Топографический кретин

– Раков? Так они ведь убьются же. Четвертый же этаж же!

– Ну и что, что четвёртый. Кино видел про черепаху? Её там под танк подложили – и ничего, не раздавилась! А у раков тоже панцирь. А так их у нас отберут и сварят, и тогда они точно умрут.

И Могила отступил.

Один за другим, как десантники в кинокартине про войну, раки сигали в забалконную бездну. Только парашютов у них не было.

– Вы куда? Обедать скоро, – окликнула мама мальчишек, суетливо обувавшихся в прихожей.

– Сейчас, мам, мы мигом, – пообещал Яша, и они дёрнули вниз, щеголяя друг перед другом умением прыгать через две ступеньки, но на всякий случай придерживаясь за шаткие, дребезжащие поручни.

– Ну вот опять, блин, теперь заноза! – совсем раздосадованный неблагодарностью ракоспасательного предприятия, Лёха впился зубами в другой палец и сам чем-то стал похож на рака. – Дебильные перила дурацкие!

– Нету, – сказал Яша.

– Ничего себе нету! – обиделся Могила и неожиданно громко чмокнул, потому что выдернул изо рта палец, чтобы доказать, что не врёт. – Во, зырь, как воткнулась!

– Да нет, раков нету! Вообще. Ни одного.

– Точно! Убежали, значит! Спаслись. А я думал, поубиваются на фиг.

– И я, – признался Яша.

– А может, этих тоже с балкона шуранём? – Могила ткнул в облезлую желтоглазую парочку. – Папка говорит, кошаки с любой высоты могут на ноги приземляться. Заодно проверим.

Эти двое жили в подвале их дома и обычно людей близко не подпускали. Но сейчас сидели спокойно, словно не слышали, что их собираются краштестить на прочность, лениво вылизывали свои довольные мордочки и лапы. Рядом на асфальте валялись какие-то хрусткие, бесформенные и бесцветные ошмётки, похожие на засохшую луковую шелуху. Только где ж это видано, чтобы коты луком питались, да ещё с таким удовольствием…

Наверное, не надо Могиле про это говорить, подумал Яша. И перевёл разговор:

– Да ну их, они вон мышей объелись, ещё заразимся. И блох подхватим.

– Ну и фиг с ними тогда. Пошли кушать.

А теперь они разлучались, и оба понимали: это навсегда. Отсюда до гастронома, в котором теперь будет жить Яша, целых четыре остановки. Это если на автобусе, а на велике так вообще не доехать.

Двухколёсный «школьник» появился у него недавно, и Яша ещё не успел им как следует навоображаться. Раньше, когда ему говорили: «Дай прокатиться», он, как и положено, отвечал: «Жопа не годится», или: «Если каждому давать, поломается кровать». Но здесь, в новом дворе, пацаны тоже были новые, и как себя с ними вести, он пока не знал.

Драться Яша не любил, потому что не умел. Он давно понял, что против лома нет приёма и что с саблей на танк бросается только дурачок. Но не будешь же на велике по квартире гонять, а во двор вытащишь – так обязательно кто-нибудь пристанет, и что тогда? Давать вот так, кому попало? А вдруг сломают или вообще угонят? А не давать – так кто их тут знает, этих гастрономовских, могут ведь и шею сломать вместо велика…

Натужно перебирая в голове варианты самоутверждения, он спускал блестящее синее сокровище по лестнице, ритмично, как поезд, прогромыхивая по ступенькам задним колесом. Каждый удар отдавался тонким дзиньканьем звонка на руле.

Вышел, оглянулся, оседлал, поставил ногу на бордюр, чтобы оттолкнуться, – и на тебе – подваливает длинный, наглый, да ещё и белобрысый.

– У тебя ниппель есть?

Ишь, ни здрасьте, ни до свидания, ниппель, ага! Да не нужен ему ниппель никакой, вон смотрит как – как корову на базаре выбирает. По раме зачем-то постукал, по крылу – как по своим собственным. И морда такая неприятная: башка белая, брови белые, ресницы белые, очки нацепил, как будто умный, а сам точно хулиган!

– Ну чё, нету ниппеля?

– Ну, нету.

– А велик хотя бы твой?

– Ну, мой.

– А ты новенький?

– Ну.

– А как звать?

– Меня?

– Ну.

– Меня Яша. А тебя?

– Рыбин Гоша.

– Гоша?

– Ну.

– А ты в этом дворе живёшь?

– Ну.

– А в каком доме?

– Да вот в этом вот подъезде. А ты?

– И я тоже. На третьем этаже. В тридцать второй квартире.

– И я на третьем, в тридцать четвёртой. Айда в гости?

Гоша, хоть и был выше Яши на полголовы, оказался почти на год младше. И морда, в общем, ничего, не сильно неприятная, просто белобрысая. И очки настоящие, Яша специально попросил померить – так чуть не свалился, больно стукнувшись коленкой об угол дивана: всё жутко расплылось перед глазами, как он вообще в них ходит!

Нормальный, в общем, пацан, хоть и очкарик.

В школу из-за своего длинного роста Гоша пошёл не в семь лет, как все нормальные люди, а в шесть. И потом ещё хвастался, что перед армией сможет поступать в институт не один раз, а целых два, потому что будет иметь год в запасе. В общем, несмотря на разницу в возрасте, они с Яшей оказались в одном и том же втором «А», да ещё и за одной партой.

Гошин папа тоже ходил в школу, только не учиться, а работать – и не в обычную школу, а в художественную. В ней он был не простым преподавателем и даже не завучем, как Конь, а целым директором. Потому что хорошо умел рисовать картины – и по вечерам всё время или рисовал их, или читал про них большие и яркие книги.

Яша тоже любил рисовать – вообще-то он уже знал, что надо говорить «писать», но не мог себя заставить, потому что пишут книги, а картины всё-таки рисуют, – и больше всего на свете хотел попасть в художку. А вот так взять и попросить стеснялся, поэтому каждый день после школы переходил лестничную площадку и малевал у Гоши в гостях на тетрадном листе лунный пейзаж или красное яблоко рядом с носатым чайником. И выводил потом самыми красивыми печатными буквами, на какие был способен: «Дядя Серёжа, возьмите меня, пожалуйста, в художественную школу!»

– Рановато тебе, брат, потерпи ещё годик, – говорил ему вечером Гошин папа, высокий и солидный. Они вместе пили чай, и на длинных пальцах Сергея Николаевича были видны крапинки краски, и Яша не отводил глаз от этих пятнышек и представлял, как он сам, дорисо… ну ладно, ладно, дописав небольшой этюд, сядет за стол, и у него на руках тоже будут разноцветные веснушки, потому что сколько ни вытирай их влажным вафельным полотенцем, всё равно все стереть не получится.

– Ну почему ещё годик, дядь Серёж? – тянул он голосом нытика, пытаясь разжалобить Гошиного папу-директора.