Горчаков (швыряясь в него подкормкой): Всю рыбу распугал, медведь неуклюжий!
Пушкин: Медведь – не хорек, зверь уважаемый. А что же государь не выгонит этого Нессельроде, если от него вред один?
Горчаков: Сам бы хотел ответить на этот вопрос. Вот, слушай анекдот. Представь, этого Нессельроде еще лет в 10 записали во флот. Ну, окончил он гимназию, приехал в Россию, карьеру делать. И тут выяснилось, что у него жуткая, хроническая морская болезнь. Убиенный государь Павел был большой поклонник прусского уклада, и вместо того, чтобы выгнать дохляка-пруссака, наоборот, приблизил к себе. И определил… курам на смех!.. в кавалерию!
Пушкин: Надо полагать, кавалериста из него тоже не вышло?
Горчаков: Еще бы. Наш кавалерист в политику подался, поехал в Германию в качестве российского посланника и стал методично натравливать Россию на Францию и наоборот.
Пушкин: И что?
Горчаков: Натравил. За это его очень в Европе уважают.
Пушкин: А здесь?
Горчаков: Наш кавалерист очень гибкую спину имеет. Умеет сказать только то, что от него ждут. Ну, и, естественно, женитьба.
Пушкин: А кто жена?
Горчаков: Дочь министра финансов.
Пушкин: И что, сильно дурна собой?
Горчаков (махнув рукой): Для таких, как Нессельроде, дочь министра финансов не может быть уродиной.
Пушкин: Н-да, похоже, этот Нессельроде по-своему очень счастливый человек.
Горчаков: Это точно. Ты плавать-то долго собираешься? Вылезай уже.
(Пушкин вылезает на берег, дрожа, начинает одеваться).
Горчаков: Ты крючок отцепил?
Пушкин: Тьфу, забыл! Ничего, вон Филипп из леска возвращается. Он и отцепит. Эй, Филипп!
Филипп (подходя и сваливая возле костра хворост): Чаво, барин?
Горчаков: Барин интересуется, тебе больше кто по душе – немцы или греки?
Филипп (чешет затылок): Дыть, я ни тех, ни других толком не видал. Один раз только, на ярманке. Немец важный такой… и грек тоже ничаво… Носатый.
Горчаков: И что скажешь о них?
Филипп: Да что сказать? Покупать я ничего у них не покупал…Да, поди, жулики оба.
Горчаков: Так и оба?
Филипп: А что? Кто ж свою выгоду упускать станет? Немцы – те бусурмане, веры латинской, а греки веры нашей, православной. Хотя какая разница, кто тебя надует?
Горчаков (смеется): А ты, братец, философ! Помоги лучше барину крючок отцепить.
(Филипп снимает штаны и залезает в воду).
Пушкин: Осторожней, Филипп, мой друг утверждает, что там акула плавает!
Филипп: А кто его знает, может и плавает. Одному Богу известно, кто тут плав ае т.
Горчаков: Нессельроде там плавает! Выудить бы его – и в котел!
Филипп: Кто его знает, может, и несельродя плавает… Рот открывает, ногами дрыгает…
(Филипп отцепляет крючок и вылезает на берег. Насаживает наживку и забрасывает удочку).
Горчаков (Филиппу): На вот, закинь в котелок, на уху хватит.
(Филипп берет ведро с рыбой, начинает возиться с котелком. Пушкин с Горчаковым рассаживаются у костра).
Горчаков (Филиппу): А скажи, братец, поехал бы ты жить в Англию, если б привелось?
Филипп: В Англию? Чего ж мне в Англии делать?
Горчаков: Да что угодно. Хоть землю пахать.
Филипп: Дык я ее и тут пахать могу. Зачем ехать?
Горчаков: Ну, а как государь бы приказал – поезжай, мол, Филипп, интересы России требуют, чтобы ты посольские дела вел?
Филипп: Это какие такие дела?
Горчаков: Ну, например, ко всяким министрам тамошним ходить, волю нашего государя передавать, для наших министров донесения составлять, в разных важных заседаниях участвовать.
Филипп: А жалованье?
Горчаков: Вполне приличное.
Филипп: А шо? Подходяще… Хотя… (чешет пятерней затылок) Не, не смогу.
Горчаков: Это почему?
Филипп: По-ихнему говорить я не умею. Да и наук никаких не знаю. Грамоте плохо обучен. Пущай лучше каждый свое дело делает. Министры – договоры пишут, а крестьяне – землю пашут.
Горчаков (смеется): Да ты не просто философ, Филипп, а прямо конфуцианец!.. Ну, хорошо, а если англичане сюда приедут дела вести? Или, например, землю пахать начнут, вот прямо здесь, по соседству?
Филипп: Ежели человек дельный, работник справный, пущай себе пашет. Главное, чтобы не пьяница был, обычаи наши уважал и супротив общины не шел. А по-русски говорить как-нибудь выучим…
Горчаков: И тебе не жалко земли?
Филипп (пожимая плечами): А чего ее жалеть? В России землицы много… Для друзей она завсегда скатертью-самобранкой обернется, а для врагов – погостом.