Институт перезагрузки. Моя победа над депрессией

– А тут живут наши врачи – Джим, Кларисса и их дети Бран и Нора. Нора позавчера отметила свое 20-летие, и в честь этого они оседлали трех лошадей и галопом неслись по полям – их крики было слышно аж в беседке на скале!

– В беседке на скале? – спросил Веня.

– Да, вон там, на вершине той скалы с водопадом есть беседка, оттуда видно всю деревню, поля и лес. Сходите туда обязательно, послушайте шум воды и ветра! Я очень люблю там медитировать. О, вот здесь живет Оливия – очень талантливая художница, а там…

– Это Оливия нарисовала портрет Мэри? – перебила Саманта

– Да! – Павел улыбнулся во всю ширь, – очень красиво, правда? Мы все очень гордимся этим портретом. В этом доме живет Марк, он тоже плотник – он может из одного ствола дерева сделать стол и два стула, представляешь? Он придумал те треугольные дома и сейчас управляет стройкой на том склоне.

– Кто живет в тех треугольных домах? – спросила я.

– Как правило, учителя, семьи, но и выпускники могут туда переселиться тоже, – ответил Павел, – снаружи дом кажется крохотным, но на самом деле там очень просторно. Марк старался сделать их как можно меньше чтобы использовать как можно меньше деревьев, и в итоге получилось, что их и согреть проще, и прибираться легче. Мэри всегда говорит, что единственное, что стоит хранить в своем доме – это воспоминания и эмоции. Мы лучше пронесемся по полям на лошадях в честь дня рождения, а вечером посидим у костра, чем подарим друг другу бесполезные пылесборники, которые будут захламлять жизнь. Дома нужны для отдыха и восстановления сил, а весь день мы все равно проводим на улице: работаем в огороде, или в полях, или на стройке, или с животными, или наслаждаемся природой, ходим в лес или купаемся в озере. А еще мы почти каждый вечер устраиваем посиделки с гитарой и роялем в концертном зале. Сегодня кстати в первый раз у нас будет играть какая-то музыкальная группа из большого мира, мне очень любопытно на них посмотреть.

Павел говорил без умолку. Его детская и немного наивная речь завораживала – он рассказывал истории про жителей этой деревни, он знал каждую улочку, каждый дом и каждого человека, что там жил. В конце улицы Веня остановился и присел на скамью возле старой бревенчатой избушки с большим колокольчиком возле входной двери и связками банных веников, висящих на растянутой на крыльце веревке.

– Извините, у меня больше нет сил ходить, – сказал Веня и с шумом бухнулся на скамейку, которая опасно затрещала под ним. – Я останусь здесь, а вы идите дальше без меня.

– Ты в порядке? – спросила я.

– Да, все хорошо! Просто мои ноги не выдерживают таких нагрузок. – Веня посмотрел в сторону площади. – Я думаю мы прошли метров двести, дома я и за весь день столько не проходил.

– Отдыхай, Веня, без проблем! Здесь у нас баня, кстати, давай я тебе принесу воды! – Павел, не дождавщись ответа, быстро взбежал по ступенькам на крыльцо и скрылся за деревянной дверью. Через минуту он принес деревянную кружку с холодной водой и вручил ее взмокшему толстяку. – Вот, попей, и не сиди слишком долго на солнце!

– Спасибо большое! – Веня с наслаждением выпил воду и начал рассматривать кружку так, словно он никогда не видел деревянной посуды.

Мы пошли дальше, и мимо нас проехала стайка подростков на самокатах.

– Эх! – воскликнул Павел, – надо было взять самокаты для зкскурсии! Что же я не додумался до этого? – он постучал себя по голове. Я удивилась, что в его возрасте он готов ездить на самокате.

Старичок показал нам маленький приют для животных, большую детскую площадку, зеленые пастбища с лошадьми, козами и овцами, огороды с тепличными комплексами, фруктовые сады, поля со злаками, огромный купол зимнего сада и ухоженный густой лес с лавочками, беседками и указателями. Мы прошли через стройку на склоне горы, ветряки и электростанцию, мастерскую, музыкальную студию, спортзал и спа-центр, IT-центр для обучения информационным технологиям и финансам, а также маленький завод по переработке мусора. На обратном пути мы увидели три высоких водопада с классическими японскими домиками у самой воды. Павел все трындел без умолку:

– А это самые старые деревянные дома в этой деревне, их построил еще мой дед, и для них пришлось срубить более ста деревьев, представляете? Но мы высадили еще больше саженцев, так что долг лесу уже выплачен!

Домики разительно отличаются от современной архитектуры всей деревни – они, как и главное здание и общежитие, стояли возле речки, которая водопадом стекала в озеро. Над рекой были построены мосты, соединяющие здания друг с другом. Подойдя к ним я почувствовала какую-то гнетущую атмосферу, в воздухе повеяло холодом – то ли от холодной реки и водопадов, то ли от чего-то еще.

Спустя несколько минут мы спустились на пляж и вернулись на центральную площадь. Павел все это время беспрерывно рассказывал истории. Ноги гудят от непривычно долгой ходьбы, легкие ноют от свежего прохладного лесного воздуха, глаза слезятся от солнечного света, уши звенят от трели птиц, а сердце жутко болит от эмоций. Я нахожусь в самом волшебном месте на всей планете, это место – мой дом на ближайшие несколько лет – так почему же мне так больно и так горько?!

23:32

Listening to: Bob Marley – No Woman No Cry

После ужина мы пошли в концертный зал. Мы вошли внутрь и оказались в небольшом фойе, лестницы слева и справа вели наверх, на балконы, а огромная дверь впереди манила громкой музыкой. Концерт уже шел полным ходом, на сцене пел настоящий Боб Марли (нет конечно, но как он был похож!), толпа вокруг медленно пританцовывала, по их красным глазам и застывшей улыбке было видно, что ребята уже давно улетели куда-то далеко. Мы прошли чуть ближе к центру, чтобы разглядеть музыкантов. Над сценой горели красным, желтым и зеленым три огромных церковных витража, а над ними стена плавно переходила в полукруглый свод. Сцена стояла прямо под полукуполом, а на ней, словно проповедники, пели о любви и счастье ребята с гитарами, длинными дредами, в спортивных костюмах и шапках-растаманках.

Я на мгновение вернулась назад во времени, на сотни лет назад, когда в зале стояли ряды деревянных скамей, а люди, сидящие на них, с блаженным умиротворением слушали орган и молебное пение. А сейчас, в этих же стенах, под этим же потолком, яркие лучи светомузыки раздирают дым в темноте, воздух дрожит от грохота гитар и ударных, а в нем витает беззаботная и счастливая атмосфера регги. Переместившись из прошлого в настоящее, я в один момент запечатлела всю жизнь самого настоящего храма музыки.

Еще несколько минут я впитывала в себя этот регги-позитив, пока эти вибрации не разломали меня на части. Эти цветные церковные витражи, почти настоящий поющий Боб Марли в шапке-растаманке и с дредами, ямайские женщины в ярких платьях на подтанцовке, знакомые и любимые песни, настроение, слова, музыка, прошлое и настоящее – вся эта атмосфера настолько меня задела, что глаза моментально наполнились слезами. Словно почувствовав мои эмоции солист запел No Woman No Cry – и именно на этих словах я разревелась навзрыд. Я расплакалась так, как не плакала уже несколько лет. Стоя в толпе ты оказываешься наедине с собой – никто и не видит твоих слез, никто не обращает на тебя ни малейшего внимания – все смотрят на музыкантов на сцене, ты перестаешь существовать в чьей-либо реальности. По окончании песни я вытерла слезы и почувствовала облегчение в груди. Весь накопившийся стресс, все эти страшные мысли по поводу моего ментального состояния вылились со слезами, и хотя бы на этот вечер я смогла избавиться от этого жуткого давления, от этой давящей дыры в груди. Спасибо музыке, спасибо регги, спасибо The Wailers.

Понедельник, 3 сентября, 8:14

Listening to: Grandson – Bury Me Face Down

Ровно в 8 утра нас разбудил громкий стук в дверь. Под дверью лежал конверт с запиской из трех строчек:

09:00 – комната №8 ГЗ

11:00 – комната №1 ГЗ

15:00 – библиотека

– Очень информативное, а главное понятное расписание, – сказала Саманта, растирая сонные глаза.

Раньше я никогда не испытывала страха неизвестности, но сейчас мои и без того расшатанные нервы зашалили. От сонливости не осталось и следа, зато в горле появился ком, а в руках – мелкий тремор. Я вспомнила свои же слова: “что бы со мной не сделали в этом институте, это будет ни чуть не хуже этого эмоционального дна, в котором я застряла”. Но черт возьми, я все еще хочу жить!

Я вышла на балкон и сделала глубокий вдох. Холодный воздух запер легкие в тесную клетку, от чего дыхание стало поверхностным и болезненным. Успокойся и дыши. Успокойся и дыши. Дыши. Просто дыши.

10:52

Я спустилась по винтовой лестнице глубоко глубоко вниз, глубоко внутрь себя, в собственное подсознание. В нос ударил запах бетона, пыли и сырости. Я оказалась на пустой площадке, освещенной одинокой тусклой лампочкой с правой стороны. С трех сторон площадки находятся старые двери из иссохших деревянных досок – краска на них давно облупилась, а тяжелые шпингалеты заржавели. Левая сторона площадки утопает в темноте, от чего цвет двери невозможно различить. За этой дверью живет моя депрессия. Я тихо постучалась, и через пару секунд дверь открылась. Я оказалась в тюремной камере – комната два на полтора метра с грязным матрасом на полу справа и дыркой в полу вместо туалета слева от входа. Напротив двери, под самым потолком находится маленькое окно с решеткой – настолько узкое, что в него невозможно даже просунуть голову. Огромная черная грозовая туча не дает свету ни единого шанса прорваться внутрь. В камере не холодно, но очень сыро. Депрессия выглядит как темное облако, как чёрный дым, как дементор моего роста.

Я говорю:

«Привет. Я знаю, что ты есть у меня. Я принимаю твоё существование и я благодарю за то, что ты у меня есть. За то, что ты заставила меня двигаться. Я хочу с тобой подружиться. Ты – такая же как и я, ты и есть я, и я хочу чтобы ты и дальше шла со мной. Я хочу помочь тебе трансформироваться, я больше не хочу называть тебя депрессией. Я хочу называть тебя облаком счастья. Ты согласна? Я хочу растрясти тебя, чтобы очистить тебя от пыли, можно?»

Я недоумеваю от сказанного, но Депрессия согласилась.

Я взяла ее за плечи и начала трясти. Я вытряхнула угольную пыль, липкую грязь и беспросветный мрак из ее существа. Я зажмурилась и задержала дыхание, пока пыль не осела на пол, и затем открыла глаза. Стены и пол камеры были покрыты тонким слоем черной грязи, а передо мной висело в воздухе светлое облако с силуэтом человека. Из-за темноты комнаты облако казалось матовым, но я могла представить, как ярко бы оно переливалось в лучах солнца. Я сказала:

«Научи меня быть счастливой».

Я закрыла глаза и тут же оказалась на своей террасе в Амстердаме. Мягкие подушки уличного кресла обволакивают мое тело, кожа пропитывается солнечным светом, свет проходит сквозь мои веки и окрашивается в кроваво-красный цвет. В мире не существует ничего, кроме солнца, нагревающего мою кожу, и кровавого света, проникающего в мои закрытые глаза. Никаких дел, никаких проблем, никаких вопросов, никаких мыслей, ничего – кроме бесконечного тепла и релакса. Я перестаю чувствовать своё тело, забываю, в какой позе я лежу, веки давно слиплись и мне не нужно напрягать глаза, чтобы держать их закрытыми – я растворяясь в тепле, утопаю в наслаждении, купаюсь в лучах солнца, как эмбрион в утробе матери.

Я мысленно беру клетку своего тела, и говорю ей:

«Ты чувствуешь то же самое что и я? Ты чувствуешь, как ты пропитываешься солнцем? Ты чувствуешь это блаженство? Запомни это чувство и передай его всем остальным клеткам. Пусть каждая, абсолютно каждая клеточка из всех миллиардов клеток моего тела наполнится этим теплом. Наполни мое тело счастьем, не пропусти ни одного атома. А теперь ступай». И клетка убежала исполнять мой приказ.

Вдруг картинка поменялась и я оказалась за письменным столом в своей комнате. Стол, как обычно, завален цветной бумагой, красками, открытками, бутылочками с чернилами и маркерами. Сбоку лежат круглогубцы, куски проволоки, кабошоны, бисер, ленты, упаковочная бумага, свечи, воск и восковые печати, серебряные броши и серьги, которые я только что закончила, молоток, наждачная бумага и полировочная салфетка для серебра. Где-то в куче бумаг в углу стола беспроводная колонка играет джаз, а я старательно вывожу «С днём рождения» классическим английским каллиграфическим почерком. Перо царапает бумагу, оставляя за собой тончайшую серебряную линию. Если нажать на перо сильнее, его усики раздвигаются шире, давая чернилам волю вырваться на бумагу и оставить толстую, отливающую серебряным блеском, линию. Перо беспрекословно выполняет мои желания – широкие акценты превращаются в воздушные тонкие волосные линии и заполняют бумагу плавными кругами и петлями. Чёрная бумага играет свадьбу серебряными чернилами. Я беру иголку, протыкаю бумагу и вставляю в неё серебряные серьги. После полировки они ослепляют блеском на чёрном бумажном бархате. Сложив открытку в конверт, я ставлю маленькую ложечку на подставку над свечой и растапливаю воск. Выливаю воск на конверт, прижимаю печатью и считаю до двадцати. Когда воск застывает, аккуратно убираю печать и наслаждаюсь результатом.

Кто-нибудь получит этот конверт, возьмет его в руки и будет гадать, что же там внутри. В нем может быть все что угодно – билет на концерт, купон на покупку косметики, приглашение на свадьбу, фотографии с совместной поездки. Какая-то мелочь, по-любому, но эта печать и эта черная бархатная бумага завышают ожидания. С другой стороны, размер конверта… Пока ты касаешься печати – твой мозг совершенно запутан и ты уже не знаешь, чего ожидать. По крайней мере, последнее, что ожидаешь увидеть в конверте – золотую брошь в форме колибри или серебряные серьги в виде грациозной кошки. Блеск металла округляет твои глаза, и тебе требуется несколько секунд, чтобы прочитать надпись на открытке: “Спасибо за свет в моем сердце”. Ты наклоняешь конверт, чтобы полюбоваться бликами света на броши и каллиграфии – это самый красивый, самый изящный подарок за последнее время. Сердце разгоняет пульс, кровь приливает к лицу, и на глазах выступают слезы.

Я испытываю те же эмоции, что и человек, который получит мою работу в подарок. Благоговение и гордость, нежность и радость, целостность и любовь. Я занимаюсь любимым делом, и это дело даёт мне свободу, пропитание, творческое выражение и настоящее, искреннее счастье.

Я возвращаюсь в тюремную камеру и благодарю облако за эти видения. Говорю: «Спасибо за эмоции, спасибо за помощь, за счастье – это, оказывается, так просто. Я хочу освободить тебя из этой тюрьмы, ты согласна двигаться со мной дальше?» Облако встрепенулось и одним движением ответило: «Да, конечно, полетели!» Мы вылетели сквозь потолок, как призраки, и оказались на поверхности, на бесконечном солнечном зелёном лугу. Я жадно вдохнула свежий воздух и почувствовала запах свежескошенной травы, гиацинтов и апельсинов. Депрессия стала белоснежным облаком, которое парило рядом со мной и переливалась ослепительными бликами на солнце. Мое личное облако счастья, мой друг, мое спасение.