Ведьма

Хильдегард Лейтхольд зашагала прямо к берегу Гроссаха. Открыв решетчатую дверь, выкрашенную в черный и зеленый цвета, она спустилась по неровным ступеням каменной лестницы, покрытой мхом. Здесь, на железном кольце береговой стены, лежала тонкая лодка. Хильдегард перетянула машину, упруго подпрыгнула и ослабила цепь. Потом взяла весла. Уверенной рукой она провела маленькую гондолу мимо садов загородного дома к лесу Линндорфер, где Гроссах, свернув на восток, затерялся между высокими стволами древних дубов, буков и лип.

Хильдегард упивалась спокойным скольжением по ярко вспыхивающим речным волнам. Дома слева, освещенные золотым сиянием сверкающего солнца, двигались, как пылающие образы снов. Кое-где над сияющими пляжными стенами висела сказочная мерцающая березовая ветка или пышная листва переполненных виноградных лоз, спускавшихся в воду. Из последнего сада доносился веселый детский шум и негромкая музыка. Затем постепенно вокруг воцарилась глубокая святая тишина. Это было похоже на предчувствие близкого одиночества в лесу. И вот первые тени деревьев растеклись по реке. Лес открывался своими благородными куполообразными сводами. Тростник колыхался направо и налево, или цветы незабудки цвели тысячами.

Сквозь поляну на южном берегу виднелись далекие черепичные и соломенные крыши Линндорфа. Голубоватый дым клубился над трубами. На солнышке было так чисто и уютно, как будто там не было ни беспокойства, ни горя. Хильдегард подумала о несчастном крепостном фермере, который так неожиданно променял свою деревушку на опушке леса на темницу дома с полом. Ее охватила глубокая жалость и ужасное горе. Но потом столетний дуб снова двинулся вперед… с силой, ее сильное сердце оторвалось от мрачных мыслей. Здесь царил истинный небесный мир Божий. Так что прочь печаль! Май был таким коротким, и таким коротким, как май, была молодость, по сути, все человеческое существование. Vita nostra brevis est – наша жизнь коротка – сказано в красивой студенческой песне, которую спели отцу под окном, когда он прощался с Виттенбергом. Она только что гребла, но не напрягалась. Вода еле слышно плескалась по килю, усыпляющая, как тихо гудящая колыбельная. Майские цветы на ее груди сладко пахли, хотя они немного опустили кубки. Между высокими стволами берега выпаслись два оленя. Когда гондола приблизилась, они медленно подняли свои прекрасные головы и с любопытством посмотрели на красивую девушку, сидевшую в планере. Но они не убежали.

Теперь Хильдегард достигла самого красивого места на всем течении реки. Гроссач снова описал здесь поворот и потому выглядел как тихий уединенный пруд, окруженный лесом, как жемчужина из своей раковины. Место непреодолимо приглашало повеселиться и помечтать.

Сегодня Хильдегард впервые так глубоко проникла в лес. Очарованная этой чудесной картиной, она решила здесь ненадолго отдохнуть. Она с силой ударила лодкой вбок, так что кончик киля заехал далеко на низкий берег. Обернув железной цепью стебель сломанной ивы, она удобно вытянулась в передней части гондолы, сунула руки под синий бархатный колпак и погрузилась в невыразимое чувство благополучия при виде нежного движущиеся вершины.

Так она отдыхала десять минут, когда приглушенный звук приближающихся шагов вывел ее из забвения. Она не знала страха. Ценных вещей с собой не было. Единственным ее украшением была горстка майских цветов, от которой пахла ее корсаж. Район вокруг Глаустадта также считается полностью безопасным после уничтожения большой банды разбойников в Фогельсберге. Тем не менее Хильдегард Лейтхольд начала. Только теперь она осознала, как необычайно одиноко здесь, на берегу реки, и как, по крайней мере, возможно, что какой-то бродяга воспользовался этим одиночеством, чтобы вторгнуться в нее с вызывающим попрошайничеством. Дорога, соединяющая соседние деревни, шла дальше на юг за Гроссач, но пешеходы [343] свернули больше в сторону города, в северной части леса, где были хорошо проложенные пешеходные дорожки и популярная гостиница, так называемый лес. таверна.

Хильдегард Лейтхольд выпрямилась, чтобы в случае необходимости быстро ослабить цепь баржи и столкнуть ее с берега. Затем над ольховыми кустами она увидела голову и грудь хорошо одетого человека, в котором сразу узнала своего соседа, богатого суконного клерка и советника Генриха Лотефенда. Крупная, широкоплечая фигура шагнула вперед и выразила радостное удивление при виде Хильдегард. Лотефенд носил дорогой фиолетово-красный дублет из тончайшей фламандской ткани, перевязанный всевозможными модными лентами, плюс бриджи из того же материала и блестящие мокасины с пряжками. Он низко поклонился, снял со лба широкополую шляпу советника и крикнул добродушным басом:

«Слава богу, что наконец-то я тебя догоняю, дорогая! Из своей лаборатории я видел, как вы ехали со скоростью стрела, но больше не могли дотянуться до вас словами. Итак, я пошел за тобой. Извини, но ты мне показался беспечным!»

Было что-то странно завораживающее и внушающее уверенность в манере этого человека в этом обращении.

«Небрежно? Почему? – спросила Хильдегард Лейтхольд, немного сбитая с толку.

«Ну, разве ты не боишься – ты, нежная и беспомощная маленькая девочка, – что какой-нибудь негодяй и вор может обидеть тебя, когда ты так беззащитно гребешь в этой пустыне? Я знаю, что вам нравится этот маршрут, и пока что вы тоже хотите его пройти. Однако в последнее время в районе Линндорфа снова появились всевозможные путешественники. Особенно группа цыган. Такая чернь невероятно нахальная. А ты, мой юный друг, вооружен не так, как я.

Он показал ей рукоять шведского всадника, который носил в левом нагрудном кармане.

Хильдегард вздрогнула. Вид посеребренного ружья сразу поразил ее воображение.

«Серьезно? – запинаясь, спросила она. « Я ничего об этом не знал».

«Что ж, совет не суетится по этому поводу, потому что негодяи еще не появились по эту сторону Гроссаха. Не хочется раньше времени расстраивать умы в Глаустедте. Возможно, их схватят и отправят в Дернбургше как можно скорее. В конце концов, вам здесь, несомненно, грозит серьезная опасность. Только подумайте, как близко это к горам. Если с тобой ничего не случилось, кроме того, что тебя утащили, чтобы вымогать у отца хороший выкуп …»

Генрих Лотефенд преувеличил. Группа цыган недавно появилась возле Линндорфа и Кенигслаутерна, но люди лишь мимоходом украли у фермеров несколько цыплят, а затем, из вполне обоснованного страха перед жестокостью Глаустадт Хермандад, двинулись дальше. близлежащая граница. Лишь шестидесяти-семидесятилетний отставший был пойман вчера, подходя к хозяину усадьбы недалеко от Косвига, чтобы выпить. Тем временем Хильдегард Лейтхольд забеспокоилась. Ей приходили в голову странные приключения, о которых Гертруда Хегрейнер рассказывала ей в детской в Виттенберге, и живое воображение молодой девушки внезапно раскрыло самые яркие возможности. Со стороны герра Лотефенда было честно и мужественно то, что он так дружелюбно обошелся с ее неосторожностью.

«Если я посоветую тебе, – продолжил суконник после паузы, – ты воспользуешься моей компанией сейчас.»

«Да? Вы хотите видеть меня в лодке?»

«К сожалению, мне не разрешено делать что-либо подобное. Врач запрещает ' с. Доктор Ambrose вы, наверное, сказал, что да, я затянуты себя в последнее время. Жестокая лихорадка. А вечером здесь из воды поднимаются всякие пары. Человек, который только что исцелился, не безнаказанно подвергается их воздействию. Но ты можешь спокойно оставить лодку здесь, у дерева, и пойти со мной. Лодку не украдут у вас тайно. Это никому не пригодится. Вора, который затем его возглавит, будет легко поймать».

Как назло, в воздухе раздался яркий свист, как будто тунец издалека подал знак своему прячущемуся товарищу. Возможно, это был безобидный возчик недалеко от лесной таверны или рыбак, живущий под влиянием Глаубаха. Но этот свист решился для Хильдегард, который странным и пугающим образом действовал ей на нервы. Она немного прикусила губу, взяла ивовый пень за верхний узел и быстро прыгнула на берег.

«Я благодарю" Вас, сэр Lotefend! Она сказала, вздохнув. « Возможно, вы правы; если бы судьба распорядилась так, я бы вряд ли был застрахован от нападения на узкую речку, которая даже не глубока. Завтра пришлю садовника и заберу лодку домой. А до тех пор он, вероятно, будет в покое. Но очень жаль, что этого мерзкого народа лучше не держать под контролем. Я так люблю грести!»

«Это тоже прекрасное удовольствие, особенно летом. Если бы у меня не было моей проклятой лихорадки …»

«В следующий раз я поеду в старый Хардт. Вот и вы в открытом поле, между полями и лугами».

«Вы, вероятно, сделаете это. Конечно, там не так красиво, как в Lynndorfer Hochwald. Но пословица верна: лучше сэкономить, чем жаловаться.

Хильдегард завязала цепь еще крепче, а затем поправила майские цветы, которые немного ослабли, когда она наклонилась. Теперь она разгладила свой голубой халат, немного приподняла его и приготовилась следовать за дружелюбным советником.

3.

Минуту они молча шли бок о бок по заросшей травой дорожке у реки. Хильдегард Лейтхольд молчала, потому что серьезно обдумывала, как быстро все может измениться в человеческих делах. Вряд ли сначала красивый, доверчивый выход, а затем внезапно пренебрежительное чувство незащищенности и осознание того, что поступили безрассудно и глупо. Генрих Лотефенд молчал, потому что был непреодолимо опьянен близостью прекрасной молодой девушки здесь, в тихом лесном одиночестве. Если бы Хильдегард наблюдала за ним лучше, она бы заметила, как его кулак, который держал длинную палку с золотыми пуговицами, нежно дрожал и только постепенно становился сильнее и надежнее.

Через некоторое время мистер Лотефенд начал теплым глубоким голосом:

«Давно, дорогая девственница, мы не виделись. Я хвалю тот факт, что первый выход скоро свяжет меня с тобой, мой дорогой друг».

«Это правда я? « Спросила молодая девушка, глядя вверх. «Ты дружишь со мной?»

«От всего сердца! « Заверил Лотефенд. « У рекламщика должна быть какая-то сущность, которой он придерживается в подлинном самоотверженном участии».

«Как мило с вашей стороны оказать мне такую щедрую услугу! Я даже не знаю, как я все это заработал. А пока – я тоже могу вам признаться, что вы дорогой друг и сосед, которого я хочу снизу вверх. Да, как мне сказать …? У вас такие веселые, свежие манеры, не такие тяжелые и непослушные, как у других мужчин вашего положения и возраста. Я думаю, это потому, что ты такой умный и многое повидал».

«Вы мне льстите, – сказал советник. « Я думаю, что вы более свежи и сильны, чем другие, – не потому, что я умнее или опытнее, а потому, что у меня всегда было теплое, восприимчивое сердце. Молодость не зависит от возраста. Во мне живет что-то, дорогая Хильдегард, что связано с вашим существом. Когда я вижу и слышу вас, я полностью чувствую себя молодым зеленым двадцатипятилетним фанатом. И, честно говоря, теперь я почти думаю, что сохранил себя таким молодым, потому что я никогда не был по-настоящему молодым».

Хильдегард изумленно посмотрела на его пылающее лицо. [346] Он казался ей странно изменившимся. Черно-карие глаза с длинными ресницами вспыхнули и заблестели.

«Я вас не понимаю», – невинно сказала она.

Советник тяжело уронил голову на грудь. Несмотря на все его искреннее и глубокое возбуждение, в этом жесте было что-то театральное, преднамеренность, которую даже ничего не подозревающая Хильдегард считала странной.

«Да, да, – мрачно сказал он, – вы меня еще не знаете. Ни я, ни моя судьба. О, что бы я дал, чтобы наконец рассказать вам эту судьбу! Верный истине, а не искаженный злобой завистников и клеветников».

Дорога была в нескольких локтях от русла реки. Справа в чаще лежал срубленный ствол дуба.

«Я немного устал», – продолжил торговец тканями. «Если ты не против, давай отдохнем здесь несколько минут. Мы все еще приходим домой в темноте.

«Если ты имеешь в виду…»

«Я в долгу перед тобой. Сильная лихорадка забирает даже самых пылких. И сегодня мой первый выход».

Они сели.

«Да, дорогой друг, – начал Лотефенд, – я должен еще раз подчеркнуть, как хорошо, наконец, снова быть рядом с тобой. Ты почти позволил мне умереть, не позаботившись о больном».

«Вы ошибаетесь. Их несколько раз присылали к вам, чтобы узнать. Мы также слышали от доктора Амброзиуса, что через короткое время вы оказались вне опасности. Между прочим, я бы сам хотел дождаться твоей милой жены, но отец запретил. Он опасался возможности заражения. Вы знаете, как нежно он заботится о своем ребенке!»

«Я не учел этого. Ваш достопочтенный отец прав, когда охраняет такое сокровище, как зеницу ока. Если бы мне посчастливилось иметь такую дочь, как ты, или даже такую жену, я был бы таким же.

Некоторое время он молча смотрел в землю, пока изумленная Хильдегард играла с полусохшими листьями сломанной ветки. Затем внезапно он продолжил устрашающе шепчущим голосом.

«Как видишь, Хильдегард, я самый одинокий человек на свете.»

«Вы серьезно говорите?»

«А как иначе? Почему вы спрашиваете?»

«Ну, до сих пор у меня было прямо противоположное впечатление. Я говорю: « Ты уже раньше, всегда рада, что я нашла тебя и опрятна».