Миланский вокзал

Закончив читать, комиссар положил отчет обратно на стол и откинулся на спинку кресла, переплетя руки на животе. Он всматривался в Меццанотте, прищурившись маленькими, близко посаженными глазами.

– Отличный отчет, инспектор, точный и обстоятельный. Вы провели очень тщательную работу.

– Спасибо, комиссар, – немного нетерпеливо прервал его Рикардо. – Я считаю, что мы должны официально начать расследование. И хотел бы сам за него взяться.

– …Тщательность, достойная лучшего применения, позвольте мне добавить, – заключил Далмассо, не обращая внимания на прерванный разговор.

– Я… Что?.. – запнулся Меццанотте, застигнутый врасплох. Затем, не сумев скрыть разочарование, уточнил: – Значит, вы не намерены доверить мне расследование?

– Ни вам, ни кому-либо другому, инспектор. Мы находимся в эпицентре урагана, если вы забыли. Мне в спину дышит начальник отделения, он звонит мне каждый день, ему нужны результаты, и на данный момент, несмотря на все усилия, которые мы прилагаем, мне нечего ему предложить. Я люблю животных как никто другой, но сейчас горстка мертвых кошек не стоит на первом месте в списке наших приоритетов.

– Кто-то на Центральном вокзале систематически мучает и убивает животных с невиданной жестокостью, – проворчал Меццанотте. – Мне кажется, есть повод для беспокойства. Разве мы не должны попытаться понять, что стоит за этим?

– Хорошо, Меццанотте, хорошо. – Далмассо широко развел руки в стороны с примирительной улыбкой. – Если вы действительно хотите привлечь внимание к этому вопросу, я не буду вас останавливать – но не более того. Время и ресурсы отдела не должны быть потрачены впустую. Я ясно выражаюсь?

– Да, синьор, совершенно ясно.

Меццанотте встал слишком резко, почувствовав мучительную боль в груди.

– Что-то не так, инспектор? Вы себя хорошо чувствуете?

– Я в порядке, ничего страшного, – ответил Рикардо сквозь стиснутые зубы, выходя из кабинета нетвердыми, шаткими шагами.

* * *

– Простите, я не поняла…

В тот день Лаура просто не могла сосредоточиться. Она даже не вполне поняла, о чем ей читали лекцию в университете утром, и даже сейчас, в Центре помощи, постоянно отвлекалась. Девушка все еще была глубоко расстроена тем, что произошло два дня назад. И сбита с толку. Она была так довольна – казалось, все идет своим чередом, она чувствовала, что начала управлять своей жизнью… Но вся ее уверенность рухнула за несколько мгновений, как песчаный замок, унесенный волной. С «даром» всегда все так и обстояло. Каждый раз, когда ей казалось, что она обрела опору, что ей удалось подчинить и приручить его, случалось что-то, что возвращало ее в исходную точку.

Лаура никак не могла перестать думать об этом. Как это было возможно? Ей никогда не приходило в голову, что стеклянный колокол окажется совершенно неэффективным, что эмоции преодолеют этот ментальный барьер без малейших трудностей. Как и в первый раз, она не могла определить их происхождение, словно они исходили не от конкретного человека, а полностью пронизывали окружающее пространство. Кроме всего прочего, Лаура не могла вспомнить, чтобы когда-либо в своей жизни испытывала нечто подобное: концентрацию негативных эмоций такой интенсивности, что она испугалась, что ее сердце разорвется. Как будто мир стал негостеприимной пустошью, местом страданий и мучений, из которого навсегда исчезли все следы любви, жалости и надежды. Ад на земле – именно такой образ вызвали у нее эти эмоции. Сама мысль о том, чтобы снова испытать подобное, приводила ее в ужас. А потом были двое детей, которых она видела в маленьком саду… Почему-то у нее сложилось впечатление, что они связаны с тем, что она испытывает, но, прокручивая все снова и снова в голове, Лаура начинала сомневаться в том, что поняла все верно. Кто знает, что они делали в этот час в таком опасном месте, как вокзал… Возможно, жили поблизости или были детьми кого-то из иммигрантов с Востока, проводивших все дни на площади. Однако девушка была уверена, что в этот момент они были одни и никто их не сопровождал.

– Не могли бы вы повторить, пожалуйста?

С большим трудом ей удалось закончить интервью с молодым сенегальцем, просившим помощи в продлении вида на жительство, быстро набросать несколько заметок на карточке, затем подать знак другому волонтеру возвращаться с перерыва, схватить свой рюкзак и поспешить в туалет. Чуть раньше Лаура почувствовала небольшое напряжение в паху и ощущение влаги между ног. Она ждала их несколько дней, и вот они появились – и притащили с собой месячные. Девушка вошла в дамскую комнату, поспешно расстегнула джинсы и стянула их вместе с трусиками. Катастрофа, иначе не скажешь… Она оторвала длинную полоску туалетной бумаги и с несколько истерическим неистовством начала приводить себя в порядок, но была вынуждена остановиться из-за шквала рыданий, которые подступили к горлу. По щекам потекли слезы. Лаура опустилась на унитаз, не в силах сдерживаться. Ей хотелось бы свалить все на гормональные изменения из-за месячных, но она знала, что это неправда, по крайней мере не полностью. Просто все было так сложно, ее жизнь пришла в полный беспорядок, и Лаура чувствовала себя ужасно уставшей и одинокой. Она отчаянно нуждалась в разговоре с кем-то, в теплых объятиях, но у нее не было парня и друзей, с которыми она была бы достаточно близка, бабушка умерла много лет назад, а родителям – так уж получилось – было абсолютно все равно. Рядом не было никого, кто мог бы приободрить ее, утешить, успокоить. Ей приходилось полагаться только на себя, как это было всегда, и выживать за счет собственных сил, пока они у нее оставались.

Согнувшись пополам на унитазе, Лаура позволила своим слезам течь свободно. Как только почувствовала себя немного спокойнее, она шмыгнула носом, закончила подмываться и вставила тампон. Склонившись над раковиной со сколами, несколько раз ополоснула лицо холодной водой, слабо улыбнулась своему отражению в зеркале и вышла из уборной.

Вернувшись в большую комнату, Лаура сразу же заметила стройную фигурку, силуэт которой виднелся в дверном проеме, и направилась к ней. Соня замешкалась у входа в Центр, прикусив внутреннюю сторону щеки. На ней, как и в тот раз, были розовая балетная юбка и кожаная куртка, но сейчас наряд дополняли чулки в сеточку, порванные в нескольких местах, и черный кружевной топ. Очаровательная темная фея с помятыми крыльями.

– В прошлый раз ты сказала мне, что мы можем поговорить, – с легким смущением начала Соня, убирая розовую челку с глаз. – Я просто проходила мимо и решила заглянуть… если тебе не сложно.

– Вовсе нет! Я рада, что ты вернулась. Пойдем, присядем.

От ее внимания не ускользнули подбитый глаз и опухшая, рассеченная нижняя губа девушки. Слишком уж легко Соня получала травмы, чтобы полагать, что все это не более чем случайность.

* * *

Никто не мог помочь ей, но Лаура могла помочь другим – в частности, Соне. Именно из этого, думала она, пока они шли к ее столику, нужно черпать силы, чтобы не сдаваться.

Когда девушки сели напротив друг друга, Лаура попыталась растопить лед, направив разговор на их общую страсть к танцам. Соня рассказала ей, что всегда любила танцевать, даже в детстве, и начала брать уроки, когда ей было десять лет. Она мечтала стать телеведущей. Но была вынуждена бросить школу танцев после того, как два года назад ушла из дома. Лаура спросила ее, почему она ушла; Соня замялась и сказала лишь, что ситуация в семье стала неприемлемой.

После паузы и неловкого молчания Лаура задала ей вопрос, который все это время вертелся у нее на языке:

– Что с тобой случилось, Соня? Кто сделал это с тобой?

Девушка колебалась. У нее был растерянный вид, и из-за этого она казалась еще более хрупкой и молодой, чем была на самом деле.

– Ничего такого, я просто ударилась…

– Скажи мне правду. Это был он, не так ли? Твой парень. Он тебя избил?

Соня кивнула.

– Время от времени он это делает. Когда я не… – Ее поврежденная губа дрожала, а глаза остекленели; она пыталась сдержать рыдания. Потом добавила шепотом: – Он требует, чтобы я… он заставляет меня… чтобы… я больше не хочу делать с ним такие вещи.

Она не могла продолжать. Крупные слезы вместе с макияжем стекали по ее щекам темными ручейками.

В перерывах между рыданиями Сони Лауре потребовалось некоторое усилие и много терпения, чтобы понять из невнятных фраз, что ее парень, Артан, – мелкий албанский наркоторговец – заставляет ее заниматься проституцией, держит ее привязанной к себе наркотиками и, если это перестает работать, избивает.

Лаура попыталась убедить девушку в том, что ей следует отказаться и от него, и от героина, но Соне некуда было идти – она ни при каких обстоятельствах не вернулась бы домой – и она не могла прекратить употреблять наркотики; уже пыталась пару раз и всегда срывалась.

Когда же Лаура предложила ей возможность попасть в реабилитационный центр, Соня словно ожила, и на мгновение Лаура почувствовала, как в ее душе распускается росток надежды. Да, это было бы здорово, правда. Но, к сожалению, невозможно. Она слишком боялась Артана, он постоянно контролировал ее, а когда злился, становился просто невыносимым. Если у него возникнет хоть малейшее подозрение, что она собирается бросить его, Артан заставит ее заплатить. Однажды он сказал ей так: если узнает, что она уходит к другому, то порежет ее так, что на нее никто никогда не посмотрит.

Чтобы успокоить и ободрить ее, Лаура пообещала, что поможет ей, нужно только правильно организовать побег. Но Соня, внезапно осознав, сколько прошло времени, прервала ее. Ей нужно было немедленно уходить, если она не хочет, чтобы Артан узнал, что она ушла без его разрешения. Перед тем как Соня убежала, Лаура успела дать ей свой номер телефона и взять с нее обещание, что она все обдумает и, как только примет решение, свяжется с ней.

* * *

– Тебя подвезти, Лаура? Моя машина рядом.

… Было уже девять часов вечера, и Лаура стояла возле бара на углу площади Дука д’Аоста и улицы Витрувио вместе с Леонардо Раймонди и другими волонтерами. Уже стемнело, и ярко освещенный фасад вокзала царил над полумраком площади, оттеняя легкий, почти парящий силуэт небоскреба «Пирелли».

Когда Центр закрылся, Раймонди пригласил их на аперитив – время от времени он это делал. До сих пор Лаура всегда отказывалась, но в этот вечер, хоть и очень устала, она чувствовала необходимость побаловать себя; а еще ей требовалось рассказать Лео о Соне и посоветоваться о том, как правильно вести ее дело. Вместо коктейля она заказала приправленный специями томатный сок – если что и делало ее особенно уязвимой перед натиском эмоций, так это алкогольное опьянение, – но это не помешало ей провести приятный час с остальными. Раймонди согласился, что в таком случае, как у Сони, реабилитационный центр будет лучшим решением, дав ей несколько подсказок и практических предложений. Однако он также напомнил ей, что политика Центра заключается в том, чтобы брать на себя ответственность лишь за тех, кто прямо обращается за помощью и проявляет явную готовность встать на путь выздоровления. Форсирование ситуации и навязывание помощи в иных случаях может оказаться абсолютно бесполезным.

Среди присутствующих волонтеров был Лорис, бывшая модель и бывший кокаиновый наркоман, который только что предложил подвезти ее и теперь с улыбкой ждал ответа. Высокий, широкоплечий, в рубашке «Лакост» и узких джинсах, обтягивающих его мускулистые ноги, Лорис действительно был парнем что надо. Он всегда был полон внимания и доброты по отношению к ней, и Лаура давно знала, что он неравнодушен к ней. Это была одна из незаслуженных привилегий, которые давал ей «дар»: она почти всегда могла почувствовать, нравится ли кому-то и насколько сильно.

Было бы легко воспользоваться этим, чтобы облегчить чувство одиночества, охватившее ее. Какая-то часть ее просто хотела скользнуть в машину и оказаться в его объятиях. Но к Лорису она чувствовала не более чем обычное влечение – он был не в ее вкусе, хотя Лаура знала, что парень не просто хотел немного развлечься, а действительно был увлечен. Лучше, решила она, сказать ему правду – пусть это и разочарует его сейчас, чем потом разобьет ему сердце.

– Спасибо, но в этом нет необходимости, я хочу прогуляться.

Лаура вежливо попрощалась со всеми, расцеловав с особой нежностью удрученного Лориса, и отправилась в путь. Чтобы сесть на трамвай, ей нужно было пересечь привокзальную площадь и выйти на площадь Четвертого Ноября, но какое-то предчувствие направило ее шаги обратно к Центру. Когда она шла по направлению к площади Луиджи ди Савойя, ее сердце начало биться сильнее – и мрачное, гнетущее чувство не заставило себя долго ждать.

Лаура заметила их издалека среди деревьев и клумб в саду – и не сомневалась, что это снова они. Мальчик и девочка, он на три-четыре года старше. Одни, даже сейчас, хотя было уже позднее, чем в прошлый раз. Они стояли неподвижно, рука об руку, повернувшись лицом в ее сторону. Как только поняли, что она их увидела, развернулись и начали скакать по подъездной дорожке. Это было нелепо, но Лауре показалось, что они ждут именно ее.

Именно тогда – словно внезапно поднявшийся ветер, который быстро набирает силу и вот-вот превратится в смерч – эмоции накрыли ее особенно яростно. Они были такими же, как и тогда – страх, грусть и боль в чистом виде, – и, как и в прошлый раз, несмотря на то что Лаура ожидала этого и сосредоточилась, чтобы максимально укрепить стеклянный колокол, они с обезоруживающей легкостью преодолели ее психическую защиту. Лаура чувствовала, как каждая частица света и тепла в ней высасывается, погружая ее в ледяную тьму, кишащую ужасами.

Она пошатнулась. У нее было искушение броситься на землю в слезах, потому что в этой темноте уже ничто не имело смысла и не оставалось никакой надежды, но усилием воли Лаура заставила себя продолжать. Она хотела понять, что с ней происходит и почему, и каким образом это связано с двумя детьми.

В этот момент один из автобусов, которые постоянно отправлялись и прибывали на площадь, остановился перед подъездной дорожкой, по которой скакали маленькие брат и сестра, скрыв их из виду. Боясь потерять их, Лаура ускорила шаг, несмотря на то что это стоило ей огромных усилий. Она почти бежала по тротуару, идущему вдоль боковой стороны вокзала, куда выходила и дверь Центра помощи. Миновав припаркованный автобус, снова увидела их. Дети весело скакали по тротуару, граничащему с садом, на противоположной стороне улицы. Как и два дня назад, они направлялись к задней части площади, где открывалось устье туннеля, проходящего над железнодорожной эстакадой.