Тысяча и одна минута. Том 3

Дурень подшел и слушает, и втемяшилось ему, что это баба про козла говорит, его доискивается; отвел ее к стороне и начал уговаривать.

«Ну, тетка, делать нечего, не плачь, не круши себя! знать его участь такая, а твоя такая доля горькая, мертвого слезами не подымешь, что тосковать попусту.»

– Как мертвого? Да разве ты видел, что он умер?

«Не только видел, а уж и сволок куда надобно. Правда, он ведь сам виноват: я-б его не укокошил, еслиб он не подглядывал; корысть злая его убила, а не я причиною.»

– Кудаж ты его девал? скажи пожалуйста, дай мне над ним хоть наплакаться!.

(А баба не затем спрашивала, чтобы ей точно плакать хотелося, а затем, видите, что в то время был обычай такой, что за такие дела, денежная пеня была, так баба думала с мужа или с братьев за мужа содрать что нибудь).

«Коли хочешь, пойдем, покажу.»

Дурень пошел и баба с ним. Дурень дорогою и спрашивает: «да полно твои ли он, не чужой ли смотри?»

– А каков он собою, батюшка?

«Да такой гладкой, увесистый, я насилу доволок его.»

– Да, да, он покойник дороден был.

«Ну ведь и борода была у него?»

– Как же, батюшка, как надобно по христианскому обычаю.

«Еще он с черными пятнами?»

– Да, были два родимые пятнушка.

«Ну, он и есть; эко дело, славный живот, да жаль, что больно корыстлив был.»

Привел Дурень бабу к погребу, поставил ее у творила, а сам в яму полез вынимать покойника.

«Вить как лежит и ноги раскинул врозь, словно с дальней дороги отдыхать прилег!»

А баба, услышав это, ну громче выть.

«Эй, тетка!» кричит Дурень, подымая козла, «бери за рога! я один не вытащу!»

– Как за рога?

«Вестимо дело как: руками бери.»

– Еще он же смеется злодей! начала баба голосить-причитать, чтобы людей собрать, чтобы были свидетели. Да разве мой муж рогатой был?

«Какой муж? Вот баба помешалась с горести, козла мужем зовет!.. Да ну, тащи же чтоль!»

Но видит, что баба воет, а не помогает, понатужился и выкинул из ямы бородача рогатого.

Увидела баба и полно выть: да это козел! говорит она.

«Вестимо козел, о котором ты ревела на все село: вот он, целехонек, только не ворочается.»

– А муж мой гдеж?

«Ну, про это он сам ведает, где он теперь, а мне почему знать.»

Поднялась баба ругать Дурня, что он ее на смех поднял; сказал-де, что мужа убил, а козла показывает.

Дурень только дивится, чего баба сердится и приплетает своего мужа ни к селу ни к городу; слушал-слушал ее да и вымолвил: «так раздуй же тебя горой, пошла домой! коли этот козел не твой, другого у меня нет про тебя!» И пошел-себе на печь спать.

Братья Дурня меж тем между собою потолковали-померекали – откуда Дурень денег взял; спросить неловко: хоть глуп, а пожалуй догадается; но долго ждавши, видят, что и слуху нет, кто бы про деньги спрашивал, положили наверное, что они некраденые, и приступили к делу, носоветывались, как их в оборот пустить; прикупили лесу да хатку получше обстроили, прикупили земли да хлебом засеяли; да как осталось еще казны, то они понакупив нарядов и прочего, согласились пир задать, да соседей позвать, а то-де будут нашему богатству завидовать, а доброго слова не скажут про нас, а как угостим-употчиваем, то и будут нас благодарить, будут про нас ладно говорить.

Ну, как затеяли, так и сделали. Поехал старший брат в город, взял с собою Дурня, накупил что надобно и отправил с Дурнем.

(А накупил он ложек новых кленовых, чашек золоченых липовых и горшкое коломенских; купил стол с точеными ножками, хоть бы те у дворецкого такому быть; купил соли и солоду..)

Приехал Дурень домой, а ничего не привез. Второй брат спрашивает: что же вы ничего не купили в городе? Ведь брат за тем и отправился.

«Как ничего не купили, сказал Дурень, купили всего, и ложек, и чашек, и стол, и солоду, да все в дороге теперь.»

– Как в дороге? кто же везет? с кем отправили?

«Никто не везет, все там и осталося; а отправил все я, куда что надобно.»

– Как так?

«Да вот как…» и начал Дурень свои глупые похождения рассказывать, свой ум выказывать, как он в дороге сметлив был. «Еду я, говорит, и правлю лошадью, а стол мне мешает, торчит передо мной… я думал-думал как горю помочь, да и выдумал: ведь стол-мол на четырех ногах, тоже, как и лошадь моя, так отчегож ему самому не идти? снял я его да поставил на дорогу, пусть постоит, поленится, соскучится домой прибежит! Чашки да ложки я воронам расклал: такие эте вороны неучтивые, кажись живут близко города, а не знают, что горожане без ложек никогда не едят, клюют носами, а мне хотелось, чтобы они лучше ели ложками. Соль да солод я в реку высыпал; думал, уже лучше в дороге приготовить квас, блого река на пути, чем домой после воду таскать для этого! Да неудача сталась, хоть и хорошо я выдумал; мою стряпню всю водой снесло, я долго бежал по берегу вслед, хотел воротить, или речку запрудить, а чтобы рыба солод не порастаскала, все горшками ее пугал, пока все покидал… и так умаялся что насилу на телеге дух перевел. Так-вишь все было куплено, да вот какие случились приключения.»

Слушал его брат меньшой и речи не перебивал, только головою покачивал, а Дурню сдавалось, что он дивится его смышлености.

– Ну, сказал брат меньшой, если ты дураком родился, тут никто не виноват, а вот, что дурака за делом шлют, так уж в этом виноваты умные!

И пришлось умному дурака заменить, опять за тем же в город отправиться.

Ну, наконец накупили всего, начали к пиру готовиться, наварили пива бочку сороковедрую, настряпали съестного всякого, припасли вина и послали Дурня гостей сзывать, да толком сказали ему: поди-де вот прежде к старосте Ефрему, к сотскому Луке, к десятскому Федору; потом к Ивану Бичуге, к Илье Степняку и прочее, рассказали всех поименно и но порядку, как идти к кому.

Пошел Дурень, обошел всех, как ему сказано, и домой пришел.

Ждать-пождать нейдет никто.

– Да полно ты звал ли, голова безтолковая? спрашивают братья.

«Вот, как же не звать, мало звал, еще каждому кланялся.»

– Ну чтож, они сказали, что придут чтоль?

«Ничего не сказали, а только местах в трех в зашей выгнали!»