GоДа. От края к краю

Нищие и малочисленные, но при этом невероятно отважные шотландские горцы под предводительством Уильяма Уоллеса напоминали Хану его собственный народ. Слишком много совпадений. Столкновение свободолюбия горцев и имперских амбиций их соседей. Самопожертвование одних и безжалостность других. Героизм и страдания. Радость побед и горечь утрат.

В кино война была не такой страшной, как в жизни, поэтому Хан представлял себе, что та, настоящая война, которая идет в его родной стране, тоже как бы понарошку. Хан представлял себе, как дядя Самуил верхом на коне сражал бесчисленных врагов, подобно герою фильма, – ведь у них действительно было много общего: как и Уоллес, Самуил вернулся домой из чужих краев для участия в войне, сражался около десяти лет с врагом и стал настоящим народным героем.

Через два года после начала войны наступил небольшой перерыв между условными Первой войной и Второй. Родители Хана наконец-то, как и до войны, смогли на летние каникулы отправиться в родные края, проведать родственников и побыть дома, взяв с собой детей.

Первым же делом, как только машина въехала в родное горное селение, отец остановился у дома Самуила. К огромной радости Хана. Несмотря на послеобеденное время, вся семья была дома. Исам играл в компьютерные игры с братьями, а Самуил, как всегда, сидел в суровых раздумьях. Кажется, мальчик ждал этой встречи всю жизнь. Так как телефонов тогда не было, любая встреча была сюрпризом, а неожиданная встреча родных людей через годы и войну – самостоятельным олицетворением счастья. Объятия, улыбки, слезы – весь спектр эмоций. Наконец-то все опять были вместе, как будто ничего и не происходило все эти долгие четыре года. Теперь все будет как прежде.

Нам свойственно думать, что наше состояние и положение в данный момент времени с нами всегда: когда мы голодны, нам кажется, что мы никогда не наедимся; наевшись – думаем, что никогда больше не будем голодными. Но у жизни всегда свои планы, о которых мы узнаем по мере их воплощения.

Немного побыв, родители уехали по своим делам, Хан остался с дядей. Как и в раннем детстве, они остались вдвоем и о чем-то бесконечно беседовали. Хан наверняка задавал глупые детские вопросы (ему было всего одиннадцать лет), но Самуил, как и прежде, с большим терпением и участием на все вопросы отвечал. Он как будто не изменился, только появилась большая густая борода, но что-то тем не менее в нем поменялось навсегда, понять, что это, Хану было не под силу.

Хана, конечно, распирало детское любопытство о войне, он хотел послушать героические истории, как дядя всех побеждает одним взмахом руки, но тему войны, как ни пытал его племянник, Самуил не затрагивал, лишь показал в какой-то момент свои боевые медали. Особенно, кажется, он ценил один большой орден в виде девятиконечной звезды с золотой оправой и надписью «Qoman Siy», что означало «Честь народа» – это была высшая военная государственная награда того времени.

Практически все время до отъезда обратно Хан проводил с дядей и Исамом. Самуил брал его с собой на шахматные «турниры», которые проходили в доме кого-то из родственников и собирали вечерами всех вместе. Исам брал Хана с собой гулять где ни попадя, без какой-либо определенной цели и маршрута: улочки, тропы, луга. По родственникам и друзьям. То там, то здесь мелькали следы недавней войны – разрушенные дома, куски искореженного металла, сгоревший танк. Окружающие не обращали на эти удивительные для Хана вещи никакого внимания, а дети приспособились играть с этим «добром» в войнушки.

Хан, никогда не видевший настоящих ужасов войны лично, воспринимал все как часть своеобразного аттракциона. Как бы там ни было, ему и его родным навредить это точно не могло, думал он. Конечно, Хан в силу возраста уже знал, что люди умирают и несчастья случаются, но это никогда по-настоящему не касалось его самого и его родных, а раз до сих пор не касалось, значит и не коснется никогда. Он себе представлял, что они находятся под особенной защитой. Объяснить это себе он вряд ли бы смог, но чувствовал, что ничего плохого с ними случиться просто не может, потому что добро сильнее зла. Так ему всегда говорили, и он в это верил.

Мальчик получил еще один шанс окунуться в беззаботный, простой и наполненный бесконечной радостью мир – совсем как в раннем детстве. В последний раз. Но об этом он еще не знал, ему казалось, что теперь все беды позади, а Самуил стал для него еще большим символом несокрушимой силы, которая убережет от любых бед.

В день перед отъездом Хана вся семья собралась в старом дедушкином доме. Вся семья в полном сборе. Все родные братья Тита, их жены и дети. Нам еще предстоит со всеми ними познакомиться. Царило беззаботное спокойствие. Белки рыскали по деревьям и траве, дети резвились на лужайке.

Вдруг в небе раздался диковинный шипящий гул, как будто огромный дракон приближался, изрыгая пламя. Это был реактивный истребитель-разведчик. Наученные опытом войны женщины и дети поспешили укрыться в доме, остальные присели на землю в ожидании чего-то неизвестного. Лишь Самуил остался неподвижен. Он стоял, скрестив руки на груди, и вдумчиво подкручивал двумя пальцами кончики усов. Он просто улыбался в ответ. Он как будто знал и ждал.

Совсем скоро, буквально через пару недель после отъезда Хана с семьей, война разгорится с новой силой и в новом ужасающем облике. Она унесет тысячи жизней и сломает судьбы еще миллиона.

Воин погибает на поле боя. Другого исхода он не желает. Шотландцы свою войну выиграли и отдали за эту победу тысячи жизней и жизнь своего главного героя Уильяма Уоллеса.

Жизнь Самуила – главного героя в жизни Хана война тоже забрала. Больше они не увидятся. Хан всю оставшуюся жизнь будет навещать любимого дядю в воспоминаниях, а Самуил племянника – во снах.

Как бы ни боялся такого финала Хан, он наступил. Возможно, если бы он не представлял Самуила в образе бесстрашного воина из кино, то он бы не погиб. Если бы Хан не отождествлял Самуила с Уоллесом в героизме, возможно, он бы не повторил его судьбу и в героической смерти.

Погибших в бою шотландцев товарищи провожали в последний путь игрой на волынках. Проститься с Самуилом родные так и не смогли. Он остался на поле боя даже после своей смерти – его боевые товарищи похоронили его в лесу, под большим раскидистым деревом, где он в одиночку отражал внезапную атаку вражеского штурмового отряда. Нападение было совершено глубокой ночью, когда все спали. Самуил не спал. Обнаружив приближение неприятеля, он занял удобную позицию и вступил в бой со штурмовым отрядом, чтобы дать своим товарищам время на сборы и занятие позиций для отражения атаки. И у него получилось. Ценой своей жизни он сохранил жизни своих товарищей и дал им возможность организовать отпор.

Некоторые идеи живут дольше, чем длится человеческая жизнь; какие-то идеи живут веками, как, например, идеи Сократа или Платона, которыми и до сегодняшнего дня вдохновляются люди. Отдельные идеи живут вечно. Но почти всегда ВЕЛИКИЕ идеи пожирают своих создателей, подобно Великой французской революции, которая, как Сатурн, поглотила всех своих детей.

Несомненно, идея свободы гораздо ценнее, чем сама человеческая жизнь, поэтому она легко забирает своих героев с собой.

Вскоре после этого в бою был пленен и арестован Исам. Ему было чуть больше двадцати лет. После долгих пыток, издевательств и «расследований» он был приговорен к пожизненному лишению свободы.

7. Первый класс – в первый раз

В семь лет над Ханом нависла угроза школы. Ближайшая школа находилась в пятидесяти километрах от дома. Естественно, возить в нее ежедневно Хана никто не мог, поэтому родители решили отдать его и сестру в школу-интернат.

Школа с проживанием в интернате при ней на время обучения. Как тюрьма, только для детей. Старое двухэтажное кирпичное здание с решетками на окнах. Тусклые серые коридоры с крашеными бетонными стенами. Комнаты на четыре человека с железными кроватями с металлической пружинной сеткой вместо матраса. В конце коридора на ночь ведро вместо туалета, потому что туалет был только на первом этаже. Первый этаж закрывался перед отбоем на замок. Дежурный воспитатель спал первом этаже, он, видимо, боялся, что маленькие дети ночью помешают ему напиваться всласть с другими обитателями ночного детского учреждения.

Первый же день в этом месте врезался в память Хана сценой, которую он случайно наблюдал за стенами школы. Несколько мальчишек немного старше его самого то ли в шутку, то ли всерьез пинали другого мальчишку и смеялись. Хан наедине с мамой (при отце он плакать не мог в силу воспитания) плакал и просил изо всех сил не оставлять его в этом месте, но мать осталась непреклонной. Именно это решение сыграло в итоге ключевую роль в становлении характера маленького Хана.

В некоторых народах существуют поверья сродни тому, что мальчик становится мужчиной при наступлении определенного возраста или обстоятельств, как, например, отслужить в армии своей страны в 18 лет. Хан перестал быть ребенком в семь лет. С этого дня и до последнего ему самому придется стоять за себя и принимать самые важные решения.

Все время, не занятое уроками и макаронами с водой в столовой, дети были предоставлены сами себе. В полуразрушенном, затерянном в песках поселке, образовавшемся вокруг железнодорожной станции, не было никаких специально отведенных для детских развлечений мест. Поэтому в ход шло все: и вокзальные помещения, и рельсы, и уличные торговые ряды. Дети буквально придумывали себе игры. Строили для себя игровые площадки.

В самой школе был спортзал и футбольное поле на улице, но они предназначались только для урочного пользования. Наверно, в целях сохранности. Особенно глупо выглядел запрет пользоваться уличной футбольной площадкой, ведь там, кроме земли, двух железных труб в качестве ворот и резиновых покрышек, вкопанных по пояс в землю в качестве ограждения, ничего не было; а все вышеуказанное было невозможно повредить. В связи с чем, немного поразмыслив, мужская половина интерната решила строить свое собственное футбольное поле. Перед зданием самого интерната.

Сначала расчертили периметр игрового поля, по этой линии прокопали небольшое углубление, потому что кто-то на свалке нашел полмешка известки (очень похожей на мел), соответственно, ею решили засыпать выкопанную канавку.

На этой же свалке нашлось много разного хлама, в том числе старые стулья, которые были приспособлены под трибуны для зрителей. Размах был грандиозный – работа шла два дня и продолжалась вплоть до отбоя. Поле получилось даже лучше, чем официальное школьное, но сыграли на нем всего пару раз – в день открытия и еще раз.

Оказалось, что стройка поля была нужна больше как крик души о свободе и самостоятельности. Дети, помещенные в режимный объект и окруженные бесконечными непривычными запретами, хотели продемонстрировать собственное «я» своим угнетателям.

Еда по расписанию, сон по расписанию, спорт раз в неделю – условия как в тюрьме, особенно для детей, прибывших из степной свободы. Строительством собственного футбольного поля дети доказывали себе и врагам-воспитателям, что они тоже что-то значат.

С понедельника до субботы Хан с другими детьми, приехавшими из разных краев песчаной степи, находились в школе-интернат. В субботу, во вторую половину дня, родители приезжали за своими детьми и забирали их домой на воскресенье. Забирали и Хана. Минуты или часы ожидания между завершением последнего урока в субботу и до момента, когда автомобиль отца покажется в воротах школьного двора, были самыми длинными в жизни Хана. Стоя на крыше интерната, дети выглядывали каждую проезжающую машину, пытаясь первым узнать машину своего отца. Спорили и толкались, угадывая, чьи родители приедут раньше и кому повезет больше – побыть с родителями хотя бы на несколько минут (а иногда и часов) больше других детей. Никогда и ничего в своей жизни он не будет ждать с таким трепетом и волнением. Каждый раз.

Каждый раз, возвращаясь на выходные из школы в степной домик родителей, Хан посещал свое безопасное место у Дикой груши. Это дерево странным образом давало ему уверенность, что все будет хорошо в жизни, пока оно живо.

8. Атлантический футбол

Предвечерний август. Побережье Атлантического океана. Футбол на песке. Ещё юные студенты, прибывшие из разных уголков земного шара в Северную Америку.

Надо сказать, играть в мяч на пляжном песке крайне затруднительно, считается, что именно поэтому бразильцы такие мастера футбола, потому что проводят все детство в игре в пляжный футбол. Они, как правило, выходцы из фавел, крайне бедных семей, а пляж бесплатный круглый год.

Мы на членство в сборной «Селесао» не рассчитывали, поэтому предпочитали играть на твердой поверхности дна отступившего отливом океана. Игра происходила после рабочего дня, в вечернее время, когда дневной зной уже пошел на спад, а с прохладной поверхности воды дует легкий, свежий ветер. И так до самого заката солнца.

В один из таких дней, уже набегавшись и искупавшись в прохладных волнах Лабрадорского течения, которое, смешавшись с теплым Гольфстримом, на короткий период времени становилось теплее, чем обычно, я сидел на песке, наблюдая за закатом и горизонтом. Мокрое тело, как фен, обдувал легкий морской ветер. Огромный огненный шар уже приготовился к тому, чтобы утонуть бесследно в бескрайних водах океана. Тонкие полоски редких облаков приплыли к горизонту, чтобы проводить своего товарища в темную пучину сна.

Я любил представлять, что на том берегу океана мой дом. Мама. Как на крыше школьного интерната я сидел и ждал, пока из-за угла вынырнет автомобиль отца и заберет меня домой. Но отец не появился, вместо него на пляже возник человек в шотландском килте и с волынкой в руках. «Неужели я сплю?» – пронеслась мысль в голове.

Это было что-то невообразимое… Он встал лицом к океану и заиграл мелодию из «Храброго сердца». Его килт в паре с ветром исполнял медленный траурный танец в такт мелодии, доносящейся из глубин некогда живой души волынки. Это было невероятно. Это было ошеломляюще. Это было душераздирающе.

Как я его понимал. Его Грусть. Его Печаль. Его Скорбь. Его одинокое на чужбине сердце плакало по дому. Как и мое. По дому. По родным. По тем, кого уже не вернуть. Я плакал воспоминаниями, шотландец плакал мелодией. Мы прощались со своими героями, пусть и с запозданием.

Самуилу бы понравилось такое «Прощай!».

Свобода стоит того, чтобы за нее страдать. Вдруг эта музыка из самых глубин Грампианских гор, этот ветер с поверхности бескрайнего Мирового океана и этот закат, который случится, несмотря ни на что, привели меня к принятию неизбежности прошлого, неотвратимости будущего и великолепия настоящего. К осознанию фундаментальной разницы между категорией вечности, к которой уже принадлежит все, что было, и еще принадлежит все, что будет, и категорией обыденности, в которой ты пребываешь сейчас.

В конечном итоге значение имеет только «сейчас» и какое твое «сейчас» получит отражение в «вечности». Это был один из тех моментов «чувства абсолютного счастья», о которых мы условились говорить. Момент, когда приходит осознание «зачем все это было»; когда можно подвести черту под одной главой своей жизни, отпустить все тревоги и все непонимание и начать новую главу.

Часть 2

Береги платье снову, а честь смолоду.

    – А. С. Пушкин «Капитанская дочка»

1. Иешуа Га-Ноцри

Время абсолютно и время относительно. Ни для кого не секрет, что время невероятно долго течет в минуты ожидания и пролетает со скоростью света в секунды эмоционального подъема. Существует еще одна черта времени, характеризующая его относительность: словно предметы, расположенные вдалеке, кажутся маленькими, так и удаленное от нас во времени событие (из прошлого или будущего) кажется не таким значительным. Лучшее подтверждение тому – выпускные или вступительные экзамены. Ты всю свою предыдущую жизнь готовишься к этим экзаменам. Успешно закончить школу и поступить в университет – единственная твоя миссия на этом этапе жизни. Будущее же представляется таким безоблачным и счастливым: «быстрее бы окончить школу, вот тогда начнется настоящая жизнь», «быстрее бы закончить институт, тогда начнется настоящая жизнь». Но через двадцать лет, когда та самая «настоящая жизнь» настигает тебя, сталкивая по пути с трудностями иного ранга, кажется, каким же сущим пустяком были экзамены и каким сложным испытанием является действительность. И так по циклу. Бесконечно.

Прошлое неизлечимо. Будущее никогда не наступает. Жизнь неизбежна.