Тысяча и одна минута. Том 3

В добрый час молвить, в худой помолчать, не приведи Господи, попадутся эти россказни под руку человеку книжному-знающему, у которого чернил целый пруд, бумаги ворохи с сенную копну, перьев девать некуда, а досугу и еще того больше; начнет он катать на тебя челобитные в управу журнальную, пропадай совсем! зажурит, загоняет так, что и места не отыщешь себе. Перья же нынче какой-то хитрый народ за морем умудрился делать железные, так не только одним пером испишет целую книгу, а еще им же тебе, пожалуй, и глаза повыколет.

Поталкивают меня с боку братцы-товарищи: «чтой-то, говорят, какую ты дичь занес! хочешь видно накликать беду на свою голову? Сиди себе смирно, да в пол-рта говори!»

Пришлось зажать половину рта да молвить шепотом: братцы, да я уже все высказал, что у меня было на сердце!

Так мужичек Матвей: пошел он домой с полевой работы; бежит к нему сын и кричит издали: батюшка!я борону то к овину отнес!

«Что ты, полоумный, орешь!» сказал Матвей, «говори в пол-рта: услышут унесут!»

Пришел на утро к нему сын, стал подле него, захватил рукою себе половину рта и проговорил тихонько: батюшка! ведь борону-то украли!

Эх, эх! не те нынче годы старые-бывалые! бывало пиши себе, как хочешь, абы только четко было, всякому по глазам!.. а нынче хитер стал православный люд: напиши им и хитро и мудро и с вычурами, и сладко, и гладко и с красным словцем, что бы видишь и в сказке-то были смысел да лигория!.. А к чему это?.. Разве мы какие чернокнижники что ль?

Развертывайся, тетрадка, ложись перед добрыми людьми, да к верху ногами не оборачивайся неучтиво. А кто любит просто сказки Русские без прикрас вычурных, хот будет себе читать, многого на нас не спросит. Ну-ка, что такое сначала написано покрупному? прочтико Степаша!..

– Сказка о сером Волке!

А, ну давай слушать о Волке!

1. Каков был Усько Серый Волк

Идет серый Волк по лесу темному и говорит так сам с собой… (это было при татарском царе, при хане Мамыке; тогда волки и прочие звери по людскому разговаривали) – говорит так сам с собой:

«Что это я дурак какой: зубы у меня есть, силка есть, ну что же, грех нажаловаться, есть тоже и сметливость; а нигде я себе не приищу местечка теплого-покойного, что бы этак без забот, без хлопот иметь хорошее логовище, да сытный мясной стол; ничего бы мне больше и ненадобно!.. А то добывай все со страхом пополам, того и гляди за плохого ягненка собственный тулуп сымут!.. Пойду-ко я ударю челом нашему воеводе Мишке мохноногому, авось он мне какое нибудь местишко даст!.. Только вот еще в чем раздумье берет: куда мне поступить, какое место в службе выпросить?.. Пойдти в ученые – плохо: голову набьешь кой-чем, а брюхо все будет пусто; к тому же я только выть хорошо умею, а больше ничему не горазд. В военные пойти, честно, да что толку – опасливо: не вытрешь порядком рыла после обеда, палками отколотят. Сделаться подьячим… хорошо, слыхал я, да вот что беда: писать-то я не мастер; ну да что ж такое, не я первый, не я последний, выучусь подписываться, возьму себе какого нибудь бедняка-писца разумного, он у меня все дела поведет, а мое дело будет только подмахивать: Серый Волк Усько такой-то, и все тут.»

Потолковавши так разумно, пошел наш Усько серый Волк к медвежьей берлоге.

Вы, господа почтенные, небойсь подумаете, что он так и полез прямо с неумытою мордою к самому воеводе Мишке мохноногому?.. Нет, родимые, он сер-сер, а небойсь смышлен: завернул по дороге к кумушке Лисе Бобровне посоветываться.

Кто не знает ума-разума, хитростей-мудростей и всякого проворства лисьего? Посмотрите есть книжка большая четвероугольная, с диковенными картинками; ее к нам в Москву из Питера привезли. И есть тоже книжка маленькая, коротенькая, только глазастому разобрать, и в маленькой и в большой одно написано, прочтите которую нибудь из них, так узнаете всю жизнь и историю Лисы, кумушки всех честных зверей.

Приходит Усько серый Волк к Лисе Бобровне, кланяется. «Кумушка-голубушка, помоги горю, научи молодца; пристрой, присоветуй, помоги нашей дури своим умом-разумом!» и объясняет ей всю свою думу, все свое желание.

Призадумалась Лиса Бобровна. – Экой какой, говорит, тебе бы ко мне давно придти. То-то вы, молодые ребята, много об себе думаете: своим-дескать умом проживем! ан вот и мы понадобились.

«Матушка-кумушка, помоги, заставь за себя Богу молить!»

– Да вот что, куманек, как же я тебе так-то помогу?

«Так-таки просто, родимая, скажи-посоветуй у кого спросить, как поразведать…»

– Мне тут придется и самой хлопотать…

«Похлопочи, дорогая, похлопочи; при надобности я тебе и сам заслужу!»

– Все знаю; да как так-то мне приняться?

Зачал опять серый Усько толковать, какое у него желание имеется и чему он горазд.

– Экой безтолковый, серый! – сказала кума Лиса с досадою;– не может дела в толк взять: как я тебе так-то помогу, с пустыми руками-то?.. знаешь, надо просить, тратиться; у меня своя семья, понимаешь?..

«В этом пожалуй я не постою; намедни я зарезал теленка, возьми пока хоть половину, а там что понадобится еще добудем.»

– Ладно, ладно, посмотрим… У тебя нет ли кого родных на примете близко воеводы?

«Есть старушка-тетка Медведка; да признаться по совести, я у нее давно не был; намедни в день её рождения поклониться не пришел; чай старая серчает…»

– Глуп, серка, глуп! не хорошо старых родных забывать!.. Делать однако нечего, надо поправить непорченое. Сходи-ко ты завтра к ней, да смотри пойди на тощак, денек попостись, что бы брюхо было тонко и пусто, что бы и с виду было заметно, что мало ел; а лапу не забудь лыком перевязать; войдешь, прихрамывай, скажи свихнул и болен-мол был; авось сжалится. Ступай теперь; об остальном я похлопочу.

«Спасибо, кумушка дорогая, покорно благодарствую за добрый совет.»

– Не за что, покуда еще дело не начато. Не забудь полтеленка принесть, надо кой кому посволочь, да видно и своего придется добавить… Ну, поди теперь; будешь во времини, нас вспомяни!

2. Медведка, Уськина тетка

Сделал Усько Волк, по совету Лисы Бобровны; прикинулся хворым-немощным, пришел к своей тетке Медведке; та было его тазать, гонять – такой, сякой, непочтительный!.. Уська понурил голову, ни слова; только охает.

Устала Медведка, наговорилась досыта.. – Ну, на первый раз Бог простит; вперед того не делай. А где это, повеса, изволил себе лапу-то вывихнуть?

«Да голод не тетка, тетушка: пошел я себе на обед ягненка из стада поймать, кажись чтож бы, их в стаде много, а и тут какой-то пастух-ахаверник, пожадничал, пустил в меня палкою.»

– Поди ты какое дело!.. Да и ты какой озарник, ты бы его честью попросил, а то словно на разбой кидаешься.

«Честью? у людей-то просить?.. Да у него посмотри-ко какие два пса здоровенные, подойди-ко поближе попросить смирно да честно, так не честью выпроводят.»

– Ну-им приискал бы какое местишко-должность и ел бы кусок без укора, без опаски.

Уська заюлил хвостом от радости.

«Да вот я, тетушка-медведушка, слышал, родимая, что таковое место в виду у нашего воеводы, да будет он сытен и долголетен, имеется… да где мне… я робок, не смел… Вот кабы ты, милостивая, ради меня бедного поговорила… он для тебя чего не сделает!»

– Хорошо, хорошо, сказала тетка-медведка, пожалуй, для меня это ничего не стоит; приди ко мне после завтра, я поговорю о тебе.

рассказала медведка своему зятю-воеводе Мишке мохноногому и попросила пристроить Уську серого. Приказал Мишка мохноногой по законному порядку доставить аттестаты, где прежде Усько находился, чем занимался, какого он поведения и также обращик его почерка.

Составила Лиса Бобровна челобитную от имени Уськи и прописала: что, по слабости здоровья, он, Усько, по сие время в службе нигде не числился, а потому у него аттестатов неимеется; что же касается до его почерка, то пишет он, Уська серый Волк, по-скорописному; и потому письмо свое не приставил, что, де-скать, мелкое письмо вредно для зрения, и боится он, чтобы не потерпели от того ясные очи воево* ды, которые нужны для блага всего общества звериного, видеть ему ясно и чинить праведный суд и расправу…

Воеводе мохноногому такая заботливость пришла по сердцу; а тетка медведка уладила остальное.

3. Уську в службу зачислили

Приняли нашего Уську серого; посадили в совет за концем стола, дали ему четырех писак под начало; работают они на него сердечные ночь и день, а он только сидит да подчеркивает: с подлинным верно; или: скрепил такой-то серый Волк Усько! И живет себе наш Волк во всяком продовольствии, не тужит, не горюет; отростил себе морду, больше чем брюхо у него прежде было, а брюху его теперь и меры нет.

Но не все коту масляница, не все для юрки жареные курки; придется же когда нибудь и корочку хлебца пожустрить за лакомство…

Как-то воевода Мишка мохноногий был на пиру у посадского, у Тура Пегого и покушал немного побольше обыкновенного; захворал наш воевода лихой болестью; назвал докторов, лекарей, подлекарей и разумных фершелов… а в те времена только назови этого народа, не дадут долго маяться, зараз выгонят всю болезнь и с духом из тела вон, ляжешь на покой в землянку. Наехали лекаря, дохтора, обдараторы… Крот прозорливый ничего и сквозь очков не видит порядочно, а говорит, что он славный обдиратор: где-то видишь бельмо что слюду с обоих глаз содрал, об чем и печатный лист крахмаленой бумаги показывал; другой козел – бодун, бородища, что помело, расталкивает рогами всех, кричит: «меня по старшинству должно почесть, пустите вперед, я помогу!»

Дали козлу-бодуну дорогу; пришел он, осмотрел больного и взбеленился: