Тысяча и одна минута. Том 3

«Кто без меня смел кровь пустить?.. Ах вы коновалы! что вы? уморить что ль хотите?.. сей-час перевязать лапу! Тут надо давать лекарства сильно-действующие и сильно противу-действующие!..» Закатил он больному огромный ковш слабительного, да такой же крепительного…. и на другой же день все, как рукой сняло: лежит, хоть сей-час на погост тащи, что жалостливые-сердобольные, поплакав горькими слезами и сделали. «Вот и сказал козел-бодун, «вот, я говорил ненадобно кровь метать!» Нет, кричал Крот прозорливый, не приняли моего предложения, от того больной и умер, ему бы должно непременно всю нечистоту из брюха вырезать: разве не видели, что у него желудок засорился!

Воеводу Мишку мохноногого похоронили порядком, как водится; а на его место поступил Мишка второй, Таптыга; и этот воевода Таптыга был иного характеру, не смотрел сквозь пальцев на своих подчиненных; а принялся посвойски кой за кого…

Первая Лиса Бобровна почуяла, что Мишка Таптыга второй, а не Мишка первый мохноногий… проведал воевода Таптига, что она мягко спит на перине из перьев куриных, на подушках из пуха гусиного; а кажется нигде не служит, жалованья не имеет, поместьев нет… приказано Лисе Бобровне явиться в суд и отлипортовать, но какому резонту она живет так роскошно?..

Вместо ответа, Лиса Бобровна поджала хвост, собрала что имела своего, да и задала тягу в соседний лес.

4. Уська за взятки в беду попал

Через несколько времени после того донесли недобрые на Уську серого, будто в его берлоге частенько слышно: то жалобно овца проблеет, то поросенок провизжит, то ржет жеребенок; а уж верно эти зверки ходят к нему не пир пировать…

– Приказал воевода Таптыга осмотреть тихонько ночью Уськино логовище.

Приказано, сделано. Многие грызли зубы на Уськино место, нагрянули в одну ночь врасплох; думают, он покоится, глядь, а он, сердечный, сидит-себе трудится: бараньи косточки обгладывает.

– Ах ты серый негодяй! закричали сыщики. Так то ты поживаешь?… ладно, любезный! пойдем-ко к воеводе!

Ухватили Уську два дюжие медведя, волокут… Взмолился серый: «голубчики-родные, невыдайте!.. что вам угодно, все берите, только не выдайте; не губите моей бедной головушки!»

– Ну, разбойник, показывай все, что у тебя есть, без утайки!

Повел Усько серый волк своих гостей незваных в клодовую; и надушено там у него десять овец, три козла, несколько поросят, зайцев и прочего мелкого зверья…

Посмотрели сыщики друг на друга… жалко им стало Уську серого: за что его совсем погубить, говорят они, если открыть всю правду, ведь его на первой осине повесят!.. Посоветовавшись между собой, они сказали серому; ну, мы как нибудь это дело поправим, только смотри, чтобы здесь к завтрому все было чисто: перетаскай хоть к нам твою улику, а сам подавай в отставку, чтобы еще плоше не вышло.

Сделал Волк серый по их совету и приказанию, перетаскал в эту ночь свою добычу к сыщикам-милостивцам; сам явился на другой день к воеводе с бумагами, просит его отставить от службы: Усько притворился, что будто обижен несправедливым подозрением! Воевода спрашивает, что оказалось при следствии?

Приходят сыщики, отвечают, что ничего де-скать такого особенного не заметили; а видели в его логовище лежат в одном углу рога да копыты, в другом шкура баранья; только-де и было всего поличного.

Собрал воевода совет, что он присудит сделать над серым Уською за его дела, про которые все рассказывают, и которые видны из найденного наличного, то есть шкуры бараньей и прочих звериных принадлежностей!.. Но, как судьи-советники, были теже разыщики, или их родственники, то и объявили они свое мнение воеводе Таптыге, с прежним схожее: «что, так как истцев живых с доносами на Полка не явилось, и никто не может сказать, чтобы он кого нибудь или притеснил, или содрал с кого шкуру последнюю; а что нашли у него Уськи рога да колыты, то он показывает на это достаточные причины, что он-де Усько серый Волк охотник до редкостей, и те рога и копыта были зверей неведомых-допотоппых, и шкура баранья из какого-то заморского города Колхиды, там она была под великим охранением, а он ее достал ради редкости и хотел набить чучелу и поднесть в дар воеводе. Итак его по виду хотя и можно почитать виноватым, а явных улик нет, то мы и находим достаточным: выключить его из службы без аттестата и оставить в сильном подозрении!..» Присуждено, исполнено и объявлено; и стал опять Усько серый волк ни-то-ни-се; а может еще хуже чем ни-то-ни-се стал он просто подьячий, из службы выгнанный.

5. Тяжелая жизнь в отставке Уськина

Побежал Усько с горя в лес, рыскает, а в лесу, вестимо, овец не водится, поросят тоже, – нападает на кабана, тот сам зубаст, а зайцев хитро ловить. Он же сердечный отвык было гоняться за съестным снадобьем и доставать себе хлеб пополам с бедой: к нему, бывало, придут истцы-челобитчики, а он их тут и цап-царап.

Долго слонялся по лесу серый Усько; куска перехватить негде сердечному; попьет водицы, поглодает корешков; набил оскомину; разве иной раз попадется на счастье падаль какая. Отощал наш серый Волк, стал такой худой, поджарый, словно три года в лихорадке был. Идет он раз этак по лесу и видит у куста сидит Лиса Бобровна, что-то возьмет из лапы, почавкает, оближет рыльце, там опять примется чавкать.

«Здравствуй, кумушка!» сказал Усько серый, подошедши к ней.

Лиса Бобровна вздрогнула; обернулась проворно…

– Ах, голубчик-куманек! сколько лет, сколько зим не кидались!.. какими судьбами ты здесь? какой ветер занес в нашу сторону?.. как ты похудел, мой батюшка! Что это с тобою приключилося? расскажи, любезный куманек, да смотри, ничего не утай… как я тебе рада!.. сядь вот здесь, к кусточку, ты устал верно; посиди, отдохни!

И пока это она говорила куманьку любезному, сама тихонько лапами закапывала позади себя, что ела.

«Что, кумушка, дело плохое,» сказал вздохнув Усько серый, «похудеешь: все, что я имел, у меня отняли и выгнали вон из службы; чем хочешь, тем и живи. Вот третий день голодаю, маковой росинки ворту не было.»

– Ах, ты мое сердечушко, поди-ко ты какая напасть!.. Да чего нынче ждать: весь свет такой, все стали злые-эхидные, умирай с голоду, никто куска хлеба не даст!.. как бы я желала помочь тебе, мой любезный куманек, да самой жить нечем, что станешь делать: бегаешь, бегаешь день-деньской высуня язык, дохлой вороны не достанешь!

«Я, кажется, тебе помешал обедать,» сказал Усько.

– И, батюшка-кумапек, чему мешать, какие обеды! Я давича с большим трудом добыла-поймала себе рыбок с пяток, хотела теперь с голодухи перекусить, да одной что-то и в душу нейдет; ты вот, куманек, попался, я тебя радехонька попотчивать… не обессудь, чем богата тем и рада. Разжала Лиса лапку и поднесла Уське серому четыре снятка.

– На вот, мой дорогой, покушай, выбери себе, которые покрупнее.

Слизнул Волк два снятка, пуще ему есть захотелось.

«Где ты, кумушка, достала рыбок таких?» спросил он у Лисы, «ведь там их чай можно много наловить?»

– Как же, конечно; кто горазд, тот наловит; да я еще как-то не умею.

«А где и как это ловится?»

– Я ловлю в нашей реке: привяжу кувшинчик к хвосту да и опущу в прорубь; что набежит, тем и довольна.

«Давай», говорит Усько серый волк, я попробую; авось буду счастлив, добуду себе столько, чтобы сыту быть. Поди, кумушка-голубушка, покажи мне как это делается!»

Прежде надобно кувшинчик добыть. Я тебе бы и своего дала, да не знаю, как-то намедни стукнула им об льдинку, и разбился… Такой грех!

Пошел Усько добывать кувшин. Чтобы тебе голову сломить! думает Лиса Бобровна только мне есть помешал, серый дурак!

Вырыла опять из земли сняточки, которых накрала из крестьянского амбара, съела их и пошла в свою нору.

6. Уська ради прокормления занялся рыбным промыслом

Пырь ей опять на встречу Усько; волочет кувшин.

«Ну, кумушка, насилу добыл: псы было заели проклятые; стоит у избы кувшин, сушится, я его знаешь и цап-царап, как напустится на меня стая собак деревенских невежливых; не бери, видишь, это хозяйское! кинулися за мной, насилу ноги унес! Поди, кумушка-голубушка, поучи рыбу ловить.»

Что делать; пошла Лиса Бобровна показать своему куму то, чего сама никогда не делывала.

Приходят к проруби, привязала Лиса крепко-накрепко кувшин к хвосту Уськи серого; опустил он хвост с кувшином в прорубь; сидит, поджидает – вот рыба набежит… А кума Лиса по берегу похаживает, глядит на небо, приговаривает:

– Выяснивайте, звездочки, выяснивайте! примерзай хвост у волка серого!

«Что ты, кумушка, говоришь?»

– Я, куманек, читаю заговор, чтобы рыба скорее ловилася.

Сидит серый Усько час-другой, спрашивает: «не будет ли, кумушка, не вынуть ли вон?»

– И, что ты, куманек, сиди не ворохнись; теперь наступает пора самая лучшая! А сама ходит по берегу, поджидает утра, чтобы отучить Волка рыбу ловить.

Примерз хвост Уськин, хоть топором руби.

«Эй, кумушка, пора вытащить,» говорит он.

– Погоди, погоди крошечку еще, экой нетерпеливый, самому будет любо.