Тысяча и одна минута. Том 3

Занимается заря утренняя, поют петухи в деревне; встают молодицы и красные девицы, берут ведерки дубовые, коромысла кленовые и идут к реке водицы набрать. Завидела их Лиса Бобровна еще издали и в лес скорей.

Пришли к реке молодицы и девицы красные, смотрят: сидит Волк у ихней проруби; опустил хвост в воду, не тронется с места долой. Гукнули они на него… света не взвидел серый Усько наш, он же был от природы великий трус, рвется-мечется около проруби, а хвоста никак не отдерет. Подошли поближе к нему девицы и молодицы и ну его незваного-непрошеного дубасить по бокам коромыслами… воет сердяга серый, а не оторвется прочь, как ни силится… Вот какая-то молодка догадливая стукнула его по хвосту, отшибла половину примороженую, а с другою Уська успел в лес живой убежать. Гонит серый, не оглянется: все ему кажется, что по бокам стучат коромыслами; добежал до своей норы, бухнулся и целых трое суток носа не показывал на белый свет.

7. Новая добыча Уськина неудачная

Мучает голод Уську серого, переодолел он страх свой, вышел из логовища и побрел тихонько проселочной дорогой на поле. Что станешь делать, надобно же есть что нибудь; пойду, думает, посмотрю; авось изловчусь хоть овцу словить, пусть поколотят; ведь с голоду не легче умирать.

Идет с горькой думою серый Волк повеся голову; видит: пасется на поле молодой вороной конь. Не раз случалось Уське серому и старых сильных одолевать; а этого, думает, долго ли осилить! Рад Усько находке, потекли у него слюнки, давно он не ел куска сытного. Но, как известно, Усько был приказная строка; не хорошо, говорит оп, нападать без причины вдруг, со стороны посмотрят, пожалуй денным разбоем сочтут, дай я лучше подойду к этому коню учтиво-вежливо и скажу, что я его съесть хочу; буде он мне затрубит на это, тут ему и карачун. Подходит Усько к вороному коню. «Эй, любезный, мне хочется тебя съесть!»

– Что ты это, отвечает конь, да за что это?

«За что, за то, что я голоден.»

– От этого тебе легче не будет: на мне мяса немного, и все оно Сухое, жилистое, не ужуешь, на один день досыта не наешься.

«Ужую ли, не ужую ли, это уж моя беда, только я тебя съем непременно.»

– Какой ты, чудак, да меня то есть запрещено: я имею от воеводы охранной лист. Ты горазд ли читать?

«Как же не горазд? я служил судьею пять лет.»

– Ну так прочти же, что написано.

«Покажико, посмотрим!» Пускай этот молокосос не смеется, что я прочесть не умею, думает Усько, посмотрю, скажу что фальшивый лист, а его таки съем. Ну, где он, показывай скорей!»

– Обойди, говорит конь, взгляни, он у меня сзади к хвосту пришит.

Зашел Усько сзади коня; оглядывает, где лист охранной; а вороной жеребец изловчился да как брыкнет задними ногами отставному судье по рылу, так того кубарем и отбросило; а сам убежал к своему табуну.

Пролежал Усько-бедняга целый день, насилу отдохнул; встал, потащился кои-как к речке разбитое рыло промыть; смотрит: двух зубов у него как не было! Пригорюнился серый, сел на бережку думает: «Дурак-я дурак, не разумный Волк!. Родился я неграмотным быть, а туда же вздумал перед другими себя показать!.. Вот и выучил меня этот разбойник знать и помнить, что никогда не надобно читать того, что не при нас писано!.. «Пошел Усько серый к своему логовищу, стыдно ему показаться в лес с разбитым рылом; но голод все донимает серого… «Пойду, говорит, пущусь на отчаянность: кто попадет, первого встречного-поперечного непременно съем; не стану читать никакого вида письменного, хоть будь он от его светлости Тигра Барсовича!»

8. Еще беда с Уською

Выходит Усько на большую дорогу, нажидает добычи. Идет из села деревенский кузнец Ермилка чернорылый; увидел ёго Волк, подбежал к нему: «и любезный» говорит «съем тебя!»

Посмотрел на него Ермилка, спрашивает:

– За что это, что я тебе сделал?

«Ничего не сделал, да я есть хочу.»

– А разве кроме меня съесть некого?.. приходи ко мне в деревню, я тебе любого барана на выбор дам.

«Слыхал я это,» говорит Усько «ты, при них пожалуй для меня и двух собак выбрать не постоишь; знаю я ваши обещания!.. нет, любезный, теперь меня но надуешь! я тебя сей-час съем.»

– Так неужели ты думаешь есть такого черного, как я теперь?.. Дай хоть вон к этому ручейку подойти умыться; видишь какое лице и руки у меня!

«Что ж, думает, Усько, ручей недалеко; пустить его в самом деле умыться, а то он пожалуй подумает, что я родом холоп какой – ем что попало со всякою дрянью!.. Ладно, говорит, поди к ручью, а я здесь подожду; да только смотри, не думай уйти; я как раз нагоню, и тогда беда тебе: по частим разорву!»

Пошел Ермилка чернорылый к ручью, вырезал там жимолостную палку потолще, спрятал под полу и воротился к Уське серому.

– Ну, говорит, теперь я совсем готов, только утереться не-обо-что; дай мне хоть твоего хвоста пушистого, я вытрусь до суха и тогда можешь скушать меня на здоровье!

«На-вот пожалуй,» сказал Усько, довольный тем, что Ермилка его оборванный хвост пушистым назвал, «утрись себе!»

Ухватился Ермилка чернорылый за остаток хвоста Уськина и ну Волка лупить жимолостью, приговаривая: вот тебе обед, вот тебе баран! вот тебе на здоровье, ешь себе!.. Вот тебе разбойнику серому: не смей на людей нападать, не смей охаверничать; вот тебе, вот!..

Струсил Усько серый, пуще чем от коромысельного подчиванья; ну, думает, верно он мне хочет всю шкуру от костей отбить!.. мечется так и сяк, обернуться не может, а Ермилка честит его жимолостью и дает полезные советы как на свете жить.

Собрал Усько последние силы, рванулся, оставил последнюю половине хвоста в руках Ермилки чернорылого и пустился в лес, как стрела из лука. Прибежал туда, отыскал своих прежних волков-товарищей, показал им свои зубы выбитые, свой хвост оторванный и жалуется, и говорит, что все это сделал над ним кузнец Ермилка: заманил будто-бы его обманом в кузницу, наругался над ним, повыдергал ему зубы клещами, отрубил хвост тупым косарем и грозился над всеми волками в лесу сделать то же самое!.. Послушались его волки серые, обиделись на такие слова Ермилкины и пустились за ним в погоню.

Ермилка чернорылый не дошел еще до деревни, слышит шум, оглянулся, видит, бежит за ним стая волков; уйти нельзя, спрятаться некуда, вскарабкался он на высокую ель.

Прибегают волки, видят Ермилку на дереве… как достать? Давай говорят прыгать друг на друга; а так, как мы Усько за тебя заступаемся, то ты под низ становись! Стал серый Усько под дерево; прыгают на него волки серые один на другого; видит Ермилка, остается одному вспрыгнуть, достинут его, закричал изовсей мочи: оборванного бей!.. бей бесхвостого-то, что внизу стоит!..» Дрогнул Усько, выскочил из-под-низу, волки все рухнулись в разные стороны, кто ногу свихнул, кто крестец отшиб-и с перепугу пустились кто куда.

Ермилка избавился от беды и пошел в свою деревню, радуясь, что но его смышлености все так хорошо с рук сошло.

А Усько серый ударил в лес опрометью да с той поры никогда и не показывался: боялся и волков сердитых на него, и лисиц лукавых, и людей догадливых.

9. Остальная жизнь и смерть Волка Уськи Серого

Через два года на третий видели его, что служит он, Уська серый Полк, у своего родни, Волка обиралы притворником. Хоть житье ему было и не такое, как когда он был сам судьей, а все получше прежнего, как болтался безовсякого дела: теперь, придет челобитчик к Обирале, постучится в дверь, серый Усько оскалит зубы, да и зарычит поволчьему, всякой и сунет ему кусок мясца; а не то недели две проходит не увидит в глаза Волка Обиралы, если Уське недаст ничего. Одно только случилось здесь с ним дело досадное: охотник был он Уська серый облизывать остатки лакомые после сытного стола своего барина, Волка Обиралы, да однажды и пролизал насквозь блюдо серебряное, так, что его вовсе не видать стало. Говорят будто он его на барана променял какому-то торгашу борову совестливому; но это только так догадывались. Откатал его за это палками судья Волк Обирала, а товарищи проходу не давали, до самой смерти дразнили его: «э, серый Волк, лакало, хамово отродье, тарелку языком продавил!..» что ему было крайне обидно.

Переставился наш Усько серый волк, в тысячу сто семидесятом году от потопа, при славном царе Горохе. Товарищи Уськи серого, зная и помня его жалкую участь, тужили по нем; похоронили на свой кошт и врыли на могиле пень великий с таковою надписью:

Под сим пнем

Лежит Усько серый Волк.

Который во всем ведал исправно толк.

Восплачем о нем;

Он был вельми корыстолюбив

И оным себя погубив.

Умер на сорок девятом году

От роду.

Надпись эту сочинил ихний волчий Дохтур литорики, бобер с проседью, и сочинивши, долго думал, чтобы еще приставить к ней, да наконец только и выдумал, что поставил под надписью большую точку, которую назвал полатынскому: пунктум.

Прибавка:

Когда дядя Пахом эту сказку покончил, то нашелся такой дурень, что принял ее на свой счет; надулся на дядю Пахома да и по сю пору еще на него сердится.

VIII. Сказка о Дурне Бабине, сыне Лукерьине