И тут волна эмоций накрыла ее: и страх, и боль, и омерзение, и бесполезные сожаления, и отчаяние, и гнев, и злость на саму себя, и тоска по любимым людям, которых она больше не увидит. Воспоминания были в сто раз живее и ужаснее, чем то, что происходило с ней сейчас.
Она поняла, что это за мир, в котором она находится, – это галлюцинации ее гаснущего сознания.
Те несколько секунд, когда чувства уже отказали, и свет внутри постепенно меркнет.
Несколько секунд, до темноты.
Небытия.
Холодная темная вода поднималась вокруг нее, затопляла душу печалью и бесполезными сожалениями…
Мама, папа… простите меня.
Чан ЯньЮань, прости…
Она закрыла глаза и на прощание представила себе их любимые лица.
Маму… папу… Чан ЯньЮаня… Ван Джэкуня тоже… директора Лоу… Мао СинЮнь… преподавателя по истории китайской иероглифики с 4 курса… тетку-билетершу, которая иногда делала ей замечание, что кеды с короткой юбкой носить – это неженственно…
Гаснущее сознание не торопилось гаснуть.
А еще у нее болело в животе и саднило горло.
Она приподнялась на постели.
На маленьком столике стоял селадоновый*[11] кувшин с водой.
Бай Юйшу преисполнилась уважения к своему сознанию, которое, даже умирая, с такой профессиональной точностью воспроизводило аутентичную, художественную, выдержанную в духе времени обстановку: селадоновая посуда, резная мебель из самшита, шелковые ткани с геометрической каймой, деревянные хранители с ветвистыми рогами по углам… а! С такими выразительными надменными мордами! Повсюду – лакировка и бронза, украшенная филигранью.
Спальня тонула во всевозможных оттенках красного и малинового цветов.
Судя по обилию красного, воображение занесло ее в древнее царство Чу – без сомнения, в период Воюющих Царств.
Бай Юйшу приняла сидячее положение… ох! Движение отозвалось тупой болью внутри.
Что там творится, в этом ее сознании, если последние минуты жизни она провела, фантазируя, как ее насилует медведь?!
Бай Юйшу протянула руку, чтобы подобрать подол у юбки.
Рука была не ее.
Вместо крепкой загорелой ладошки, с мозолями от карандаша и альпинистской веревки, перед глазами маячила белая, мягкая кисть с гладкой кожей, словно изваянная из снежного нефрита. Бай Юйшу сокрушенно покачала головой. Но не все ли теперь равно?
Она подняла подол красного платья.
Я была девственница?! …?!
Что это вообще за игры разума?!
В детстве она читала очень трогательную сказку Ганса Христиана Андерсена. В ней говорилось, как за душой умирающего ребенка прилетел небесный ангел и потом носил его над землей в своих объятьях, и показывал ему самые дорогие места, чтобы он с ними попрощался и поплакал светлыми слезами. Еще они взяли на небо бедный засохший цветок, и бог прижал его к своему сердцу, поцеловал, и цветок расцвел, засиял, начал петь и славить господа.
Почему у других все красиво, а она сидит в растрепанных юбках на постели, вся грязная, с натертыми интимными местами?!
И с какой-то хренью, которая впивается ей в задницу?
Бай Юйшу сунула руку и вытащила из-под себя крупный красный финик, высохший и твердый.
Она подозрительно поводила глазами.
На полу валялись еще несколько фиников и были раскиданы семена лотоса.*[12]
Она недоверчиво потрогала пунцовый шелк своего платья, украшенный богатой вышивкой.
Это…
Это ее свадьба?!
Какого черта вместо того, чтобы тихо испустить дух, она вышла замуж за непоймикого в потустороннем мире?!
Она вспомнила жениха.
Она содрогнулась.
Она, наверно, уже в аду.
Но если она в аду, какой тогда смысл был украшать ее комнату всеми этими замечательными артефактами? В аду она должна страдать, а не любоваться искусством династии Чжоу, разве нет?
На расписных панно и планках повсюду были характерные обрамления со звериными мотивами: драконы и леопарды держали во рту собственные хвосты или сплетались парами в жестокой борьбе. Подставки светильников были оплетены змеями, что лишний раз свидетельствовало о том, что она находится в царстве Чу. Все убранство испускало ощущение силы и воинственности.
На покрытой алой киноварью спинке кровати были изображены два развесистых дерева со склоненными ветвями. На ветвях висели колючие фантастические плоды. Между деревьями стоял охотник с поднятым луком и отведенной назад рукой, как будто он только что спустил тетиву. С вершины дерева, головой вниз, падала подстреленная птица с растопыренными лапами.
Глаза Бай Юйшу заблестели, она же знала этот сюжет! Она принялась считать колючие плоды.
Раз, два, три, четыре… Конечно, десять!
В те времена, когда на Великом Шелковичном Дереве, поддерживающем небо в Бескрайних Пустошах на востоке, росли десять солнц, которые беспрестанно светили над миром, люди погибали от засухи, голода и жажды. Солнца рождались из крика трехногого ворона У и висели на ветвях, пока не приходила очередь выходить на небо. Жэнь И* (??), Герой-лучник, застрелил ворона и своими волшебными стрелами сбил на землю девять лишних солнц. Он спас всех людей и стал легендарным правителем.
Бай Юйшу на четвереньках переползла по кровати поближе, чтобы рассмотреть роспись.
Дверь без предупреждения открылась.
Заняв весь дверной проем, огромный мужчина, молча смотрел на нее. Тот самый, за которого она, кажется, вышла замуж полчаса назад.
Стоя на четвереньках, Бай Юйшу смотрела на него.
– Ты что делаешь? – спросил он низким голосом, подозрительно сузив глаза, как будто не очень им верил.
– Роспись очень красивая, – честно ответила Бай Юйшу.– Я хотела посмотреть.