GоДа. От края к краю

Семья собралась на летней террасе при старом деревенском домике. Прекрасное летнее утро, в воздухе царит атмосфера уюта и аромат свежего домашнего завтрака. Мама суетно мечется между столом и кухонной плитой с несдерживаемым волнением. На террасу поднимается Самуил. Он на костылях, ноги и руки перебинтованы. Хан бросается его обнимать: «Они говорили, что ты умер, а я знал, что ты жив!» Ребенок плачет и обнимает своего горячо любимого дядю, крепко к нему прижимаясь.

Вдруг он открыл глаза.

Хан проснулся в степном поле. В руках он сжимал том «Мастера и Маргариты». Смирение с тем, что это был всего лишь сон, пришло не сразу. Рядом пасся конь, привязанный к дереву. Малыш (такое имя еще жеребенку когда-то дал Самуил), охотно обрадовавшись минуте покоя, своими проворными губами, как слон хоботом, собирал подножный корм. Малыш внимательно пригляделся к проснувшемуся мальчику с тем сочувствием в огромных глазах, которое среди животных присуще только лошадям. Именно за этот взгляд Хан влюбился в лошадей еще будучи ребенком и чувствовал с ними особое взаимопонимание.

Паслись и коровы, за которыми Хан должен был приглядывать; они расползлись по густым зарослям кустарника и камыша вдоль канала большим разноцветным пятном на буро-зеленой поверхности, как клякса перламутровой краски на бумажном холсте.

Прекрасная осенняя погода: летний зной уже отступил, зима пока не стучалась прохладой в горизонт. Легкий ветерок, свежий воздух и естественная тишина – идеальный читательский зал под открытым небом.

По-осеннему ржаво-красное предвечернее солнце клонилось в сторону заката, до которого оставалось еще несколько часов. Оглядев еще раз спокойный горизонт, пастух ушел в книгу. Вдруг ветер подул чуть сильнее, поднял с места и мигом прибил Хана к стенам древнего Ершалаима.

Оказавшись среди глиняных построек и римских замков в компании Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата, он всеми клетками мозга пытался осознать происходящее. События и персонажи проносились перед ним с такой скоростью, что он не успевал за ними угнаться; как кусок карбида, брошенный в воду, события вскипали и бурлили в сознании и растекались по телу густым, колючим веществом. Воланд молниеносно сменялся Понтием Пилатом и вступал в дискуссию не менее интересную, чем предыдущая. Счет времени был полностью потерян. Хан уже не читал, он просто растворился в тексте, жил на его страницах вместе с героями, гулял по древним улицам и убегал от легионеров и убийц.

На том этапе жизни это было первое произведение для мальчика, которое не определяло с самых первых страниц, кто тут добро, а кто зло, что сбивало с толку совершенно.

Нас с детства приучают к тому, что мир поделен на добро и зло и первое априори выигрывает у второго – другого не дано. Хан впервые почувствовал, что у любой идеи есть свои последователи и своя правда, а добром назовут то, что в итоге победит. И неважно, какими средствами будет достигнута эта победа, победители проследят за тем, чтобы их назвали добром. Конечно, история может все оценки пересмотреть, и не один раз, но в конечном итоге характеристика того или иного события все равно будет зависеть от того, кто на отрезке времени стал победителем. Последователи какой идеи.

Иешуа посвятил свою жизнь учению человеколюбия ради вечности, и она, как водится, поглотила его мирскую жизнь. В то же время дело его забудет своего отца, приобретая самые неожиданные формы и трансформируясь зачастую в совсем античеловеческие проявления, но Идея его будет жить вечно. Дух Иешуа будет жить вечно, став олицетворением Добра в мире.

Когда Хан снова поднял глаза на поле, он предстал в абсолютно другом обличье: кроваво-красный с расходящимися во все стороны лучами тонущего в горизонте солнца уже предзнаменовал неотвратимо наступающую ночь. Как будто он уснул в одном мире и проснулся в другом. Ничто не напоминала то место, в котором он начинал читать. Осознав, где все-таки он находится и что уже темнеет, Хан стал суетливо собираться домой. К его огромному удивлению, коня рядом не оказалось вместе с веревкой, которой он был привязан к дереву. Скотины, за которой Хан присматривал, – тоже. Все как сквозь землю провалилось. На секунду он подумал, что они перенеслись в Ершалаим и, возможно, попали там в римский плен. Ничего не оставалось, как пойти домой пешком, в сопровождении поднимаемого с каждым шагом столба пыли, как символа того, чем суждено этому миру стать.