Суфии – мысль и действие

Вот почему Баязид Бистами сказал: «Кто знает Бога, больше не говорит: «Бог»».

Другой Суфий сказал: «Найти идолопоклонника можно и среди тех, кто заявляет: «Я не поклоняюсь идолам»».

Известна история об одном почитаемом Суфии, которого арестовали за то, что он сказал: «Ваш бог у меня под пятой!» Когда его привели в суд, Учитель показал, что в его сандалиях лежало по монете. После этого судьям пришлось признать, что у жителей города, в который пришел этот учитель, богом был Маммона; судьям хватило здравого смысла оправдать его, ибо они согласились, что их сограждане были, прежде всего, материалистами.

Идея Бога стала для этих людей тотемом, препятствием к пониманию, так что Суфий подошел к решению их проблемы с помощью шоковой тактики, по образцу, использованному в Диване Шамса Табризского, где сказано:

Хотя Кааба [здание] и Замзам [колодец в Мекке] и в самом деле существуют; и хотя Рай и Каузар [небесная река] существуют так же, – они должны быть уничтожены потому, что стали завесой для сердца.

Термин «Сердце» (калб) означает гипотетическое место на теле, понимаемое, как точка, расположенная на два дюйма ниже соска левой груди. Пульсацию можно почувствовать именно в этом месте.

Активизация Латаиф ведет к Высшей Святости (валайят кубра), по достижении которой Суфий не отрекается от мира, но приобретает качества, делающие его способным отстраняться от него и оперировать в высших измерениях. Именно на этой стадии говорят, что он достигает духовных сил, способностей, лежащих за пределами достижений или понимания обычного индивидуума.

Считается, что эти силы включают в себя способность контролировать определенные физические феномены. Суфий, которого называют Совершенным Святым (вали ка-мил) может исцелять болезни, влиять на отдельных индивидуумов и на целые собрания, может переносить свое сознание из одного места в другое и так далее. Внешними наблюдателями эти действия воспринимаются как сверхъестественные. Они и в самом деле таковы в том смысле, что их нельзя объяснить с помощью обычной логики или физических законов. Но подлинные Суфии не относятся к ним как к чему-то основополагающему.

Чудеса и Святость

Чудеса для Суфия – не свидетельства, а инструменты.

Когда у женщины-суфия, Рабии, не оказалось продуктов, чтобы приготовить суп, несколько луковиц внезапно шлепнулось с неба прямо в ее кухню. Увидев это «божественное чудо», люди были поражены. Но Рабия осадила их, сказав: «Мой Господь – не торговец овощами!»

Случай этот самым непосредственным образом демонстрирует отличие Суфийского мышления от упрощенной, основанной на надежде и страхе, поверхностной религиозности, когда низкие уровни принимаются за высокие. Другой случай, тоже из жизни Рабии, освещает разницу между суфийским и обычным «религиозным» мышлением. Рабия молилась так: «О, Боже, если я поклоняюсь Тебе потому, что желаю Рая, лиши меня Рая; если я поклоняюсь Тебе из страха перед Адом, ввергни меня в Ад!»

Очень важный тест для определения адекватности суфийского ученика состоит в том, скрывает ли он чудеса, которые сам совершает или чудесные события, когда они с ним случаются, и остается ли он совершенно незатронутым их влиянием.

Желание и страх, возбуждение и реклама существуют лишь на низком, эмоциональном, а не на восприимчивом, духовном уровне, – возвышенная природа этой концепции является отличительной чертой суфийской работы. В лучшем случае надежда и страх могут сыграть для человека роль прелюдии, подготовки. Тем не менее, многие, так называемые духовные люди считают надежду и страх существенными средствами спасения.

Некоторые якобы суфийские общины придают огромное значение празднествам и местам захоронения святых. В этом отражается искаженное понимание, и нам полезно осознать, откуда взялось это искажение. Первоначально было замечено, что концентрация на «бытии» святого способствует восприятию его природы. Но эта практика предполагала тесную связь с определенной подготовкой. Когда ее стали копировать те, кто не обладал необходимым состоянием и не был соответствующим образом подготовлен, «мир перехватил контроль», и некоторые люди стали просто поклоняться могилам. Вслед за тем последовало нечто уж совсем примитивное, что людям, разумеется, казалось совершенно безобидным.

Эти люди не перестали быть Суфиями, потому что никогда ими и не были. Суфийское название для них – суфисты, те, кто пытается быть Суфиями. Многие такие люди готовы клясться, что никаких богослужений они не совершают, а только лишь чтят память покойного. Но Реальность состоит в том, что они тотемисты, что бы при этом они про себя ни воображали.

Здесь можно увидеть иллюстрацию того, как действует «вторичное я», которое упрямо превращает подлинную религию в идолопоклонство. Подобная практика, далекая от того, чтобы служить путем к просветлению, способствует тому, что человек впадает в суеверие.

Что касается предполагаемых чудес, ассоциируемых с живущими или давно умершими святыми, то чаще всего особое значение им придается во второстепенных источниках или в среде невежественных дилетантов. В действительности, один из Суфийских принципов, относящихся к ученичеству, состоит в том, что «ученик должен скрывать «чудеса» своего Мастера». Как это не похоже на то, что некоторые высокопочитаемые религиозные деятели считают религией!

Поверхностные мыслители недоумевают, как можно примирить Суфийскую духовность с известной им религией. Некоторые христианские, еврейские и исламские теоретики, в самом деле, заявляли и по сей день заявляют, что такое примирение невозможно.

Они игнорируют историю и не потрудились прочитать произведения своих предшественников. Эта борьба была начата и выиграна Суфиями несколько столетий назад, после того как инквизиторы и подобные им люди обрушились на Суфиев, утверждая, что они еретики и вольнодумцы.

Великих Суфиев, таких как Ибн ал-Араби из Андалузии, обвиняли в отступничестве от Ислама. В случае с Ибн ал-Араби вопрос, однако, был снят, когда великий суфий предстал перед богословским судом и легко доказал, даже к удовлетворению своих критиков, что его произведения аллегоричны, а взгляд духовенства слишком поверхностный, чтобы понять их.

Борьба с мусульманскими теологами-буквалистами была выиграна, когда, несмотря на то, что Суфиев называли еретиками, великий иранский теолог ислама и суфий Аль Газали был признан – почти тысячу лет назад – основным мусульманским реформатором и авторитетом, заработав себе титул «Столп Ислама».

В христианском мире суфии завоевали признание, когда, например, множество христиан стали последователями афганского мудреца Джалаладдина Руми, и когда обнаружилось, что некоторые христианские теологи адаптировали методы и идеи Газали, христианские мистики вдохновлялись различными суфийскими источниками. Евреи также давным-давно установили, что некоторые из их мистических мыслителей отчасти обязаны суфийским влияниям. Эти и многие другие факты хорошо документированы в секулярной академической литературе.

Уже то, что Суфиям необходимо было до тех пор защищать себя в религиозной области от экспертов, не понимавших духовного содержания их работы, пока сами эти эксперты не получали разъяснения на понятном им языке, многое говорит о Суфиях и немало говорит о качестве мышления их критиков.

Сегодня, к счастью, положение дел несколько проясняется. Запас накопленного знания о Суфизме увеличился, и у Суфиев появилось множество поклонников среди последователей различных вероисповеданий, многие из которых немало писали о суфиях, хотя всегда с позиции собственных предубеждений и с привнесением чрезмерных упрощений. Суфийское наследие, особенно в монотеистических религиях, завоевало широкое, если не всемирное признание. Древний Суфийский вклад в изучение человеческой обусловленности, вклад в социологическую и психологическую науки, о чем только сейчас начинают вспоминать на Западе, дал возможность последователям многих вероучений увидеть, какие аспекты их собственных верований и практик являются поверхностными и лишними, как легко сами они поддаются манипуляции, и как внешние, поверхностные эффекты пробуждают их тренированные рефлексы. Хайам сказал:

Звон колоколов – музыка рабства,

Священный шнур и церковь, четки и крест, –

Воистину все это признаки порабощения.

Суфийским прозрениям все еще предстоит быть перенесенными, помимо ислама в другие религии и, в тоже время, продолжать свое проникновение во внутрь (и за пределы) поверхностного уровня мусульманских энтузиастов и духовных деятелей, оказывая и на них свое воздействие. Также предстоит еще выяснить природу «безумных эксцессов» у лживых или самообманывающихся людей, принадлежащих к культам, имитирующим суфийские группы и ошибочно принимаемым за подлинно суфийские школы.

В свободном обществе, при современных средствах коммуникации, решение обеих этих задач становится не только возможным, но и неотвратимым.

Должное уважение к людям – существенно необходимо, но даже малое потворствование процветанию заблуждающихся или поверхностных людей, как в Суфийской, так и в других областях, ни к чему хорошему не ведет. Суфийская пословица гласит: «Слишком доброе отношение к лисе может означать гибель для зайца».

Я говорю так потому, что на одной из моих недавних лекций некий благонамеренный, но поверхностный благочестивец прокричал мне: «Не стреляйте в пианиста, он играет, как может!» Разумеется, предложения застрелить пианиста не поступало. Но мой критик, по-видимому, даже и не подумал о том, что пианист, возможно, нуждается в уроках, и что удовлетворение этой его нужды – есть проявление подлинной о нем заботы.

Иными словами, разве мы обязаны оставить неудовлетворительную ситуацию в ее нынешнем положении?!

Человек приноравливается к привычке своего «Командующего Я» выуживать лживые аналогии, чтобы, как гласит суфийская фраза, охранять пустой дом от грабителей.

Подобно тому, как Суфии всегда заявляли, что их путь находится в согласии с любой истинной религией, они утверждают также, что этот путь не привязан к какому-либо периоду времени и всегда представлялся человечеству, начиная с самого раннего этапа его существования.

Ибн ал-Фарид сформулировал это так:

Чествуя Друга, мы без конца пили вино

Даже еще до сотворения виноградной лозы.

В то время как в своем внешнем аспекте Учение может видоизменяться, чтобы соответствовать особенностям разных культур, в своем внутреннем аспекте оно остается сущностно единым. «Одежды могут меняться, но человек под ними – все тот же».

Это утверждение помогает отличить суфийских имитаторов от реальных Суфиев. Извращенные культы или культы повторений, претендующие на то, что они Суфийские, имеют тенденцию использовать устаревшие или неуместные технические приемы, регалии и даже одежды и языки, которые переносятся или импортируются из одного времени и культуры в другие. Уже сама эта тенденция объясняет, почему существует такое огромное множество видов Суфийской практики (и теорий), продолжающих свое существование вплоть до сегодняшнего дня, несмотря на то, что свою полезность они давным-давно изжили.

Один из признаков Суфия состоит в том, что он одевается в одежды той страны, в которой живет. Ученик не должен носить отрепья в знак смирения. Саади в своем «Розовом Саду» говорит: «Если ты и в самом деле отрекся, носи [даже] сатиновые одежды». Учащийся не должен привлекать к себе внимание своим странным одеянием, даже если его «пища» отличается от рациона других. Отсюда и возник девиз, один из многих на эту тему, получивший сегодня хождение среди суфийских учителей:

Ешь, что хочешь, но одевайся, как все.

Экзотические атрибуты вышеупомянутых культов обычно гарантируют их привлекательность для людей и обеспечивают широкомасштабное рекрутирование последователей, в особенности, среди легковерных жителей Запада. Другим людям это также демонстрирует бесполезность подобных культов. Далее, этому негативному процессу способствует нежелание ученых принять как факт: то, что имеет древнее происхождение, некогда могло быть плодотворным, но теперь заменено чем-то другим. Их запутало негласное предубеждение археологов и историков: «Чем старее, тем лучше». Здесь также может играть свою роль и фактор культурного шовинизма.

В результате, современные ученые бессознательно помогают культам, а не Реальности, способствуют скорее лжи, чем Истине. Академические ученые воображают, если не в своих теориях, то по существу своих предположений, что Суфизм представляет собой экзотический, культурно-обусловленный пережиток, а не живую сущность – как она всегда была известна Суфиям – способную действовать в любой культуре, на любом языке и в любое время.

В самом деле, связанная с человеческим развитием роль Суфия и его Пути, зависит от применимости этого Пути ко всем временам и обстоятельствам. Этот подход явно отличается от попыток превратить славных обитателей современного Запада во второсортную версию ближневосточных жителей средневековья.

Почему второсортную? Потому, что даже если бы повторное применение материалов многовековой давности способно было сколько-нибудь [благотворно] воздействовать на учащихся, такое воздействие могло бы успешно привести их к прозрению лишь, когда этим процессом руководил бы подлинный мистик. Но ни один подлинный мистик не станет использовать материалы, не имеющие отношения к месту, тем более, способом, который пропагандируют имитаторы. Время и его требования – существенны для проявления суфийской способности. Как сказал древний Суфийский учитель, Амир ибн Усман аль Макки:

Суфий жив для того, что составляет ценность времени, и в каждый момент он

Посвящает себя требованиям этого момента.

Из этого отнюдь не надо заключать, что современные имитаторы – мошенники. Но даже самый искренний мужчина или женщина на Земле окажется полностью бесполезным, если вместо знания и созвучия с Конечной Реальностью изберет механичность.

Таким образом, в Суфийских духовных занятиях сущностные предварительные условия фундаментально важны и должны соблюдаться, даже если учащийся настолько же полон рвения, как Моисей, и, быть может, особенно должны соблюдаться теми, кто полон такого рвения.