Тысяча и одна минута. Том 3

– Эх, ростом ты с дуру, умом с дурака; быть бы тебе биту, да жаль кулака!

Тут двое прохожих, песню Дурня выслушавши, видят, что он пристает чего-то к старцу, а тот сердится; подошли поближе, слушают….

А Дурень знай свое твердит, а Бабин, что клеит говорит, надокучает старцу Лукерьин сын: «Ведь это я хвалю, говорит, твою удаль молодецкую, как любят и жалуют тебя молодца девушки красные!»

– Что это он мелет? молвил прохожий один, одолжико мне твоего костыля дедушка, я его за пустые речи отпочиваю!

«Ну, пусто его» молвил старец, дуракам закон не писан, как сказано.»

– Нет, старинушка, дуракам и в церкви не спускают, идет пословица, постойко я его наставлю на путь истинный, чтобы он Дурень набирался ума, а не врал, чего не следует!

Да с сим словом хвать его Дурня позагорбку, да еще раз-два, да опрокинувши носом вниз еще с полдюжины!.. кой-как Дурень выбился и пустился прочь, только пятки постукивали…

Идет Дурень домой, опять плачет от побои; а мать Лукерья, жена Бабариха и сестра Черпака уже стоят рты поразинувши, уже готовы опять Дурня ругать, уже так и ждут, что напроказил-де видно что непутное; и разузнавши-разведавши, так в один голос и завопили; «глупый ты Дурень, неразумный Бабин, то же бы ты слово да не так бы молвил; видишь ты Дурень, что то честный старец, ты бы ему молвил: благослови старец на доброе дело, на путь на дорогу!..

– Ладно, мать Лукерья, Баба-бабариха, и ты Чернава! пошли бы вы сами; может быть, вышлоб лучше; иной не так смыслит, да кстати свиснет, а мед вот и сладок, а в жары киснет!

Да споровши такую безтолковщину, опять сказал Дурень, что таков не будет.

Случай 9-й

Пошел Дурень, пошел Бабин на Рус гулять, смысла искать, пошел он лесом; подшел он к лесу и видит, за сосной ломает медведь корову, коверкает, – смотрел-смотрел Дурень и подшел к нему, протянул руку и вымолвил: «благослови старец на доброе дело, на путь на дорогу!»

Медведь ухватил Дурня лапами, и давай его мять по своему, как у их медвежьей братьи в лесу обычай идет… Завопил Дурень не своим голосом, только еще он его прихватил немного, а как погнул к земле, то тут Дурень так бедняга и опустился весь, так вот и чует, что старец этот намерен ему совсем голову отъесть.

Да на ту пору пастухи прибежали, видно коровы искали, с своими собаками, и с дубьем и с прочим снадобьем, медведь выпустил Дурня и в лес удрал; а его сердягу насилу-насилу как надо расправили, насилу на ноги поставили…

Идет Дурень, больно ревет: отмял, говорит, старец и бока и живот!

А мать бранить, жена ценят, сестра туда же… ««Глупый ты Дурень, неразумный Бабин, какой в лесу старец, то медведь косматый!.. ты бы то же слово да не так бы молвил, ты бы хоть издали только бы завидел, то бы ты загайкал, ты бы зауськал, ты бы заулюкал; и сам бы цел остался и пастухи бы спасибо сказали.»

– Ну, сказал Дурень, давно бы мне это ведать, что не ко всякому близко подходить, а издали горланить… уже теперь, коли пойду, таков не буду.

Случай 10-й

Пошел Дурень, пошел Бабин по Руси гулять; кажись всего насмотрелся, не нашел только чего надобно, а все ж, говорит, доберусь как нибудь, найду смысел толковитый!.. Ведь не боги горшки обжигали, а глядишь люди же!

Пошел и выглядывает и высматривает; тишком, шажком, сторонкою, по-дороге проезжей идет, где торчат версты полосатые, разъезжают молодцы усатые…

Вдруг мчится, скачет, несется инда дорога трясется, и пыль столпом так и вьется кругом; едет с попойки на ухорской тройке… Разъезжий ли то был, или кто другой, кто разберет за версту вперед!.. а Дурень поджидает: подскачет-де ближе, авось узнаю!.. так и есть, это его честь… постой же не оплошаю!..

Только стала тройка равняться с Дурнем и он загайкал, и он зауськал, и он заулюкал… кони так было поперег дороги и бросились; а разъезжий глядь на Дурня… «Ах, ты бездельник, что ты это затеял за штуку шельмовскую!..» Гаркнул молодцам Козакам, что позадь верхом скакали с нагайками. «Поймать его!» козаки не расслушают, что командир кричит, а тройка знай сильнее мчит, а Дурень знай уськает да голосит а-ту-ево! И любо ему Дурню, что с конями-то не справятся…

Тут еще набеду близко боярин охотился с своими псами да с дворнею, да как услышал крик а-ту-ево, подумал, что зайца гонят по большой дороге, пустился с своею ватагою туда же навскачь; и разъезжий остановил тройку да к Дурню отправился, и боярин со псами тудаж прискакал… ан глядь, то не заяц, а его родня, отставной юнкер, подпрапорщик, что под Турку хотел идти да угодил в разъезжие; удивился боярин и спрашивает, с чего его за зайца приняли?.. или в самом деле косой пробежал?

Разъезжий со зла слова не выговорит, только ногами топает да на Дурня нагайкой показывает.

Дурень хохотал-покатывался, а как видит, что речь про него идет, драло-было… ан боярин велел его псами нагнать…

Дурень не бывал на охоте, не знал, что от собак надо вилять в сторону, напрямки побежал, а тут-то его беднягу и слапали… собаки-то собакими всего поизорвали, где и ненадобно, а ногайки-то-ногайками в руках добрых молодцев так отбутетенили, что он как сноп упал на сыру землю; хоть боярин его и громко на все корки и на всех языках ругал за свой перепуг, и пинками его Дурня усовещивал, а Дурень не слышит-не видит, чуть-чуть дышит, да охает.

Бросили его на большой дороге бояры и отправились; а Дурень Бабин лежал вплоть до ночи да к утру уже кое-как ко двору дополоз.

Увидала его мать Лукерья, сшибла руки, так и ахнула, жена Бабариха так и завопила, сестра Чернава так и взвыла голосом; вестимо: бабий обычай слезами беде помогать! Ревут да причитают:

«Что это с тобой, Дурень бабин, подеялось?… али ты на волков напался, али тебя сила нечистая так изуродовала?… Говорили мы тебе, толковали, приказывали, всему учили и наказывали; от зверя беги, от беса молитву твори, а людям добрым ласковое слово говори, так и будешь умным слыть, и не наживешь напрасной беды!»

Дурень едва-едва поднял голову, завидел жену да и вымолвил: «эх, ты, Баба-бабариха, эх ты волк-те зарежь! настряпала ты мне лиха, что втроем не съешь!.. не учила ты меня, а мучила, только с толку сбила, а на путь не наставила!.. От зверя я не убежал, от чертей не отошел молитвою, а от людей ни крестом-ни пестом не смог отделаться!.. жить бы мне просто, а не умничать, не искать бы смысла попусту, там где нет его!»

Сказал это Дурень и захрапел сердяга в последний раз.

Итак Дурень сколько ни жил, ни умничал, сколько умных ни выслушивал, все ему Дурню не в прок пошло!.. жил, маялся, бился и живота лишился, а до смыслу не добился.

«Да,» сказала старушка Захарьевна, ячменной кутьей Дурня поминаючи «да, до смыслу добиться мудрено порой и умному!»

Покончив эту сказку, дядя Пахом вот еще какую нам про другого Дурня рассказывал, – вы ее на следующей страничке увидите.

IX. Сказка о Дурне прозванном безродным Дурындою

Эх, братцы-товарищи, эх вы мои любезные! Да ну-теж, полноте ко мне приставать, каких вам еще сказок надобно?.. расскажешь сказку про Волка – подьячий зол, скажешь про Лису – старушка обидится… когож в сказке чествовать прикажете?

Вот вы и молвили: сказка-де не басня, говори чередом!

Вот в чем, братцы-товарищи, вот в чем, други любезные, я обмишулился: я ведь сказку-то почитай за басню принял, вздумал: со стару знать, с глупости, дай-де я сказку так поверну, что-де сказка та вышлаб и не хитрая и мудреная, чтоб дураку было б глубоко-попояс, а умному б не достало по щиколотки!

Эх, как вы меня озадачили, братцы-товарищи! вы в одну речь в одно слово молвили, молвили, что сказка-де есть старина стародавняя и еще прибавили, что буде-де сказку намерен сказать, то говори, как старики рассказывали, а дальше не умничай!

Подумал-было я стать в уровень слову вашему, старые сказки изо стара брать… да оно, не серчайте пожалуйста – оно похоже на то, что из посеву опять зерно выбирать да возить на мельницу, ей Богу так…

Эх вы-люди, братцы-товарищи!.. по-моему уму старому, а по старому ровно глупому, не присказка то ради сказки идет теперь, а идет уже сказка для присказки!.. Впрочем как себе знаете, так и смекаете.

Стать починать, стать сказывать; нам не переставать, вам не указывать.

В стороне, где земли засеять людей нет, лесу порубить не сыщется; а буде земля плод уродит, то и готовый собрать почитай некому. Не пестра та земля камнями самоцветными, не бела серебром, не красна золотом, да было к ней много нужного: ржи, как песку, а гречи, хоть на земь мечи; а что протчего-другого снадобья так бывало море запруживали: заморский народ ловит, ловит инда устанет, и раздобарывает: «экая-де штука с икрою щука! Да и икра больно спора, и так раскусишь и во щах сваришь!»

То-то была сторонка благодатная!

Вот там-то стояла изба, окол-близ двора; окнами на улицу, воротами на двор; на дворе навес, у ворот запор, или щеколда-что ли поихнему.

И жили в этой избе… как бы вам сказать по сказочному, два-то брата умных, а третий дурак; он дурак не дурак, а родом так; ростом он дородством, ну, может выйдет с польского пана шляхтича, а ума-разума в его голове ей Богу меньше, чем в кочне капусты зеленой; что ж делать, видно так Бог уродил. На беду еще, а может так надобно, дался ему такой талан, что он-то дурак будь в доме старше всех, ему приходилось всем в доме править, всему порядок давать, знать, где стол поставить, а где кровать. Он и стал все делать по своему уму, стал о всем мерекать по своей смышлености… Л сделал он, понаделал, все в доме управил, всему порядок дал, а, как я уж вам докладывал, какой порядок у несмышленого, ведь и пошло все на вон-тараты!

Вот люди умные-добрые сошлися, сказали слово разумное: что-де впору дураку уметь на печи лежать не обжигаться, а буде-де он домом ворочать начнет, то спалит-де и умных на залавочьи!

Дурак бы и не рад такой речи, да старшие присудили.

Дали дураку дело не мудрое: по двору ходи, да двор мети; захочешь пирога, так хлеба поешь, захочешь щей, похлебай водицы из колодезя, а творогу, аль вотрушки не спрашивай.

Ходит дурак (он и Дурень тож), похаживает, на других людей поглядывает: пусто-де их знает, от чего они не так живут.