Черное сердце

– И как же он об этом узнал?

– Когда убивал посредника…

– Все, – взмахиваю рукой я. – Про это слушать не желаю.

Мама снова затягивается и выдыхает три ровных колечка. В детстве я такие штуки обожал. Вечно пытался просунуть сквозь них руку так, чтобы они не развеялись, но ни разу не вышло.

– Иван… Рассердился. Но мы же давно знакомы, так что убивать сразу не стал. Нас с ним в прошлом многое связывало. Он поручил мне одно дело.

– Дело?

– Разобраться с Пэттоном. Иван всегда интересовался политикой. Сказал, что очень важно сделать так, чтобы вторая поправка не прошла в Нью-Джерси, ведь иначе ее могут протащить и в других штатах. Мне всего-то и надо было заставить Пэттона от нее отказаться. Иван думал, что после этого все само собой развалится…

– Стой, – я хватаюсь за голову. – Погоди. Ничего не понимаю! Когда это все было? Еще до гибели Филипа?

Чайник начинает оглушительно свистеть.

– Да. Но видишь ли, я все запорола. Ничего не вышло. Я не дискредитировала Пэттона. Наоборот, из-за меня, видимо, вторая поправка станет еще популярнее. Ты же знаешь, детка, политика – не мой конек. Я умею заставлять мужчин дарить подарки, умею вовремя удирать, пока не запахло жареным. А мерзкие прихвостни Пэттона постоянно разнюхивали, выспрашивали, раскапывали мое прошлое. Я так работать не могу.

Я оторопело киваю.

– И теперь Иван требует, чтобы я вернула камень. А я и понятия не имею, где он! А Иван говорит, что не отпустит меня, пока не верну. Но как мне его вернуть, когда я даже не могу искать?

– Так вот зачем я здесь.

Мама смеется и на мгновение становится немного похожа на себя прежнюю.

– Именно, зайчик. Ты же найдешь для мамочки камешек? И я смогу вернуться домой.

Ну, конечно же. Выпорхнет из квартиры Захарова прямо в руки рыскающей по всему Нью-Джерси полиции. Но я снова киваю, пытаясь осмыслить услышанное.

– Погоди. Когда мы с тобой и Барроном ели суши… Во время нашей последней встречи… На тебе было кольцо. Захаров уже тогда натравил тебя на Пэттона?

– Да. Я же сказала. Я подумала, раз уж это подделка, можно и надеть.

– Мам!

В проеме появляется тень с серебристыми волосами. Захаров. Он проходит мимо нас к плите и выключает конфорку. Чайник замолкает, и только тут я осознаю, как громко он свистел.

– Вы закончили? Лила говорит, ей пора возвращаться в Веллингфорд. Если хочешь ехать с ней, надо поторопиться.

– Еще минутку, – прошу я.

Ладони в перчатках потеют. Я и понятия не имею, где искать этот Бриллиант Бессмертия. А если не успею найти его и у Захарова кончится терпение, он может убить маму.

– Только быстро, – окинув внимательным взглядом сначала мать, а потом меня, Захаров выходит в коридор.

– Хорошо. Где ты его видела в последний раз? Где он лежал?

Мама кивает.

– Он лежал завернутый в комбинацию в дальнем углу в ящике моего комода.

– А когда ты вышла из тюрьмы – он все еще был там? На том самом месте?

Мама снова кивает.

У нее два комода, оба завалены туфлями, дырявыми пальто и платьями, поеденными молью. Вряд ли кто-то просто так копался в них и шарил в ее комоде … Если только не знали, что надо искать именно в спальне.

– И никто больше не знал, что он там? Ты никому не говорила? Ни единой живой душе?

– Ни единой живой душе.

Мамина сигарета уже наполовину превратилась в пепел – вот-вот осыплется на перчатку.

– Ты сказала, что подменила камень подделкой, – говорю я после долгой паузы. – А кто ее изготовил?

– Один умелец из Патерсона, знакомый твоего отца. Он все еще работает, у него хорошая репутация – не болтает лишнего.

– Может, он изготовил две подделки, а настоящий камень забрал себе.

Мама не спешит соглашаться.

– Дай его адрес, – я оглядываюсь на проем. – Я с ним поговорю.

Она принимается шарить в ящиках рядом с плитой. В одном лежат ножи в деревянной подставке. В другом кухонные полотенца. Наконец среди черных мешков для мусора и скотча находится ручка. Мать пишет прямо у меня на руке: «Боб, Ювелирные изделия, Патерсон».

– Посмотрю, что получится раскопать.

Обнимаю ее. Мама обнимает меня в ответ так сильно, что кости хрустят. Потом отпускает, отворачивается, бросает окурок в раковину.

– Все будет хорошо, – утешаю я.

Но она не отвечает.

В комнате уже ждет Лила, на ней пальто, на плече сумка. Рядом стоит Захаров. На лицах у обоих отстраненное выражение.

– Ты понял, что нужно делать? – спрашивает Захаров.

Киваю. Он провожает нас к выходу. Только вместо входной двери тут лифт, позолоченный, покрытый спиральными узорами.

Дверь открывается, и я оглядываюсь на Захарова. Его голубые глаза холодны, как лед.

– Только попробуйте тронуть мою мать, и я вас убью.

– Боевой у тебя настрой, пацан, – ухмыляется он.

Мы с Лилой едем в лифте. Лампы над головой мигают.