Воронья дорога

– До свида-ания, па-апочка, – прозвучал слабый голосок. После чего Прентис был выдернут из комнаты.

– До свидания, сынок, – улыбнулся Макхоун-старший. И снова повернулся к окну и дождю.

* * *

– У-у-у… тут мокро.

– Не сахарный, не растаешь. Че разнылся? Ты же не девчонка?

– Нет, я не девчонка. Но если испачкаюсь…

– У тебя папаша богатенький. Можешь хоть каждый день в новых шмотках приходить.

– Не мели чепухи. Я просто хотел сказать…

Кеннет понимал обе точки зрения. Лахи в грязной рубашке, застегнутой на разномастные пуговицы и булавку, в потрепанных, залатанных коротких штанишках, что пузырились на коленях и, наверное, раньше принадлежали двум старшим братьям, вдобавок щеголял свежим синяком под глазом – скорее всего, синяк поставила отцовская рука. На Фергюсе была добротная, тщательно подобранная по размерам одежда: короткие брючки из серой саржи, новая синяя фуфайка и твидовый пиджачок с кожаными нашивками на локтях. Даже Кеннет рядом с ним чувствовал себя плоховато одетым. Его шорты были заштопаны сзади, хотя новую одежду он получал всегда в свой черед. Все девочки носили юбки, блузки и фуфайки; носочки у них были не серые, а белые. Эмма Эрвилл носила пальто с капюшончиком, отчего была похожа на маленькую фею.

– Так мы играем или не играем? – спросила она.

– Спокойствие! – повернулся Лахи к девочке, державшей велосипед. – Терпение, крошка.

Эмма посмотрела в небо и фыркнула. Рядом с ней сестра Кеннета Ильза, тоже приехавшая на велосипеде, покачала головой.

Замок стоял на склоне холма. Вокруг него с высоких деревьев еще капало, и неровные, грубо отесанные камни были темны от недавно прошедшего дождя. Через листья плюща, цеплявшегося к одному из боков старинного сооружения, просвечивало водянистое солнце, а в глубине леса ворковал дикий голубь.

– Так какого черта ждем? – Фергюс Эрвилл прислонил к дереву велосипед.

Лахи Уотт своему велосипеду дал упасть на землю. Кеннет аккуратно положил свой на мокрую траву. Девочки прислонили велики к деревянным перилам в начале моста. Короткий деревянный мост, чуть шире телеги, пересекал овраг футов тридцати длиной, с крутыми склонами и густым кустарником на дне. В самом низу, среди кустов, плескался и пенился ручеек; он выбегал из леса, с трех сторон огибал задернованную скалу, на которой стоял замок без крыши, срывался водопадцем и уже неторопливо путешествовал дальше, возле автотрассы впадая в реку Эдд, так что его воды далее протекали через город Галланах и вливались в бухту возле железнодорожной пристани.

Вдруг вышло солнце, сделало траву яркой, листья плюща – блестящими. С приглушенным ревом пролетел по лесу ветер, всюду просыпав водяные капли. Примерно в миле, на виадуке у Бриджента, Кеннет увидел поезд; западный ветер уносил его шум прочь от детей, но зато Кеннет мог разглядеть пар, которым часто выстреливала труба из темного локомотива и который вытягивался назад, расстилался по крышам полудюжины купейных вагонов и тут же разрывался на белые тающие клочья.

– Короче, – сказал Лахи, – кто первым вводит?

– Не вводит, а водит, – поправил Фергюс.

– Ты меня еще поучи, сопляк. Так кто вводит?

– Может, «Вышел месяц из тумана»? – предложила Эмма.

– О господи! – затряс головой Лахи. – Ну, давай, что ли.

– Не надо поминать имя Господа всуе, – сказала Эмма.

– И высуе! – хихикнул Лахи. – Ах ты, боже мой, ну до чего ж мы нежные!

– Я христианка, – гордо сказала Эмма. – Я думала, ты тоже христианин, Лахлан Уотт.

– Я протестант, – возразил Лахи, – вот кто я.

– Ну, так мы будем играть или не будем? – спросила Ильза.

Дети встали в кружок, Эмма проговорила считалку. К великому раздражению Лахи, искать выпало ему.

Кеннет еще ни разу не бывал в старом замке. Раньше удавалось лишь увидеть его из дома, и то если специально высматривать. Правда, в отцовский бинокль его можно было неплохо разглядеть. Замок принадлежал Эрвиллам, и хотя Эрвиллы и Макхоуны дружили годами (поколениями, сказал отец, а это куда дольше, чем годами), мистер Робб, на чьей ферме стоял памятник старины, детей не жаловал, гонял их со своих полей и из рощ, даже пугал дробовиком. Только Фергюс и Эмма Эрвиллы не боялись – их прогонять мистер Робб не смел. Кеннет подозревал, что мистер Робб – затаившийся враг из пятой колонны, может, он даже натуральный нацист, прячет немцев с потопленной подлодки или готовит место для высадки парашютистов. Но хотя и сам Кеннет, и еще кое-кто из детей несколько раз тайком проникали в лес и следили за мистером Роббом, он ничем не выдал своих преступных намерений.

Зато дети изучили запретный парк. И теперь решили, что стоит осмотреться и в замке.

Там неплохо сохранились подземные помещения и каменная лестничная шахта; лестница поднималась вверх и проглядывала посреди руин, в окружении камней, земли и сорной травы. Отсюда она уходила дальше, ввинчивалась в круглую угловую башню, обрываясь на давно исчезнувшем этаже – там остался только дверной проем, за которым проглядывала центральная стена. Другая лестница пронизывала сами стены по ту сторону внутреннего двора, поднималась через их толщу, минуя еще три дверных проема, с примыкающими балюстрадами; ступеньки вели к двум комнатушкам у верхних оконечностей темных дымоходов – пристроенные к стене снаружи, они спускались до цоколя.

В замке была уйма темных закутков и тенистых уголков, где можно спрятаться, а еще было много оконных и печных проемов высоко в толстых стенах, и вот бы туда залезть, кабы силенки да смелость, и отчего бы с винтовой лестницы не перебраться на самый верх развалины, и там прогуляться по самым кромкам обросших плющом стен в шестидесяти с гаком футах над землей, и увидеть оттуда море за Галланахом, или горы на севере, или лесистые холмы на юге. Ближе, позади замка, за мостом находился парк, обнесенный оградой, запущенный – плотные заросли рододендронов под араукариями и буйство экзотических цветов, что в летнюю жару приманивали гудящие рои насекомых.

Договорились так: прятаться можно в любом месте замка, Лахи остается за мостом на дороге и медленно считает.

Дети хихикали, шикали друг на дружку, суетились, но вскоре все разбежались по укрытиям. Кеннет забрался в оконный проем на верхотуре и засел там на корточках.

Наконец Лахи пошел в открытый холл замка, огляделся. Несколько секунд Кеннет следил за ним, затем подался вперед, прижался как можно плотней к каменному подоконнику.

Он был в восторге оттого, что его никто не мог найти, хотя Лахи уже отыскал всех остальных, и все они кричали, чтобы Кеннет выходил, пора играть по новой. Но он лежал на подоконнике и ловил всей кожей сырой бриз, который, залетая в окно, щекотал волоски на голых щиколотках Кеннета. Он слушал крики детей, разносившиеся эхом в пустой раковине замка, голоса ворон и диких голубей с ближних деревьев и чувствовал запах темных влажных мхов и сорной травы, нашедших приют среди выветренных серых камней. Глаза были все время зажмурены, и он, слушая, как дети ищут его и зовут, испытывал непривычную тугую дрожь в животе, отчего хотелось стиснуть зубы и крепко сцепить ноги, и он боялся, что намочит штаны. Мне тут нравится, подумал он. И мне нет дела до того, что идет война, что дядя Фергюса погиб в Северной Африке, а Вулли Уотта убило в Северной Атлантике, а Лахи достается на орехи от папаши, а нам, наверное, придется переехать, потому что мистер Эрвилл просит освободить его дом, и мне совсем не дается тригонометрия, и немцы готовят вторжение. Мне тут очень нравится. Если бы я прямо сейчас умер – плевать. С высокой колокольни плевать.

Лахи наконец забрался на самый верх стены и лишь оттуда углядел Кеннета. Кеннет спустился, зевая во весь рот и протирая глаза, – уснул, понимаете ли. Что, я победил, оказывается? Ой, до чего здорово!

Они еще поиграли и посмеялись над выигравшим Фергюсом – он прятался в комнатушках наверху второй лестницы, и Кеннет сообразил, что это за комнатушки. Туалеты, вот что! И никакие не дымоходы к ним примыкают – туда, в эти отверстия, делали по-большому и по-маленькому. Фергюс прятался в сортире! А еще боялся замараться!

Фергюс не соглашался с тем, что это туалеты. Там совершенно чисто и не пахнет – дымоходы наверняка.

– Дымоходы – задние проходы! – ржал Лахи. – Очки-толчки!

Эмма фыркала, но не улыбаться не могла.

– Дымоходы! – отчаянно стоял на своем Фергюс, глаза на мокром месте.

Он посмотрел на Кеннета, словно ожидал поддержки. Кеннет опустил взгляд на утоптанную землю под ногами.

– Сральники, сральники! – хохотал Лахи. – Фергюс прячется в клозете, не играйте с Фергом, дети!

– Дымоходы! – протестовал побагровевший Фергюс, угрожая сорваться на визг.

– Фергюс – это жопа с ручкой! Не хотим дружить с вонючкой!

Кеннет смотрел, как Фергюс дрожит от бешенства, а Лахи скачет по кругу и скандирует:

– Вы знакомы с этой штучкой?! Познакомьтесь: жопа с ручкой! Не хочу играть с вонючкой!

Фергюс в бессильной ярости таращился на сестру и на Кеннета, как будто считал их предателями. А потом просто стоял и ждал, когда Лахи надоест дразниться. И Кеннета удивило, что гнев постепенно сошел с лица Фергюса, оно сделалось пустым, ничего не выражающим.

У Кеннета возникло странное ощущение: как будто у него на глазах что-то было погребено заживо, и он даже содрогнулся, такой озноб пробрал его вдруг.

– …Фергюс в школу носит ранец! Потому что он…