался немного поодаль от дома 44 и пошел дальше пешком. Он осмотрелся в утопающем в зелени жилом районе. Дома стояли рядами, но не слишком плотными, явно с мыслью о близости к природе. Перед входом в сорок четвертый на специальной стоянке стояло несколько взрослых и детских велосипедов. Стефан остановился, пытаясь вычислить, какое место выбрал бы сам, если бы хотел спокойно наблюдать за находящейся повыше квартирой. Решил, что максимально далекое от дороги и скрытое от посторонних глаз. Позади дома имелся небольшой пригорок, поросший лиственными деревьями. Зеленые кусты служили надежной защитой, и Стефан понял, что явно выбрал правильно, когда из-за самого большого дерева внезапно выглянул Себастиан Бергман с испуганным лицом.

– Какого черта ты здесь делаешь? – буркнул Себастиан.

Стефан с трудом подавил смех, увидев злобно уставившегося на него из листвы мужчину. Он походил на подростка, которого застали за тем, что он втихаря покуривает.

– Мне хотелось посмотреть на тебя в твоей новой домашней обстановке.

– Прекрати. Уходи отсюда, пока тебя кто-нибудь не увидел.

Стефан покачал головой и еще больше проявил свое присутствие, демонстративно сделав несколько шагов и встав на открытой полянке перед Себастианом.

– Только если ты последуешь за мной. Твоя групповая терапия начинается через полчаса.

– Ты что, уже не придерживаешься никаких правил? А как же добровольность? – Себастиан посмотрел на него еще более сердито.

– Она не распространяется на мужчин средних лет, которые шпионят из рощи за молодыми женщинами, утверждая, будто они их дочери. Ты идешь?

Себастиан покачал головой. У него внутри все похолодело. Его мир представлялся ему все более хрупким. Он чувствовал себя пристыженным и обнаженным, и больше всего ему хотелось перейти в наступление. Вместе с тем, что-то в стоящем перед ним мужчине на мгновение дало ему возможность посмотреть на себя глазами другого, и как он ни крутил ситуацию, ответ оставался тем же.

Он был у Тролле.

Отправился туда.

Он – конченый человек.

– Стефан, я прошу тебя. Уходи. Оставь меня в покое.

Стефан отступил с открытого места в маленький зеленый мир, где скрывался Себастиан. Взял того за руку.

– Я здесь не для того, чтобы нервировать тебя. Не для того, чтобы тебе стало плохо. Я здесь ради тебя. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Но в глубине души ты знаешь, что я прав. Тебе необходимо из этого выбраться.

Себастиан взглянул на своего терапевта и спокойно отнял у него руку.

– Я не пойду в группу. Кое-какая гордость у меня еще осталась.

– Осталась? – Стефан устремил на него серьезный взгляд. – Посмотри вокруг, Себастиан. Посмотри, где мы находимся.

Себастиан даже не попытался ответить.

Даже он не мог найти из этого выход.

* * *