Социально-экономическая теория динамической эффективности

Динамический аргумент

Социализм невозможен не только потому, что информация, которой располагает действующий субъект, по своей природе не поддается эксплицитной передаче, но и потому, что с динамической точки зрения, когда люди осуществляют предпринимательство, т. е. действуют, они постоянно создают и открывают новую информацию. Крайне сложно передать контролирующему органу информацию или знание, которые еще не созданы и возникают постепенно, в ходе самого социального процесса (при условии, что этому процессу не мешают).

На рис. 4.5 изображены человечки, непрерывно создающие и находящие новую информацию в ходе социального процесса. С течением времени (в субъективном смысле), те, кто проявляет предпринимательство, взаимодействуя с другими людьми, непрерывно открывают новые возможности получения прибыли, которыми они стремятся воспользоваться. В результате информация, которой владеет каждый из них, постоянно меняется. На рисунке это изображено с помощью разных лампочек, зажигающихся по мере того, как проходит время. Ясно, что контролирующий орган в принципе не может получить необходимую для координирования общества посредством приказов информацию, не только потому, что это информация рассеянная, эксклюзивная и не поддающаяся вербализации, но и потому, что с течением времени она постоянно меняется и возникает ex nihilo. Крайне маловероятно, что существует возможность передать контролирующему органу необходимую для обеспечения координации в обществе информацию, которая еще не создана предпринимательским процессом.

Рис. 4.5

Например, когда утро предвещает перемену погоды, фермер понимает, что ему следует изменить свои планы относительно конкретных дел, которые он собирался сделать в этот день. Но он не может формально изложить причины своего решения. Поэтому фермер не смог бы передать эту информацию, плод многих лет опыта и труда на ферме, гипотетическому контролирующему органу (например, столичному Министерству сельского хозяйства) и ожидать от него указаний. То же самое относится к любому другому человеку, который занимается предпринимательством в конкретной сфере и решает, инвестировать ему или нет в конкретную компанию или в конкретную отрасль, покупать или нет конкретные акции или ценные бумаги, нанимать или нет конкретных людей на работу и т. п. Таким образом, кроме того, что практическая информация находится, так сказать, в капсуле, в том смысле, что она недоступна для контролирующего органа, осуществляющего институциональную агрессию, она постоянно меняется и возникает в новых формах по мере того, как люди своими действиями шаг за шагом творят будущее.

Наконец, вспомним, что чем продолжительнее и действеннее социалистическое принуждение, тем больше оно будет препятствовать свободному осуществлению личных целей. Следовательно, эти цели не смогут служить стимулами для людей, и открывать или создавать в ходе предпринимательского процесса практическую информацию, необходимую для координирования общества, станет невозможно. Поэтому контролирующий орган неизбежно встает перед дилеммой. Ему остро необходима информация, которую порождает социальный процесс, но он в принципе не в состоянии получить ее: если он вмешивается в этот процесс, то разрушает способность последнего создавать информацию, а если не вмешивается, то все равно не получает никакой информации.

Иными словами, можно сделать вывод, что с точки зрения социального процесса социализм представляет собой интеллектуальную ошибку, поскольку уполномоченный отдавать приказы контролирующий орган в принципе не может добыть информацию, необходимую, чтобы добиться координации в обществе: во-первых, из-за объема информации (орган вмешательства не в состоянии сознательно усвоить тот огромный объем практической информации, который рассеян в умах людей); во-вторых, поскольку необходимую информацию невозможно передать центральной власти (так как по своей природе она является неявной и не может быть выражена словами); в-третьих, невозможно передать информацию, которую люди еще не обнаружили и не создали, и которая к тому же возникает исключительно в процессе свободного предпринимательства; в-четвертых, использование принуждения не дает предпринимательскому процессу открывать и создавать информацию, необходимую для поддержания координации в обществе.

Невозможность социализма с точки зрения контролирующего органа

Если встать на точку зрения того, что на наших рисунках фигурирует как «высший» уровень, т. е. на точку зрения более или менее организованной группы лиц (или одного лица), осуществляющих систематическую институциональную агрессию против свободного предпринимательства, то мы должны будем сделать ряд замечаний, еще в большей степени, если такое возможно, подтверждающих вывод о том, что социализм представляет собой просто интеллектуальную ошибку.

Допустим в порядке дискуссии, как это делает Мизес

, что контролирующий организм (будь это диктатор, военный лидер, элита, группа ученых или интеллектуалов, министерство, группа демократически избранных «народом» представителей или любое сочетание всех или некоторых из этих элементов любого уровня сложности) обладает максимальными техническими и интеллектуальными возможностями, опытом и мудростью, а также исполнен наилучших намерений (правда, вскоре мы увидим, что действительность не соответствует этому допущению, и узнаем, почему). Однако мы вряд ли имеем право предполагать, что контролирующий орган власти обладает сверхчеловеческими способностями или, конкретно, даром всеведения

, т. е. способностью одновременно собирать, усваивать и истолковывать всю рассеянную, эксклюзивную информацию, существующую в умах каждого из действующих в обществе людей, информацию, которую эти люди к тому же постоянно генерируют ex novo. В реальности контролирующий орган, который иногда называют плановым органом или органом, осуществляющим централизованное или отчасти централизованное государственное вмешательство, чаще всего не только не обладает рассеянным знанием, существующим в умах всех тех, кто потенциально является объектом его приказов, но и имеет о нем чрезвычайно смутные представления. Поэтому вероятность того, что планирующий орган узнает, что и как искать, а также сообразит, где найти фрагменты рассеянной информации, которая порождается в ходе социального процесса, информации, которая так отчаянно нужна ему, чтобы контролировать и координировать процесс, практически равна нулю.

Кроме того, контролирующие органы всегда состоят из людей из плоти и крови, со всеми их пороками и добродетелями, из людей, которые, как и все остальные действующие агенты, имеют личные цели, работающие как стимулы, – и эти стимулы побуждают их находить информацию, значимую для них в контексте их частных интересов. Следовательно, весьма вероятно, что если те, из кого состоит контролирующий орган, способны эффективно использовать свою предпринимательскую интуицию для достижения своих целей и обслуживания своих интересов, то они будут порождать такую информацию и опыт, которые будут необходимы им, например, для того, чтобы оставаться у власти всю жизнь, оправдывать и рационализировать перед собой и другими собственные действия, использовать принуждение все более изощренными и эффективными способами, преподносить свою агрессию гражданам как нечто неизбежное и правильное и т. п. Иными словами, хотя в начале мы и выдвинули гипотезу «благих намерений», на самом деле описанные выше стимулы, как правило, будут доминировать над остальными, и особенно – над интересом к открытию существующей в обществе в рассеянном виде важной и конкретной практической информации, необходимой для того, чтобы обеспечить координацию в обществе с помощью приказов. Отсутствие стимулов приведет к тому, что контролирующий орган не будет даже осознавать собственного неустранимого неведения и станет все больше и больше погружаться в процесс, постепенно отдаляющий его от социальной реальности, которую он пытается контролировать.

Кроме того, контролирующий руководящий орган не сможет производить экономические расчеты, так как, вне зависимости от его целей (допустим даже, что они чрезвычайно «гуманны» и «моральны»), у него не будет возможности узнать, как издержки реализации его целей соотносятся с той субъективной ценностью, которую он им приписывает. Издержки – это субъективная ценность, которую имеет для человека то, от чего он должен отказаться ради достижения данной цели. Ясно, что контролирующий орган не может получить знания или информацию, необходимые для того, чтобы осознать, какие издержки он на самом деле несет (с точки зрения его же собственной шкалы ценностей), потому что информация, необходимая для оценки издержек, рассеяна по умам всех людей, или действующих лиц, которые составляют социальный процесс и подвергаются принуждению со стороны (демократически избранного или иного) контролирующего органа, ответственного за осуществление систематической агрессии против общества.

Если мы будем называть ответственным действие, которое человек совершает, осознавая его издержки (основанные на приблизительном экономическом расчете), то мы можем сделать вывод, что контролирующий орган, вне зависимости от его состава, способа рекрутирования и ценностных представлений, будет, как правило, действовать безответственно, так как он не в состоянии увидеть собственные издержки и оценить их. Здесь возникает неразрешимый парадокс: чем больше контролирующий орган пытается планировать или контролировать какую-либо область жизни в обществе, тем менее вероятно, что он достигнет своих целей, потому что он не может получить информацию, необходимую для того, чтобы организовывать и координировать общество; напротив, применяя принуждение и ограничивая предпринимательские возможности людей, он порождает новые, более тяжелые случаи рассогласованности и дисбаланса. Следовательно, мы должны сделать вывод, что считать, будто контролирующий орган способен, подобно отдельно взятому предпринимателю, сделать экономический расчет, – серьезная ошибка. Наоборот, чем выше степень развития социалистической организации, тем больше теряется необходимой для экономического расчета непосредственной и практической информации, и именно там, где орган институционального принуждения ограничивает свободную человеческую деятельность, расчет становится полностью невозможен.

Критика других определений социализма

Социализм традиционно определяется как система организации общества, основанная на государственной собственности на средства производства. По историческим и политическим причинам это определение было господствующим в течение длительного времени. Именно им Мизес руководствовался в 1922 г. в своем критическом трактате о социализме

, а позже и он сам, и другие его последователи использовали его в качестве отправной точки в ходе дискуссии о невозможности экономического расчета при социализме.

Однако традиционное определение социализма с самого начала было явно неудовлетворительным. Во-первых, оно носило очевидно статический характер, так как зависело от существования (или несуществования) конкретного правового института (прав собственности) в связи с конкретной экономической категорией (средствами производства). Поэтому использование этого определения требовало предварительного объяснения того, что такое права собственности, а также связанные с этим экономические последствия. Кроме того, в ходе спора о невозможности социализма выяснилось, что его участникам было довольно сложно понимать друг друга именно из-за того, что они вкладывали разный смысл в понятие прав собственности. Наконец, под традиционное определение не подпадали интервенционизм и экономическое регулирование. На самом деле эти институты, хотя и не требуют полной национализации средств производства, порождают тот же самый (в качественном отношении) эффект отсутствия координации. По всем этим причинам представлялось весьма разумным продолжать поиски такого определения социализма, чтобы оно описывало самую суть этого явления, было свободно, насколько это возможно, от понятий, которые легко ошибочно истолковать, а также, подобно процессам, к которым оно относится, носило бы явно выраженный динамический характер.

Одним из самых важных последствий спора о невозможности экономического расчета при социализме стало создание и развитие экономистами австрийской школы (Мизесом, Хайеком и в особенности Кирцнером) теории, которая раскрыла роль предпринимательства как ведущей творческой силы, стоящей за всеми социальными процессами. Направление, в котором следовало искать действительно научное определение социализма, окончательно определилось после того, как австрийцы открыли, что именно врожденная способность человека к предпринимательству, выраженная в его личной творческой деятельности, делает возможной жизнь в обществе, так как выявляет случаи социальной рассогласованности и приводит к созданию и передаче информации, необходимой каждому человеку, чтобы научиться приспосабливать свое поведение к поведению других людей.

Ганс-Генрих Хоппе в 1989 г. сделал следующий важнейший шаг на пути к созданию корректного определения социализма

. Хоппе выяснил, что ключевая характеристика социализма, его фундамент – это институционализированное вмешательство, или агрессия, против прав собственности. Его определение более динамично и в силу этого более практично, чем традиционное. Для Хоппе важно не наличие или отсутствие прав собственности, а то, используется ли принуждение или физическое насилие для нарушения прав собственности институционально, т. е. организованно и регулярно. Хотя мы считаем определение Хоппе большим шагом вперед, оно не вполне удовлетворяет нас, так как, во-первых, требует предварительного определения или уточнения того, что имеется в виду под «правами собственности», а во-вторых, не включает упоминания о предпринимательстве как о главной силе, стоящей за всеми социальными процессами.

Если мы соединим идею Хоппе о том, что социализм всегда предполагает систематическое использование принуждения, с тем, что недавно сделал Кирцнер в теории предпринимательства, то придем к выводу, что наиболее адекватное определение социализма – это определение, которое предлагается и используется в настоящей статье: социализм – это любая организованная система институциональной агрессии против предпринимательства и человеческой деятельности. Это определение обладает тем преимуществом, что оно понятно каждому и не нуждается в подробном предварительном объяснении того, что такое права собственности и каково должно быть содержание этого понятия. Очевидно, что человеческая деятельность может либо быть агрессивной, либо нет, и что если она не агрессивна (кроме случаев, когда человек защищается от произвольной или несистематической внешней агрессии), эта деятельность представляет собой наиболее сокровенную и типическую и соответственно совершенно законную особенность человека, которую следует уважать.

Иными словами, мы полагаем, что наше определение социализма наиболее уместно потому, что оно сформулировано в терминах человеческой деятельности, самой сокровенной и фундаментальной черты человека. Кроме того, мы рассматриваем социализм как институционализированную агрессию против тех сил, которые как раз и делают возможной жизнь в обществе, и в этом смысле утверждение, что нет ничего более антисоциального, чем социалистическая система, парадоксально только на первый взгляд. Одно из самых больших достоинств нашего определения социализма состоит в том, что оно демонстрирует это. Несомненно, процесс свободного от агрессии социального взаимодействия требует соблюдения целого ряда норм, законов и обычаев. Все вместе они образуют право в обычном понимании, т. е. рамку, внутри которой могут мирно совершаться человеческие действия. Тем не менее право не предшествует человеческой деятельности, а представляет собой результат эволюции и обычаев самого процесса социального взаимодействия. Следовательно, согласно нашему определению, социализм – это не система институциональной агрессии против результата эволюции предпринимательства (т. е. прав собственности), а система агрессии против человеческой деятельности как таковой, т. е. против предпринимательства. Наше определение социализма позволяет нам прямо связать теорию общества с теорией права и его возникновения, развития и эволюции. Кроме того, оно позволяет нам поставить на уровне теории вопрос о том, какие права собственности происходят из добровольного (непринудительного) социального процесса, какие права собственности являются справедливыми и в какой степени социализм этически допустим.

Социализм и интервенционизм

Другое достоинство нашего определения социализма состоит в том, что под него подпадает социальная система, основанная на интервенционизме. Действительно, вне зависимости от того, рассматривается ли интервенционизм как типичное проявление социализма или – что встречается чаще – как промежуточная система между «реальным социализмом» и свободным социальным процессом, ясно, что, поскольку любые интервенционистские меры представляют собой агрессивное институциональное насилие по отношению к конкретной социальной сфере, интервенционизм, какими бы ни были его мотивы и его степень, и к какому бы типу он ни относился, с точки зрения нашего определения является социализмом.

Приравнивание термина «социализм» к термину «интервенционизм» не означает неоправданного расширения обычного значения этих слов и является, собственно говоря, аналитическим требованием теории социальных процессов. В самом деле, хотя первые теоретики австрийской школы, занимавшиеся интервенционизмом, первоначально рассматривали его в качестве отдельной от социализма категории

, по мере развития полемики о невозможности экономического расчета при социализме границы между двумя этими понятиями стали размываться, и это продолжалось вплоть до наших дней, когда сторонникам теории предпринимательства стало ясно, что между социализмом и интервенционизмом нет качественной разницы

, хотя в разговорной речи эти слова иногда используются для обозначения разной степени интенсивности проявлений одной и той же тенденции.

Кроме того, предлагаемое определение социализма позволяет науке выполнить важную функцию, представив в истинном свете совершающиеся сейчас в очень многих политических, социальных и культурных областях искусные попытки придать интервенционизму устойчивость к тем естественным и неизбежным последствиям, которые логически вытекают из экономического, социального и политического коллапса его ближайшего предшественника и интеллектуального предтечи: «реального социализма». Чаще всего реальный социализм и интервенционизм представляют собой проявления одного и того же феномена институционального принуждения, только разной степени интенсивности; в их основе лежит одно и то же фундаментальное интеллектуальное заблуждение, и они приводят к принципиально сходными крайне пагубным социальным последствиям.

Глава 5 Кризис социализма

Нет ничего практичнее хорошей теории. Именно поэтому в этой статье я хочу теоретически разъяснить, что такое социализм и почему с точки зрения науки он невозможен. Я объясню, почему рухнул строй, который назывался реальным социализмом, и расскажу, почему социализм, ныне существующий в странах Запада в форме государственного вмешательства, – это главный источник напряжения и конфликтов. Несмотря на падение Берлинской стены, мы живем по сути дела в социалистическом мире и продолжаем страдать от того, что с точки зрения теории является типичными последствиями вмешательства государства в жизнь общества.

Чтобы дать определение социализма, следует понимать, что такое предпринимательство. Экономисты теоретики считают «предпринимательство» врожденной способностью человека. В данном случае предприниматель не означает «бизнесмен». Под предпринимательством имеется в виду врожденная и свойственная абсолютно всем людям способность открывать, создавать и находить вокруг возможности для извлечения прибыли (в широком смысле слова), а также действовать, используя эти возможности. Неслучайно этимологически слово entrepreneur (предприниматель) означает «хвататель», человека, который обнаруживает нечто новое и ухватывается за него. Когда предприниматель видит новую возможность, у него в голове как будто загорается лампочка.

Предпринимательство – это базовая способность человека. Именно способностью создавать и обнаруживать вокруг нас цели и средства мы больше всего отличаемся по своей природе от остальных животных. В общем-то, определение homo empresario (человек предпринимающий) больше подходит человеку, чем homo sapiens (человек разумный). Яркий образчик предпринимателя – это, например, Мать Тереза. Разумеется, такие люди, как Генри Форд и Билл Гейтс, – выдающиеся предприниматели в сфере бизнеса и экономики, но слово «предприниматель» в нашем понимании приложимо к любому творческому и активному человеку. Мать Тереза стремилась облегчить страдания самых слабых и творчески подходила к поиску средств для решения своей задачи, вовлекая в этот процесс множество самых разных людей и обеспечивая координацию их усилий и желаний. Поэтому она была образцовым предпринимателем. Мы полагаем, что предпринимательство – это наиболее специфическое свойство людей как биологического вида и что именно благодаря этому нашему качеству стало возможным возникновение общества, этой чрезвычайно сложно устроенной сети взаимосвязей. Эта сеть состоит из отношений обмена между людьми, в которые мы вступаем потому, что считаем их полезными для себя, – а движет нами при этом наш предпринимательский дух.

Любой акт предпринимательства состоит из трех этапов. На первом этапе происходит создание информации; когда предприниматель обнаруживает или создает новую идею, он порождает в своем мозгу информацию, которой до этого не существовало. Затем, последовательными волнами, происходит передача созданной информации – это второй этап. Я вижу дешевый и недоиспользуемый ресурс и обнаруживаю, что в нем существует острая потребность. Я покупаю его дешево и продаю дорого. Я передаю информацию. Наконец, на третьем этапе эту информацию усваивают экономические агенты, до той поры действовавшие рассогласованно; они обнаруживают, что им следует создавать запасы данного ресурса, потому что он нужен другим. Таковы три этапа этого процесса: создание информации, передача информации и – самый главный этап – возникновение в конечном счете эффекта координации или согласованности. Все то время, пока мы бодрствуем, мы согласуем наше поведение с потребностями других, совершенно неизвестных нам людей, и мы поступаем так добровольно, motu proprio*, потому что именно такое поведение разумно с точки зрения наших личных предпринимательских целей. Теперь, когда мы выяснили, что такое предпринимательство, можно переходить к описанию социализма.

Под социализмом следует понимать «любую систему систематической институциональной агрессии против свободного проявления предпринимательства». Под агрессией мы понимаем навязывание людям целей с использованием государственного принуждения. Социалистический режим может пропагандировать и рекламировать свои цели, но при этом он всегда навязывает их, а значит, агрессивно вмешивается в процесс социальной координации, в авангарде которого выступают предприниматели. В социалистической системе государство всегда использует принуждение, и это главная особенность социализма. Об этом очень важно помнить, потому что социалисты скрывают эту черту своей системы. Принуждение означает применение насилия для того, чтобы заставить людей делать определенные вещи. Оно бывает двух типов: то, которое используют преступники и грабители, и то, которое использует государство. Социализму присущ второй тип принуждения. Механизмы рынка позволяют обеспечить эффективную защиту от несистематической агрессии и выработать определение прав собственности. Однако, если мы имеем дело с систематической и институциональной агрессией государства, располагающего широким спектром инструментов государственной власти, у нас очень мало шансов избежать принуждения или защититься от него. Тогда мы видим истинное, без прикрас лицо социализма.

Мое определение социализма не связано с типом собственности на средства производства (частной или государственной). Это архаизм. Суть социализма – это агрессия, институционализированная агрессия государства, с помощью которой оно пытается обеспечить координацию в обществе. В результате ответственность переходит от людей, свободно использующих свою способность к предпринимательству, ищущих цели и стремящихся создать благоприятные условия для их достижения, к государству, которое пытается «сверху» насильно навязать людям конкретное мировоззрение и конкретные цели. С точки зрения моего определения социализма не имеет значения, является ли при этом правительство демократически избранным. То, что орган власти, который пытается насильственно обеспечить в обществе координацию, имеет демократическое происхождение, не имеет никакого отношения к теореме невозможности социализма.

Теперь, когда у нас есть определение социализма, я объясню, почему он является интеллектуальной ошибкой. Социализм является интеллектуальной ошибкой потому, что орган власти, отвечающий за поддержание координации в обществе посредством принуждения, в принципе не может получить информацию, необходимую ему для того, чтобы его приказы оказывали координирующее воздействие. В этом состоит проблема и великий парадокс социализма. Социализму для успешного достижения своей насильственной цели – организации общества – необходимы информация, знания, данные. Однако орган власти в принципе не в состоянии получить такую информацию. В XX в. в ходе дискуссии с теоретиками-неоклассиками, оказавшимися неспособными осознать, в чем состоит проблема социализма, теоретики австрийской экономической школы Мизес и Хайек сформулировали четыре главных аргумента в пользу невозможности социализма. Неоклассики не смогли постичь проблему социализма потому, что верили, что реальная экономика функционирует так, как написано в учебниках экономической теории для первого курса. Но в этих учебниках функционирование рыночной экономики описано неверно. Их авторы используют для описания рынка математические методы, представляя его как машину для достижения совершенной согласованности. Они рисуют рынок как своего рода компьютер, который автоматически согласовывает между собой желания потребителей и деятельность производителей в соответствии с идеальной моделью совершенной конкуренции, описываемой системой одновременных уравнений Вальраса.

Первая услышанная мной в студенческие годы лекция по экономической теории началась с поразительных слов преподавателя: «Предположим, что вся информация дана». После этого он стал писать на доске формулы и чертить графики. Неоклассики всегда исходят из того, что вся информация дана и неизменна. Однако это их предположение не имеет ничего общего с реальностью. Оно противоречит главной особенности рынка, на котором информация никогда не бывает дана.

Информация постоянно возникает в результате творческой деятельности предпринимателей, ищущих новые цели и новые средства. Отправной пункт неоклассиков не может служить фундаментом для корректной экономической теории. Экономисты-неоклассики считали социализм возможным, так как исходили из того, что вся информация, необходимая для создания и решения системы уравнений, «дана». Они были не в состоянии увидеть те реальные события, которые должны были стать объектом их исследований; они не могли увидеть того, что происходило на самом деле.

Австрийская школа во главе с Людвигом фон Мизесом стояла на других позициях. Австрийцы никогда не считали, что информация дана; они считали, что экономический процесс двигают предприниматели, постоянно меняя информацию и открывая новое знание. Никому, кроме представителей австрийской школы, не удалось понять, что социализм представляет собой интеллектуальную ошибку. Их позиция была основана на четырех аргументах, двух «статических» и двух «динамических».

Первый аргумент: орган власти не может получить информацию, необходимую ему для того, чтобы его приказы обладали координирующей силой, в силу колоссального объема этой информации. Люди используют огромное количество информации, и вряд ли один орган в состоянии управиться с информацией, рассеянной в умах семи миллиардов человек. Неоклассики способны воспринять этот аргумент, но он наименее сильный и значимый из всех. В конце концов, современные компьютеры позволяют обрабатывать колоссальные объемы информации.

Второй аргумент гораздо глубже и обладает гораздо большей убедительностью. Та информация, с которой люди имеют дело на рынке, не является объективной; она отличается от информации того типа, которая содержится в телефонной книге. Предпринимательская информация совсем иная. Она субъективна, а не объективна. Она не выражена словами. Иначе говоря, мы знаем ее в смысле «знания как» (умения), но не знаем подробно, из чего она состоит, т. е. не знаем в смысле «знания что». Примером может служить информация о том, как ездить на велосипеде. Можно, конечно, попытаться ездить на велосипеде, изучив формулу матфизики, описывающую равновесие, в котором находится велосипедист во время движения, но таким образом нельзя получить знание, которое дает человеку возможность управлять велосипедом. Люди учатся этому на практике, в ходе процесса обучения, который обычно вначале сопряжен с неудачами, но в конце концов приводит к тому, что человек научается поддерживать равновесие во время езды и привыкает к тому, что ему нужно попорачивать руль, чтобы не падать. Скорее всего, Лэнс Армстронг понятия не имеет о законах физики, которые позволили ему семь раз стать победителем гонки «Тур де Франс», но он знает, как ездить на велосипеде. Неартикулированную информацию невозможно выразить формализованно и объективно; ее невозможно передать, в том числе – органу власти. Органу власти можно передать только однозначную информацию, такую, которая не допускает разных толкований; такую информацию он способен усвоить и потом использовать для агрессии против общества, для того, чтобы наделить свои приказы координирующей силой. Однако жизненно важная информация обычно не является объективной; она не похожа на информацию, которая напечатана в телефонной книге; она субъективна; ее нельзя выразить словами.

Однако этих двух аргументов – что информации очень много и что ее нельзя выразить словами – недостаточно. Есть еще два аргумента. Это динамические аргументы, и они гораздо более убедительно, чем статические, доказывают невозможность социализма.

Люди наделены врожденной творческой способностью. Мы постоянно ищем и находим «новые» вещи, «новые» цели, «новые» средства. Вряд ли можно передать органу власти информацию, или знание, которое предприниматели еще не «создали». Орган власти стремится построить «социальную нирвану» с помощью принуждения и распоряжений «Официального правительственного вестника». Однако для этого ему нужно знать, что произойдет завтра. А это зависит от предпринимательской информации, которой сегодня еще не существует, и, следовательно, ее нельзя сегодня передать властям, чтобы они завтра успешно откоординировали нас своими приказами. Это парадокс социализма – и третий аргумент.

Но и это не все. Есть еще четвертый, решающий, аргумент. По своей природе социализм – основанный, как мы уже говорили, на агрессии против общества в целом, – вмешиваясь в жизнь общества, препятствует предпринимателям в создании именно той информации, без которой власти не могут отдавать свои координирующие приказы.

Таково научное объяснение теоретической невозможности социализма: власти не в состоянии получить ту информацию, которая нужна для того, чтобы их приказы обладали координирующей силой. Это объяснение строго научно и объективно. Оно не требует исходить из того, что при социализме у власти находятся «плохие люди». Даже самый прекрасный и мудрый человек в мире, руководствуясь наилучшими побуждениями, не в состоянии организовать общество по модели социалистического принуждения; у него все равно получится ад на Земле, потому что с учетом природы человека достичь социалистического идеала (цели) невозможно.

Все эти особенности социализма и приводят к тем эффектам, которые мы можем наблюдать в реальной жизни. Прежде всего следует подчеркнуть, что социализм чрезвычайно привлекателен. В душе каждого из нас есть искра симпатии к социализму, потому что его идеал влечет нас и потому что людям свойственно восставать против своей природы. Нам неприятно жить в мире неопределенного будущего, нас привлекает идея контроля над будущим и ликвидации неопределенности. В «Пагубной самонадеянности» Хайек писал, что социализм представляет собой социальное, политическое и экономическое проявление первородного греха человека: гордыни. Человек хочет стать Богом и обрести всеведение. Поэтому каждому поколению людей предстоит тщательно ограждать себя от соблазна социализма и заново смиряться с тем, что их природа, природа человека – предпринимательская и творческая. «Социализм» – это не просто слово, встречающееся в названиях конкретных политических партий, движений и государств. Он всегда пытался и всегда будет пытаться прокрасться в сообщества, семьи, общины, консервативные и либеральные партии. Мы должны противостоять соблазну этатизма, потому что в нем заключена главная опасность для нашей человеческой природы, наш главный соблазн. Он соблазняет нас поверить в то, что человек – это Бог. Социалисты считают себя всеведущими, и это фундаментально дискредитирует социальную систему, за которую они выступают. Социализм – это всегда результат греха интеллектуальной гордыни. Внутри каждого социалиста живет гордец, высокомерный интеллектуал.

У социализма есть и другие особенности, которые мы будем называть «второстепенными» (или «переферийными»). Это нарушение общественной координации и беспорядок. Чистый предпринимательский акт оказывает координирующее воздействие, но социализм своим насильственным вмешательством искажает его и нарушает координацию. Предприниматель реализует возможность извлечения прибыли. Он покупает дешево, чтобы продать дорого. Он передает информацию и порождает координацию. Благодаря ему два человека, первоначально действовавшие несогласованно, сами того не подозревая, начинают действовать скоординированно и согласованно. Используя насилие, социализм препятствует этому обмену; поэтому он в той или иной степени порождает рассогласованность. В довершение всего, когда социалисты видят порожденную ими рассогласованность, конфликты и перемены к худшему, они не только не приходят к изложенным нами выше рациональным заключениям, но и начинают требовать больше социализма, т. е. больше институционального принуждения. Так мы вовлекаемся в процесс, в ходе которого проблемы не решаются, а бесконечно усугубляются и порождают бесконечное разрастание государства. Идеал социализма требует, чтобы щупальца государства дотягивались до каждой щели в обществе, и это запускает процесс, который приводит к тоталитаризму.

Другая особенность социализма – его непоследовательность. Критерии все время меняются, по мере углубления проблем наблюдаются зигзаги политического курса. Соответственно социалистическое насилие носит хаотический характер. Почему? Потому что результаты интервенционистских мер обычно сильно отличаются от того, что было задумано. Например, минимальная заработная плата была придумана для того, чтобы повысить уровень жизни. Результаты? Рост безработицы и рост бедности. Кто больше всего страдает от существования минимальной заработной платы? Социальные группы, впервые выходящие на рынок труда: молодежь, женщины, этнические меньшинства, иммигранты. Другой пример: в результате общеевропейской сельскохозяйственной политики рынок Евросоюза наводнили субсидированные продукты и продукты по «политическим» ценам. Потребители стали платить больше, а бедные страны оказались в невыгодном положении, потому что мировые рынки завалены европейскими продуктами по субсидируемым ценам, с которыми производители из бедных стран не в состоянии конкурировать.