Социально-экономическая теория динамической эффективности

В качестве примера можно привести основателя чикагской школы Фрэнка Найта, который говорил, что «социализм – это политическая проблема, и ее следует обсуждать в терминах социальной и политической психологии, а экономическая теория мало что может о нем сказать»

. Даже в наши дни экономисты-неоклассики по-прежнему не понимают глубоких теоретических причин, по которым социализм невозможен, и в лучшем случае пытаются объяснить крах социализма a posteriori, либо ссылаясь на «ошибочную» интерпретацию поступавших из стран реального социализма статистических данных некритически относившимися к ним «специалистами», либо говорят о неудовлетворительной оценке роли «стимулов» в экономической жизни

. К счастью, экономисты из бывших социалистических стран смогли оценить факты более трезво, чем их западные коллеги из неоклассической школы, и поняли, что Оскару Ланге и другим социалистам-неоклассикам «нечем было ответить на вызов австрийской школы»

. Нам внушает определенные надежды то, что недавно столь выдающийся неоклассик, как Джозеф Стиглиц, наконец, признал, что «ответственность за то катастрофическое положение, в котором оказались страны Восточной Европы, отчасти несут стандартные неоклассические модели. Можно привести убедительные аргументы в пользу того, что половина человечества была обречена на чудовищные страдания по вине некоторых экономических идей»

.

Полемика с макроэкономистами, прежде всего – с Кейнсом и кембриджскими теоретиками (полемика VI), которую с австрийской стороны вел в основном Хайек, тоже возникла естественным образом, в силу фундаментального различия между анализом, основанным исключительно на макроэкономических агрегатах, и выработанным австрийской школой динамическим подходом к рынку. Подробное описание этой полемики не укладывается в логику нашей статьи

, однако в табл. 2.2 можно ознакомиться с главными различиями в подходах к макроэкономике австрийской и неоклассической школ (под неоклассической школой мы имеем в виду монетаристов, кейнсианцев и их последователей)

.

В результате теоретических дискуссий, происходивших между двумя мировыми войнами, австрийцы наконец убедились, что их победа над немецкой исторической школой в первом раунде спора о методах была пирровой и чисто внешней, как в свое время – «победа» теоретиков денежной школы, увенчавшаяся в 1844 г. принятием закона Пиля. Как отметил Кирцнер, одним из важнейших побочных продуктов полемики о невозможности социализма стало то, что она заставила австрийцев усовершенствовать свою методологию, осознать фундаментальные выводы из нее и увидеть, насколько велика методологическая пропасть, отделяющая их от неоклассиков

.

Так, потихоньку, экономисты австрийской школы начали вторую методологическую полемику, на этот раз против неоклассиков. Они уточнили свои методологические позиции; это отразилось в работах Мизеса, Майера и Хайека, опубликованных в 1930—1950-е годы (Дискуссия VII). В различных работах, посвященных методологии, Мизес сформулировал методологические аргументы против позитивизма и использования в экономической науке математических методов; его позиция отражена в первой части «Человеческой деятельности». Ганс Майер в большой статье, которая остается без ответа до сих пор, разгромил использование математического и функционального анализа в неоклассической теории цен. Статья Майера лишь недавно переведена на английский язык благодаря усилиям Израиля Кирцнера; она называется «Когнитивная ценность функциональных теорий цены: критическое и позитивное исследование проблемы цены» («The Cognitive Value of Functional Theories of Price: Critical and Positive Investigations Concerning the Price Problem»)

. В опубликованной в 1952 г. книге Хайека «Контрреволюция науки» содержалась методологическая критика эмпиризма (у истоков которого стоял Сен-Симон) и узкого утилитаризма неоклассического анализа затраты – выгоды

. К сожалению, на следующий год была опубликована ставшая очень популярной работа Милтона Фридмена «Очерки позитивной экономической теории» («Essays in Positive Economics»)

, в которой активно пропагандировалось использование в нашей науке позитивистской методологии.

Таблица 2.2

Два представления о макроэкономике

Хотя в упомянутой выше работе 1952 г. Хайек предвосхитил важнейшие идеи опубликованной чуть позже книги Фридмена и подверг их жесткой и обоснованной критике, позже он писал: «Я часто публично признавался в том, что одна из вещей, о которой я больше всего жалею, это то, что я не вернулся к критическому анализу трактата Кейнса [т. е. „Общей теории“], – но не меньше я жалею о том, что не дал критического разбора не менее опасной, чем трактат Кейнса, книги – „Очерков позитивной экономической теории“ Милтона Фридмана»

.

Четвертый раунд: неоавстрийцы против мейнстрима и методологического нигилизма

Последний раунд методологической полемики разворачивается уже в течение двадцати пяти лет. В ходе этого раунда экономисты австрийской школы снова убедились в правильности своих взглядов: ведь неоклассические модели (общего равновесия) использовались для теоретического обоснования возможности социализма. Более того, многие неоклассические теоретики-позитивисты полагали, что в конечном счете выбор между капиталистической экономической системой и социализмом зависит исключительно от эмпирических обстоятельств

; целиком и полностью проигнорировав априорную теорию австрийской школы, доказавшую невозможность социализма, они обрекли значительную часть человечества на ужасные страдания в течение многих десятилетий XX в. С точки зрения австрийцев, многие представители неоклассической школы несут ответственность за эти ужасы не только потому, что неоклассики проигнорировали австрийское доказательство невозможности социализма, но и потому, что они до сих пор исповедуют позитивизм, иначе говоря, представление о том, что тезис о жизнеспособности того или иного общественного строя может быть подтвержден или опровергнут исключительно опытом, – и это несмотря на несомненную вину позитивизма в том, что пришлось пережить людям в XX в.

Значительный рост популярности австрийской школы в последние двадцать пять лет объясняется именно этим, а также усилиями современных австрийских теоретиков, направленными на то, чтобы вписать наиболее важные достижения экономической науки в контекст субъективистской методологии и динамического подхода, которые начал разрабатывать Менгер, очистив их от ошибок, тайком проникших в корпус нашей науки благодаря позитивистской парадигме равновесия. Распространение утонченного методологического нигилизма, возникшего в результате полемики вокруг учения Карла Поппера (Дискуссия VIII) затронуло даже саму австрийскую школу. Триумф методологического плюрализма сначала, казалось, работал на австрийскую школу, так как ее метод, о самом существовании которого большинство экономических теоретиков забыли, встал (как и любой другой метод) в ряд «уважаемых». Однако потом многие австрийцы поняли, что вошедшая в моду методологическая неразборчивость противоречит традиционным австрийским критериям методологической строгости и стремлению австрийской школы к научной истине. Этим объясняется реакция многих современных австрийский теоретиков на нигилизм и постмодернистскую герменевтику тех, кто, подобно Дейрдре Макклоски и Дону Лавою, считает, что научная истина в значительной степени зависит от культурного контекста полемики между ведущими научными школами. Израэл Кирцнер

и Ганс-Герман Хоппе

отмечали, что экспансия герменевтики в сферу методологии экономической науки означает своего рода возрождение немецкой исторической школы, поскольку в результате научная истина ставится в зависимость от внешних исторических обстоятельств.

Ответ на некоторые критические возражения и замечания

В этом разделе мы дадим ответ на некоторые наиболее частые и, на наш взгляд, необоснованные критические замечания в адрес австрийского подхода. Итак, начнем.

Два этих подхода (австрийский и неоклассический) не являются взаимоисключающими, а дополняют друг друга.

Так утверждают многие неоклассики, желающие придерживаться эклектических взглядов и не вступать в открытый конфликт с австрийской школой. Однако австрийцы считают, что в общем и целом это утверждение является прискорбным следствием нигилизма, типичного для методологического плюрализма, согласно которому любой метод допустим, а единственная проблема экономической науки связана с выбором метода, наиболее подходящего для решения той или иной конкретной задачи. Мы полагаем, что это всего лишь попытка оградить неоклассическую парадигму от мощного критического напора австрийской методологии. Утверждение о совместимости двух подходов было бы обоснованным, если бы неоклассический метод (основанный на равновесии, неизменности предпочтений и узком понимании рациональности) соответствовал тому, как люди действуют в реальной жизни, и не обессмысливал в значительной степени, по мнению австрийцев, теоретический анализ как таковой. Именно поэтому так важно переработать на основании субъективистской и динамической методологии австрийцев теоретические выводы неоклассиков, чтобы увидеть, какие из них верны, а от каких следует отказаться в силу их теоретических дефектов. С точки зрения австрийцев неоклассический анализ ложен по сути: он таит в себе серьезные опасности и риски для аналитиков и часто уводит их в сторону от истины

.

Наконец, мы должны помнить, что, согласно Хайеку, иерархия стихийных порядков зависит от их сложности и более сложный порядок может объяснять, учитывать и включать в свой состав сравнительно более простые порядки. Однако относительно простой порядок не может объяснять и содержать такие порядки, которые обладают более сложной категориальной системой, чем он сам; это исключено

.

Если приложить это открытие Хайека к методологии, то можно сказать, что австрийский подход, относительно более сложный, глубокий и реалистический, может учитывать и включать в себя неоклассический подход, который имеет право на существование как минимум в тех относительно редких ситуациях, когда люди предпочитают вести себя реактивно, т. е. в соответствии с неоклассической концепцией, и стремиться к максимизации в узком смысле. Однако в неоклассическую парадигму в принципе невозможно включить такие реалии жизни людей, как творческое предпринимательство, которое выходит далеко за рамки категориальной структуры неоклассической модели. Попытка запихнуть предмет исследований австрийской школы, субъективные реалии жизни людей, в смирительную рубашку неоклассического подхода приводит либо к их обеднению, либо к иному, более здоровому решению, когда неоклассический подход склоняется перед более сложной, более глубокой и объяснительно более мощной концепцией австрийской школы.

Австрийцы иг должны критиковать неоклассиков за использование упрощенных допущений, которые помогают понять реальность.

На этот навязший в зубах аргумент экономисты австрийской школы отвечают, что упрощать допущения – это одно, а делать их абсолютно нереалистичными – совершенно другое. Австрийцы возражают не против использования упрощенных допущений, а против того, что неоклассические допущения противоречат тому, каковы люди на самом деле и как они действуют (творчески и динамически). С точки зрения австрийцев, прикладные выводы экономистов-неоклассиков сомнительны не потому, что они упрощают реальность, а потому, что их допущения не имеют ничего общего с реальностью.

Австрийцы не в состоянии формализовать свою теорию.

Например, это единственное, в чем упрекает австрийскую школу Стиглиц в своей недавно опубликованной работе, посвященной критическому анализу моделей общего равновесия

. Мы уже объясняли (с. 41–42), почему большинство теоретиков австрийской школы с самого начала не доверяли использованию в экономической науке языка математики. С точки зрения австрийцев, это порок, а не добродетель. Математика представляет собой символьный язык, сконструированный для удовлетворения потребностей логики, естественных и инженерных наук, т. е. областей, где нет ни субъективного времени, ни предпринимательского творчества. Поэтому язык математики не учитывает ключевых особенностей человека, протагониста социальных процессов, а именно они являются предметом изучения экономической науки. Сам Парето признавал этот серьезный недостаток математических методов, когда отмечал, что его анализ не учитывает истинного фигуранта социального процесса (человека); с точки зрения его математического подхода «от индивида требуется лишь фотография его вкусов, а сам он может исчезнуть [из поля зрения теоретика]»

. Подобную ошибку совершил и Шумпетер, писавший, что «от людей [экономической науке] нужны лишь функции ценности потребительских благ, из которых можно вывести все остальное»

.

Так или иначе, математики пока не разработали новую «математику», которая учитывала бы творческие способности людей и все последствия этого и не прибегала бы к позаимствованному у физики допущению о неизменности, на котором до сих пор были основаны все известные математические языки. С нашей точки зрения, для научной дисциплины, имеющей дело с творческой способностью людей, идеальный язык – это естественный язык, стихийно возникающий в ходе повседневного процесса предпринимательства и воплощенный в многочисленных существующих в реальном мире языках.

Австрийцы практически не занимаются эмпирическими исследованиями.

Это самый распространенный упрек. Несмотря на то что австрийцы отводят истории очень важную роль, они полагают, что область их научной активности – теория, которую необходимо знать до того, как она будет применена к реальности или проиллюстрирована историческими фактами, – это нечто принципиально иное. По мнению австрийцев, мы имеем дело с избытком исторических исследований и недостатком теоретических работ, которые позволили бы нам понять и интерпретировать то, что происходит в реальности. Хотя на первый взгляд кажется, что методологические допущения неоклассической школы (равновесие, максимизация и неизменность предпочтений) облегчают эмпирические исследования и «верификацию» конкретных теорий, на самом деле они зачастую маскируют истинные теоретические взаимосвязи и могут привести к серьезным теоретическим ошибкам и неверной интерпретации реальных исторических обстоятельств.

Австрийцы отвергают предсказания в экономической сфере.

Мы уже видели, что теоретики австрийской школы очень осторожно подходят к возможности научных предсказаний в сфере экономических и общественных событий. Их гораздо больше интересует построение системы и создание арсенала теоретических понятий и законов, которые, объясняя реальность, обеспечивали бы действующим людям (предпринимателям) более высокие шансы на принятие удачных решений. Австрийские «предсказания» действительно всегда носят качественный и теоретический характер. Тем не менее поскольку допущения австрийцев более реалистичны, чем у неоклассиков (австрийцы занимаются анализом динамических процессов, питаемых творческой энергией предпринимательства), то их теории и выводы позволяют существенно точнее предсказывать действия людей, чем прогнозы неоклассической школы

.

У австрийцев отсутствуют эмпирические критерии, подтверждающие их теорию.

Эмпирицисты, бросающие австрийцам этот упрек, подобны апостолу Фоме, более известному как Фома Неверующий («если я не вижу этого, то я не верю в это»). Они полагают, что лишь при помощи эмпирической реальности можно определить, какие теории верны, а какие нет. Как мы уже видели, они не учитывают того, что применительно к экономической теории эмпирическое «подтверждение» никогда не может быть окончательным, потому что мы имеем дело со сложными историческими явлениями. Они не могут стать предметом лабораторных экспериментов, в рамках которых интересующие нас элементы изолируются, а все аспекты, которые могут оказывать на них влияние, остаются постоянными. Иными словами, экономические законы всегда представляют собой законы ceteris paribus (при прочих равных), но в реальности это условие никогда не соблюдается. По мнению австрийцев, правильность экономической теории можно подтвердить путем последовательного исключения из дедуктивной цепочки рассуждений, с помощью которой она выведена, дефектных логических звеньев, при условии, что, используя теорию для анализа реальности, мы будем тщательнейшим образом выяснять, имеют ли место в данных исторических обстоятельствах те допущения, из которых она исходит. С учетом общей для всех людей логической структуры разума этой постоянной аналитической работы более чем достаточно для достижения согласия между разными исследователями. На самом деле достичь согласия по отношению к эмпирическим явлениям обычно гораздо сложнее, поскольку эти явления имеют чрезвычайно сложную природу и в силу этого всегда допускают самые различные толкования.

Австрийцы – догматики.

В наше время благодаря возрождению австрийской школы и тому, что коллеги-экономисты стали гораздо лучше понимать ее, чем раньше, этот упрек звучит все реже. Тем не менее в прошлом многие экономисты-неоклассики, поддавшись соблазну, ставили на австрийской школе клеймо «догматизма», не удосужившись разобраться в ее идеях или ответить на критику с ее стороны

.