Первый практикум. Напиток бессмертия

– И почему если свет при преломлении расщепляется, то картинка всё равно чёткая, и цвета никуда не съезжают?

Богданов только подмигнул и сказал:

– Пробуй, Светлова, пробуй! Материалы в твоём распоряжении после уроков.

Светлова почти каждый день оставалась после уроков и до позднего вечера сидела в кабинете, что-нибудь мастеря. Первое время Виктор оставался с ней до победного или пытался выгнать домой, если они задерживались совсем допоздна. Девушка уходила неохотно, и Виктор смирился. Он просто начал оставлять ей школьный ключ от кабинета. Каждое утро неизменно следы пребывания Ольги были подчищены, доска – вымыта, а ключ аккуратно висел на месте в учительской.

В кабинет начали заглядывать на переменках, оценки многих учеников поползли вверх. Виктор ходил гоголем. Он с огромным удовольствием подсказывал, подначивал и подсовывал книжки, не отвечая на вопросы напрямую. И это сработало. Контрольная по оптике у одиннадцатой параллели прошла без единого неуда. После устроенного им представления к оптике проявили тягу даже пятиклашки. На просьбы повторить трюк с летающим факелом Виктор загадочно махал бровями и подмигивал.

Не обошлось и без ложки дёгтя. По совместительству на Виктора нагрузили и природоведение, которое он вёл у пятых и шестых классов. Пятиклашка, Ян Купала, рыжий конопатый мальчуган, наотрез отказывался изучать предмет. Он мотивировал это тем, что природоведение ни к чему настоящему военному, а он, Ян, непременно планировал стать военным, когда вырастет. То есть, годика через полтора. Первую же контрольную он провалил с таким треском, что вздрогнули даже портреты великих физиков на стенах.

Реакция на красивую красную двойку в дневнике последовала незамедлительно. Ян ругался, размахивал руками, как ветряная мельница, и кричал, стуча себя кулаком в грудь, что так плохо он написать контрольную просто не мог. А бумажку с решением и его, Яна, подписью Виктору, конечно, просто кто-то подбросил. А настоящую, написанную, естественно, без единой ошибки, у учителя кто-то бессовестно украл. В связи с этим Виктор должен, просто обязан, немедленно исправить двойку на пятёрку. Безо всяких бюрократических проволочек, вроде проверки усвоенных знаний! Иначе у его, Яна, бабушки случится сердечный приступ, за что его, Яна, насмерть прибьёт суровый отец. А затем Янова собака издохнет от голода, ибо гулять с ней и кормить её после Яновой кончины будет некому.

Виктор не смог противиться такому неудержимому напору слёз и причитаний. Он предложил Яну то, бессовестно украденное неизвестно кем решение, восстановить по памяти прямо тут, не сходя с места. Ян замялся, но крыть было нечем, и школяр засел за решение. Новый опус был ещё хуже прежнего, хотя Виктор считал, что это невозможно. Виктор сильно подозревал, что, пользуясь массовостью мероприятия, Ян нагло, но бесталанно списывал на контрольной. Теперь, тет-а-тет с учителем списать не получалось, и решение утеряло всякую логику, которую имело ранее. Ян был безутешен. Новая попытка разжалобить учителя потерпела неудачу. Пришлось нести двойку домой.

Этим дело не кончилось. На следующий день к Виктору явилась вышеупомянутая бабушка. Низкая, крупная статная женщина в цветастом платке. Только завидев издалека её бледное лицо и нарочитую позу с рукой на сердце, Виктор безошибочно понял, у кого Ян научился так качественно лицедействовать. Яна рядом не было. Видимо, честь воина не могла вынести такого позора, как заступничество бабушки.

Через секунду бабушка картинно повернула голову в сторону Виктора, и тот понял, что Яну до бабушкиного таланта ещё расти и расти. Ой что было… Виктору пришлось согласиться, что Ян, безусловно, самый прекрасный на свете мальчик, надёжа и опора семьи. И что в его предках на пятнадцать колен одни сплошные аристократы, стахановцы, убеждённые партийные и герои с медалями. И что их память будет оскорблена двойкой по природоведению, которую, в сущности, так легко росчерком пера исправить на какую-нибудь более благородную оценку. А без этого обещанный сердечный приступ у бабушки всё-таки случится. Равно как и полная цепочка последствий, включая смерть любимого питомца Яна, которая будет на его, Виктора, совести.

Виктор безуспешно пытался объяснить, что он вообще за предков, медали и пятёрки, но для этого надо было в контрольной хоть что-нибудь написать без ошибок. Бабушка очень натурально бледнела, скатывалась по стеночке в обморок в пяти разных позах, воздевала руки к небу и тяжело дышала. До того, как Виктор сообщил, что свою законную попытку переписать контрольную Ян уже использовал, и двойка на самом деле грозила попортить четвертную оценку. После этой новости бледность бабушки стала, кажется, настоящей.

Бабушка грозила, что Виктор вечно будет осеян благодарностью, если не попортит двойкой Янову блистательную семейную историю. Бабушка причитала и зачем-то пыталась убедить Виктора, что его предмет, в сущности, не так уж важен для образования. Что становление гармоничной нетравмированной личности и является целью всего окружающего их учебного заведения. И что это заведение, то бишь школа, не понесёт никакого морального ущерба от того, что Виктор просто исправит оценку.

Виктор был оскорблён до глубины души и попытался было возражать, на что получил такой поток слёз, что чуть не захлебнулся в них насмерть. Учительское возмущение было смято, как атака аборигенов на танковую дивизию. Богданов сдался. Сошлись они на том, что семья примет самое серьёзное участие в привитии Яну любви к домашним заданиям. А Виктор, в свою очередь, даст Яну ещё один шанс на предстоящей практике. Поскольку из всех способов написать контрольную два худших Ян уже использовал, третья попытка более низкого результата показать уже не могла.

Ночной кошмар

В конце сентября Виктора вызвал Стах Глебович. Надо сказать, что вызов к начальству после какого-нибудь достижения всегда вызывает некоторую настороженность. Никогда не знаешь, то ли заслуженно наградят, то ли незаслуженно устроят выволочку. Виктор тоже шёл на ковёр с некоторой опаской, как на минное поле. В приёмную он на всякий случай сначала зашёл не весь, но несколько успокоился, когда увидел начальника. Улыбающийся директор встретил его в приёмной и широким жестом пригласил за стол.

– Ну, Виктор Петрович, смотрю, в работу Вы втянулись? Мне слышно, как Вы в нашем музее лекции читаете. Больше никакого бунта на корабле? – спросил он.

– Да, Стах Глебович, всё хорошо, – с улыбкой ответил Виктор. – мы сработались.

– Помните расписание, у Вас скоро практика с продлёнкой?

– Да!

– А по ночам как, хорошо спите? – невинно спросил директор.

Виктор опешил, а директор впился в Виктора взглядом анаконды через свои чёрные очки.

– Д-да… – промямлил Виктор.

– Ну и хорошо. Удачи!

И директор, как ни в чём не бывало, отпустил его, махнув рукой.

– И все? – с подозрением спросил учитель.

– Да, всё, – с улыбкой ответил директор.

Виктор встал и, подозрительно глядя на начальство, пятясь вышел из секретарской в полном недоумении.

У кабинета, бросив сумки на подоконник, стояла неразлучная троица с Кривовым во главе. Ребята переговаривалась вполголоса. Виктор заметил, что выглядит Саша сегодня потрёпанным и уставшим. Богданов и раньше замечал, что Кривов довольно пренебрежителен к одежде. Но сегодня он был откровенно помят.

– И что, ты на два месяца один? – спросил его Дима Вельский.

– Может, и больше, – мрачно ответил Кривов.

– И чё? Рванёшь куданьть? – с горящими глазами спросил Андрей Сорокин.

– Куда я рвану, башкой подумай? – огрызнулся Кривов. – Мне к ним каждый день ездить! И здесь прогуливать нельзя!

– И что, прохлопаешь такой шанс? – вскричал Вельский.

Кривов хотел что-то ответить, но заметил Виктора и осёкся. Богданов неловко поспешил пройти мимо под пристальными взглядами троицы. Трое ребят проводили учителя недовольными враждебными взглядами.

На подоконнике на лестничной клетке между этажами в окружении девчонок сидел десятиклассник Георгий Асатиани. Он держал на коленях потрёпанную гитару, мастерски перебирал струны и напевал. Девчонки млели, Георгий грелся в лучах всеобщего внимания. Виктор усмехнулся и вспомнил, как в школе пытался научиться играть на гитаре, но не хватило терпения. Струны резали пальцы, а петь Виктор не умел совсем. Так что идея так и закончилась ничем.

По пути домой Виктор решил зайти в тот самый магазинчик, чтобы купить ещё пару призм для приближающейся практики. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил характерной вывески над уходящими под землю ступеньками. Он даже обошёл квартал, решив, что ошибся, но вывески и правда не было. Завершив круг, он вернулся к тому месту, где, как он был уверен, и был злосчастный магазин. Вот они, ступеньки. Но теперь в конце не красивая дверь, а покосившееся деревянное нечто с облупившейся краской невнятного цвета. Дверь держалась на одной силе воли. Ржавые петли грозились рассыпаться от любого прикосновения. В болтающихся на одном гвозде ушках висел хлипкий амбарный замок. Виктор постоял минуту, озадаченно глядя на дверь, а потом развернулся от нечего делать и побрёл домой.

Вечером Богданов остался один. Мария Ивановна объявила, что пойдёт в театр и вернётся поздно. Мечтательно улыбаясь, мама провальсировала мимо Виктора к зеркалу и вынула любимые жемчужные серёжки. Она так тщательно одевалась и укладывала волосы, что Виктор понял – вернётся она с цветами. И, к слову сказать, был очень рад.

К восьми вечера Виктор заварил себе чаю и уселся за свой старый исцарапанный и прожжённый в паре мест письменный стол. Учителю предстояло проверить промежуточную работу десятой параллели. Ребята ждали оценки в понедельник.

Стол стоял у подоконника, занавески были открыты, так что Виктор периодически поднимал глаза и выглядывал на улицу. Вечерело. Осень потихоньку просыпалась в Ярославле. Ещё не окрасились ярким золотом и охрой скверы, только берёзы первыми нерешительно начали примерять осенние наряды. Небо приобрело более насыщенный оттенок лазурита, утренние и вечерние сумерки начали затягиваться, и в довершение всему начали накрапывать осенние дожди.

Виктор любил осенние дожди. Это вам не летние бури. Те вваливаются в город, как гусар в кабак, выдувают зонтики из рук, и наотмашь лупят по лицу каплями, как дуэльной перчаткой. Летом тучи внезапно глотают солнце и скребут набрякшим пузом по крышам домов. Сизый наволок наползает с грохотом и взрывается такими ливнями, заливая город, что люди бредут по воде, вскидывая ноги, как цапли в поисках ужина.

Да, осенью грозы вежливее. Вежливо приближаются и нежно обнимают пушистым дождём. Гром будто мягким валом прокатывается над землёй, а капли дружески хлопают по плечам и гладят окна. И аромат после тех гроз бывает чудным.

За окном как раз накрапывало. Умиротворяющий шелест дождя убаюкивал. Переполненные тучи накрыли город, скрывая свет удаляющегося на покой солнца. В сквере напротив зажглись фонари, облив уютным светом мокрые дорожки. По ним спешили горожане под цветными зонтиками. Виктор в очередной раз поглядел на сквер и поразился тому, как там темно, и проверил время. Было всего девять вечера. Ещё работать и работать. И учитель продолжил просматривать изобилующие ошибками опусы. Ну кто высоту в Ньютонах измеряет? Перезанимались ребята.

Виктор уютно устроился за столом и прихлёбывал чай, вчитываясь в работу Руслана Агеева из 10А. Задача: имея барометр, нужно определить высоту башни. Агеев предложил подняться до самого верха башни, прикладывая барометр к стене, а затем выразить высоту башни в барометрах. Вот хулиган! Любит выделиться! Виктор расхохотался, поставил четвёрку с припиской «переведёшь барометры в метры – поставлю пять». Строго говоря, Агеев ошибки не сделал. Условие задачи не указывало, в каких единицах, и каким способом нужно измерять башню. Прямая дорога ему в юриспруденцию или математику.

Вдруг какая-то мысль промелькнула на краю сознания Виктора, заставив его насторожиться. Он поднял глаза и осмотрелся – ничего. Он даже не мог понять, что его побеспокоило. Просто какое-то свербящее чувство вдруг ввинтилось в его мозг и осталось там, как заноза. Комната была пуста, настольная лампа светила ровным светом, в квартире было тихо.

Тишина!

Виктор не помнил тишины в этом доме с самого своего рождения. Всегда в коридоре громко и надоедливо тикали часы, всегда что-то поскрипывало или дышало. Через стены доносились приглушённые отголоски соседских разговоров, под окном орали коты, гавкали собаки, гудели машины… Теперь всё исчезло.

Но даже не это напугало Виктора. Секунду назад он отчётливо слышал, как дождь громко и задорно стучит в стекло и по железному отливу окна. А потом звук дождя смяли, как лист бумаги. Все звуки просто пропали в одно мгновение. Стояла звенящая оглушительная гнетущая тишина, какая, наверное, бывает в космосе.

Виктор постучал пальцем по столу и с облегчением понял, что он не оглох. Богданов напряг слух, стараясь уловить, хоть какой-то звук, но безуспешно. Виктор выглянул в окно, чтобы убедиться, что дождь прекратился, и похолодел. За окном ничего не было. Совсем ничего. Там было темно, как будто стекло снаружи заклеили непроницаемой чёрной бумагой. Исчезли фонари, прохожие, сквер… Исчезли даже потёки дождя на стекле.

Виктор вскочил, перегнулся через стол и потянулся носом к стеклу, чтобы оглядеть улицу. Но не смог увидеть даже металлический отлив окна с внешней стороны, который уж точно должен был быть освещён из комнаты. Богданову стало жутко. Виктора пронзила безумная холодная мысль, что за окном не просто ничего не видно. Ему показалось, что за окном вообще ничего нет. Совсем. Ни сквера, ни города, ни земли, ни звёзд.

Окно было забаррикадировано глухой темнотой, которая ничуть не походила на ночь. Это была Тьма. Виктору вдруг стало тяжело дышать, на грудь давило, он опустился обратно на стул. Он ощущал приближение Тьмы, как если бы исчезновение света вокруг было лишь её предвестником. Она надвигалась. Омерзительное давящее ощущение нарастало. У Виктора болезненно заложило уши, как будто его сдавило водой на большой глубине. Двигаться тоже стало труднее, словно ему приходилось преодолевать сопротивление. Постепенно из тишины вынырнул еле слышный шёпот множества голосов. Невнятный, бессмысленный и настолько низкий, что Виктор слышал его не ушами, а костями, самым своим нутром.