Откровения на пути в обитель

Один семестр практические занятия у нас преподавал ассистент Игорь Иванович – пошляк-практик. Наши гетеры-одногруппницы были в восторге от его двусмысленных шуток. Судя по всему, его «практика» продолжалась и после занятий. Их перемигивания и томные взгляды не могли остаться незамеченными для аскетов-одногруппников. Я лично был свидетелем, как друг Игоря Ивановича с кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии Виктор Павлович достаточно тесно «практиковал» с нашей Светой Г. Однажды даже мы с ним оказались у неё дома за одним столом, куда я приехал за конспектом.

Скверная духовно-нравственная атмосфера в современной отечественной медицине имеет прочные корни. Флирт, похоже, является в ситуации безверия и бездуховности вынужденным средством психологической компенсации униженного нищенского состояния практических медработников. Институтская скамья была и остаётся инициацией и наглядным уроком этого. Один Бог ведает, сколько невинных девиц лишились своей девственности в руках опытных обольстителей-«педагогов»!

Помню занятие в учебной комнате с коржиком в одной руке, стоящим рядом стаканом компота из буфета, пинцетом в другой, испачканной человеческим жиром, руке и трупом большого мужчины с наколкой «Юра» на кисти.

Сложные чувства вызывает необходимость изучения медиками-первокурсниками костей на «нативном» материале. Проще говоря, для того чтобы вызубрить латинские названия и показать на костях многочисленные бороздки-сулькусы и бугорки-туберкулюмы, необходимо иметь перед собой настоящие человеческие кости. Поскольку на кафедре анатомии до позднего вечера просто не выдержать, да ещё и задания по другим предметам надо успеть сделать… нужно идти на кладбище и по установленному тарифу покупать у могильщиков необходимые кости, которые попадаются при копании могил и которые они специально припрятывают в надежде получить за них «магарыч». Таким образом и я раздобыл на городском кладбище череп и лучевую кость, принёс их домой, обработал в ведре с раствором «Белизны» и гордился собственными препаратами, неосознанно являясь, по сути, соучастником кощунственного греха. Свой череп я даже покрыл лаком и поставил его на книжную полку. О греховная простота!

Переезд с одной учебной базы на другую всем потоком из 200 человек представлял собой величественное зрелище. Под угрозой опоздания приходилось брать штурмом бедную развалюху «ЛиАЗ» многострадального 24-го маршрута. Висим на подножках, но… едем! Саркастический юмор водителя: «Студенты, вы мне весь ЗАД забили, если не будете платить за проезд, я вас всех через ПЕРЁД выпускать буду!». Конспекты по истории КПСС совершенно непонятных работ «великого Ильича», материалов съездов партии и прочей никому не нужной ерунды. Практические занятия по органической химии, суровая преподаватель Еникеева (не помню имени), страх не успеть до конца занятия сделать лабораторную работу и схлопотать долг. Торопимся-бегаем по учебной комнате в дыму, едких ароматах кислот и щелочей. Пытливый и доскональный Костик Ж. пытается рассмотреть флюоресценцию в пробирке на свету и, увлёкшись, медленно и торжественно выливает её ярко-оранжевое содержимое себе на чепчик и халат! В нервной суете даже рассмеяться толком никто не смог.

Под влиянием очаровательной Ларисы Петровны – преподавателя гистологии – записываюсь в студенческий кружок, беру, вернее – получаю, тему «Регенерация мышечной ткани». Что-то конспектирую в библиотеке, не задумываясь, зачем мне это нужно. Делаю доклад на заседании студенческого кружка. Спустя годы вижу, насколько важно для начинающего специалиста участие наставника в любом деле. Метод проб и ошибок как форма смирения, конечно, тоже имеет свои плюсы, но больше для духовного роста, нежели профессионального обучения. Поэтому практический совет: воспитывать своё чадо именно в этом духе, молиться об обретении истинного наставника в любом деле. В следующей книге поговорим об этом подробнее!

Господь послал мне некоторое послабление: пригодился мой опыт занятий в секции настольного тенниса. Вместо дебилизирующих уроков физкультуры два раза в неделю посещаю секцию на базе института связи (своей секции у нас не было), выступаю за свой мединститут на городских соревнованиях. Изредка бывают санитарские дежурства в клиниках по вечерам всей группой. Весело и интересно. До сих пор в памяти старые стены клиник, построенных ещё в довоенные годы, тёплый затхлый аромат и сырость подземных переходов между терапевтическим и хирургическим корпусами с загадочными ответвлениями и аппетитным буфетом.

Аккуратно раз в неделю «женихался»: посещал в бассейне клиники травматологии-ортопедии свою школьную «кралю» И. Мои визиты сильно смахивали на свидания «по долгу службы». Избранница особого интереса ко мне не проявляла, терпела и позволяла поболтать с собой. На следующий год она поступила на педиатрический факультет, я продолжал наведываться домой. Её проницательная мама Валентина Павловна, похоже, симпатизируя мне, с сожалением бросала в мою сторону понимающие взгляды. Чувствовал – не светит мне здесь ничего, но настырно продолжал прошибать лбом эту бетонную стену, пока не получил известие о близкой свадьбе И. с парнем из её группы Олегом. Не скажу, чтобы меня эта новость убила, скорее наоборот – почувствовал какое-то облегчение: конец неопределённости, просто и легко, привычно проглотил очередную горькую пилюлю. В душе сохранялось трепетное чувство романтической любви на всю жизнь до самого последнего времени.

Попытки обрести замену И. в сердце успехом не увенчались, хотя были какие-то чувства, похожие на трепетную любовь, к одногруппницам Свете Г., Ире А. Но всё это было совсем не то! Возможно, моя реакция на отвержение по типу «ну и пусть, а я всё равно вам докажу; ещё горько пожалеете, госпожа, о своей ошибке» давала мне силы ещё настырней вгрызаться в изучение медицины.

Перед 2-м курсом нас снова вывозили на сельхозработы в деревню с метким названием Пролейка. Здесь, уже не столь напуганные возможностью исключения из института, мы иногда позволяли «пролить» в своё нутро обменянный на картошку в деревне самогон вприкуску с испечённой на костре картошкой под песни с гитарой. Был тариф «бартера» с местным населением: ведро картошки – трёхлитровая банка молока, два ведра картошки – бутылка самогона, три ведра – русская баня. Условия были, конечно же, достойнее, чем в «Коммунаре», тем паче, что рядом с нами жили и работали старшекурсники. Как ни странно, наши студенческие вечеринки были весьма целомудренны: всё на уровне игривых взглядов, песен хором и плясок на дискотеке. Конечно же, кто-то и тешился в гламурных похождениях, только это не было широко распространено.

В Пролейке я обзавёлся «дежурной» дамой сердца – ПО ТРАДИЦИИ, тайно от неё и без претензий на взаимность. Наташа М. училась на параллельном потоке. Случайно ли, но она, как и моя школьная «невеста» Марина, попала в сферу внимания старшекурсника, и, по-видимому, он «воспользовался случаем», так что «моя дама» днём на картофельной борозде была далеко «не в форме» после ночных приключений.

К третьему курсу у меня стали вырисовываться контуры моего будущего места в медицине. Рамки учебного курса перестали меня устраивать, и постепенно начал формироваться собственный образ врача-практика. В нём главное место принадлежало научным знаниям, мануальным навыкам и естественным способам лечения, доведённым до уровня высокого мастерства и филигранного искусства без зависимости от технических достижений и высоких технологий.

На третьем курсе я стал посещать научный студенческий кружок на кафедре пропедевтической терапии. Немалую роль в этом сыграл преподаватель нашей группы Евгений Иванович Селезнёв. Педагог и клиницист с большой буквы, просто обаятельный человек, он как никто другой соответствовал моему идеалу врача. Выстукивание, выслушивание, ощупывание, расспрос больного были возведены им в ранг культа в хорошем смысле этого слова. Обходы и демонстрации больных превращались в увлекательный и захватывающий детектив в расследовании преступных действий болезни, а беседа с больным – в театральную миниатюру и вместе с тем в урок любви и сострадания. К сожалению, у Евгения Ивановича не было студенческих исследовательских тем. Мне досталась тема «Острая сердечная недостаточость и отёк лёгких» у другого руководителя. Им стал коллега Евгения Ивановича – Семёнов Вадим Алексеевич. Он уступал моему кумиру в преподнесении материала, был непоследовательным, но по уровню энтузиазма и энергии был даже выше. Впоследствии Вадим Алексеевич возглавил кафедру терапии в Саратове. Часами высиживал я в областной научной библиотеке, выискивая материалы по теме. Это было захватывающе. Однако, к сожалению, всё опять-таки закончилось докладом теоретического материала на студенческом кружке. Ещё раз возвращаюсь к теме важности мотивированного и целенаправленного поиска наставника и профессионального интереса в любом деле. Какие колоссальные потери несли и несут наше здравоохранение и государство из-за отсутствия упорядоченной системы профотбора, профмотивирования и спецподготовки наиболее одарённых Господом специалистов!

Следующей ступенькой в науке была работа на кафедре неврологии. Божиим промыслом моим научным руководителем стал Алексеев Геннадий Николаевич – сын того самого маминого «спасителя» нейрохирурга Николая Ивановича. Мне поручили изучать отдалённые последствия стереотаксических операций при эпилепсии. Дали адреса больных, которых оперировали в 70-х годах в Куйбышеве в учреждении, которое называлось почему-то «физинститут» (судя по всему – клиника неврологии и нейрохирургии мединститута). В нём же, кстати, оперировали и мою маму. Я писал письма прооперированным больным со всего СССР и, получая от них ответы, анализировал их. Результаты я доложил на студенческой научной конференции. Было интересно, но вместе с тем глубоко в душе оставался без ответа вопрос: при неплохой теоретической базе стереотаксического метода почему такие скромные результаты? В большинстве случаев припадки через некоторое время возобновлялись.

Подводя итог сказанному, отметим, что это были мои первые соприкосновения с МЕДИЦИНСКОЙ НАУКОЙ. Необходимо было пройти непростую школу подготовки и защиты кандидатской диссертации, чтобы понять, насколько зачастую ЭФЕМЕРНА И ЛЖИВА эта область деятельности. Ярлыки кандидата или доктора медицинских наук никоим образом не должны затмевать критику и расслаблять нас, если ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИЛ НАС СТАТЬ ПАЦИЕНТАМИ. Скорее наоборот – этот факт должен настораживать нас. Вероятнее всего, перед нами – амбициозный теоретик, способный нанести реальный вред нашему здоровью, нежели сердобольный и искусный ВРАЧ.

После окончания третьего курса со мной случилась неприятность. Во время подготовки к летней сессии я поехал «развеяться» за город на велосипеде. На обратном пути пришлось преодолевать сильный встречный ветер и усталость. Пригнувшись к рулю, я из последних сил крутил педали. Подняв голову, слишком поздно увидел, что на меня стремительно надвигается надпись «Хлеб» на задней стенке фургона, стоявшего на обочине. По-видимому, я пытался закрыться от удара левой рукой, а правой нажать на ручной тормоз. Удар! В себя пришёл лёжа на асфальте. Кроссовки, очки, кепку сорвало ударом. Правая рука не работала. По лицу текла кровь. Ползком я нашёл все свои пропажи. Даже очки! Побрёл искать водителя фургона, который спустился с насыпи в кустики по малой нужде и уже поднимался мне навстречу. Не дав ему ничего толком спросить, я попросил его отвезти меня в ближайшую больницу – кардиоцентр. Велосипед с искорёженным рулём попросил проходивших мальчишек-рыбаков доставить домой, назвав адрес. Удивительное поведение в экстремальной ситуации! Ничего не потерял, всех «построил»! Дальнейшие события прошли как в кино: транспортная шина на сломанное предплечье и наркотик в кардиодиспансере, «скорая» перевозка в травматологическое отделение больницы им. Семашко, снимок, диагноз «оскольчатый перелом правой лучевой кости со смещением», репозиция отломков, гипс, такси до дома. Удивительно, но и здесь я всех «построил». Задал все необходимые вопросы, попросил вызвать такси, заставил медсестру вынуть из ведра с моими рвотными массами упавшую туда кепку, завернуть её в газету и вернуть мне.

Горе было моим бедным родителям! Они услышали в открытое окно, как кто-то зовёт снизу от подъезда, называя номер нашей квартиры, увидели искорёженный велосипед и бросились искать меня по больницам. Мы вернулись домой одновременно. Впервые в жизни я увидел, как папа плачет. По милости Божией всё обошлось как нельзя лучше. Даже ту самую трудную за всё время обучения в институте сессию после третьего курса я сдал на все «отлично» и получал целый семестр повышенную стипендию 50 рублей! Гипс, который по срокам я должен был снять в середине сессии, я доносил до конца, поскольку понял, что основной разговор с экзаменаторами будет идти отнюдь не по теме билета, а в связи с обстоятельствами моей травмы.

Будучи ориентированным на практическую медицину, акцент в обучении я делал всё-таки именно на ней, а не на научном поиске. На первых курсах я немного подрабатывал совместителем-санитаром в стационаре. После третьего курса у нас была сестринская практика, которую я проходил в клинике пропедтерапии. Интересно, что все манипуляции давали учиться делать на живых людях. Никаких муляжей. Это при том, что тогда не было одноразовых шприцев и иглы напоминали зазубренный гарпун, а поршни «уваривались» в стерилизаторах, из-за чего шприцы «текли» во время инъекции. После этого я какое-то время работал по совместительству медбратом в клинике ортопедии, микрохирургии и сухожильно-мышечной пластики.

После окончания четвёртого курса у нас была фельдшерская практика в центральной районной больнице села с красивым названием Новоспасское в Ульяновской области. Уйма новых впечатлений, пьянящая свобода, студенческие лихие попойки с возлиянием того, что продавалось в сельмаге под названием «Алкогольный коктейль “Апельсиновый”». В наше меню входило также разливное «бодяжное» пиво, которое за отсутствием адекватной тары мы наливали в эмалированное ведро и везли на автобусе под осуждающие взгляды сельчан-пассажиров в наши больничные апартаменты. Парней и девушек было примерно поровну, и в первый же вечер на стартовой вечеринке у нас сложились пары. Из этого строя выпадали лишь две калмычки – Инна Б. и Лиля (фамилию не помню). К сожалению, Лиля через год на фоне стресса покончила с собой, выбросившись из окна общежития.

Меня учила целоваться полноватая, весёлая и шустрая Светлана Б. Для меня это было новое занятие, и я проявил в этом поразительное усердие, за что моя «краля» называла меня «лизунчиком». На большее я, как ни странно, не посягал, да и она поставила чёткие лимиты наших отношений. У Светы был парень-сокурсник по прозвищу Майкл, находившийся в стройотряде, а отношения со мной были для неё просто невинным развлечением. После окончания института они поженились, но вскоре Майкл трагически погиб и она овдовела.

Та же Света «устроила жизнь» моему лучшему другу-одногруппнику Жене К., также проходившему практику в Новоспасском. Она пригласила к нам в гости свою подругу Ларису, и очень быстро после окончания практики моего друга «закольцевали», а я был на их свадьбе свидетелем.

На практике меня поразила методика, по которой мы осваивали навыки и манипуляции. Опять-таки – «живьём» на бедных сельчанах, которым наши белые халаты напрочь отключали критику и элементарную осторожность. Там я отчётливо понял, что подобная участь юридически не защищённых советских пациентов перед медицинской «агрессией» – одно из «достижений» безплатной медицины и является закономерностью. Они смиренно вверяли нам, часто находившимся в состоянии «после вчерашнего», свои жизни и здоровье. Хотя, конечно же, была почва, благоприятная для всего этого безобразия. Главный врач, будучи в прошлом талантливым руководителем и хорошим хирургом, увы, окончательно спился и поражал односельчан масштабами своих пьяных загулов.

После сдачи экзаменов по практике я устроился работать фельдшером линейной бригады «скорой помощи». Все «прелести» и изнанку нашей первичной медицины и жизни посчастливилось здесь узнать очень иллюстративно. Истинное лицо медицины – с пьющими, блудящими и курящими, как паровоз, врачами и фельдшерами преимущественно женского пола, вопиющими врачебными ошибками и халатностью, драмами и трагедиями. Вместе с тем – самоотверженностью, виртуозной диагностикой «на пальцах», мастерским использованием небогатого арсенала инструментов и медикаментов, неистощимым юмором, умением сохранять самообладание в самых критических ситуациях. Не буду продолжать эту тему, ибо это – многие тома!

К пятому курсу я определился в выборе будущей специальности. Этому способствовали пережитые мной по Промыслу Божию трагико-комические эпизоды. Вот случай, о котором я до сих пор вспоминаю с содроганием.

Как-то на цикле эндокринологии мы сдали в учебных целях кровь на сахар и мне выдали результат, втрое превышающий норму. Только что изучив коварность сахарного диабета, я понял, что мне – КОНЕЦ. Сутки я привыкал к этой мысли, прощался с миром, готовился к медленному умиранию. На другой день пересдал анализ, да ещё с сахарной нагрузкой. Результат был совершенно нормальный! Толерантность к сахарной нагрузке тоже нормальная! Просто кто-то в лаборатории ПЕРЕПУТАЛ анализы! ЭТО БЫЛ ОЧЕРЕДНОЙ УРОК НАШЕЙ СОВЕТСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.

Не менее тяжким испытанием стала для меня ИПОХОНДРИЯ с подозрением у себя олигоурической стадии хронической почечной недостаточности. Были похожие симптомы, в связи с чем я многократно измерял у себя суточный диурез, сдавал мочу на общий анализ. Однажды увидел, как поликлиническая санитарка, воровато оглянувшись, бодро выливает принесённые пациентами и поставленные на столик баночки с мочой в общее ведро. «Что Вы делаете?!» – недоумённо воскликнул я, выходя из своего укрытия за углом. «Не тваво ума дело!» – буркнула хитрая тётка и нагло вылила содержимое ведра в унитаз. Это ещё больше обострило мои сомнения по поводу достоверности моих обследований. Пережив атаки своей психастенической дереализации в школе, затяжные приступы ипохондрии, без которой, кстати, редко у кого из студентов-медиков обходится, но по-прежнему находясь под влиянием лисофобии (страха сумасшествия), я решил практиковать где-то рядом с психиатрией, но не внутри неё самой.

Такой областью виделась мне неврология. Хотя, безусловно, в этой сфере медицины как нигде ощущается фатализм и «рок судьбы», поскольку настоящие неврологические болезни типа рассеянного склероза, наследственных прогрессирующих миопатий, ДЦП, сирингомиелии, бокового амиотрофического склероза, инсультов радикально не излечиваются. В связи с этим обстоятельством я уволился со «скорой помощи» и стал совмещать учёбу с работой медбратом в отделении неврологии. Интересовался больными, читал литературу. Поскольку коллектив был исключительно женским, состоящим преимущественно из одиноких дам, кроме заведующего отделением Иосифа Моисеевича Ц., я попал под всецелую заботу прекрасного пола. Однако Господь уберёг меня и на этот раз от блудного греха. Хотя не совсем…

В отделении состоялось моё знакомство с пациенткой Олей К. У неё были своеобразные приступы типа истероэпилепсии. Она была прилипчива и назойлива, а мне трудно было отказывать ей во внимании. Как-то пригласил её на концерт авторской песни в дом культуры «Звезда», где на потеху моим одногруппникам у неё произошло несколько малых приступов, но они-то об этом не знали. Со стороны было забавно наблюдать, как я оказывал заботливое внимание своей «баскетболистке», как они её назвали между собой, поскольку Оля была выше меня ростом. Девушка работала в паспортном столе. Однажды каким-то образом мы оказались у неё в комнате в общежитии, и я как мог старался соответствовать роли любовника, а она играла роль привлекательной дамы. Это было ужасно! Вспоминаю со стыдом! Потом (прости меня, Господи!) я стал её всеми силами избегать, хотя она писала мне письма и даже однажды приходила домой.

Промысел Божий заключался, похоже, в том, что через Ольгу я познакомился с замечательным, творческим, талантливым врачом Владимиром Анатольевичем Соловьёвым, занимавшимся электро– и акупунктурой и владевшим электропунктурной диагностикой. Я многому у него научился, и мы продолжаем дружить до настоящего времени.

В то же время вспоминаю ещё одно нелепое «любовное похождение». Мы познакомились с ней… во время операции в отделении микрохирургии клиники ортопедии. Она подрабатывала санитаркой в операционной. Находилась на каникулах после окончания… 9 класса. Звали её Света. Мечтала поступить в мединститут и решила познакомиться с медициной непосредственно. Прогулки, разговоры, естественно – всякое отсутствие интима… Для неё это было фактором престижа в собственных глазах и глазах подруг – ухаживание студента-старшекурсника, почти врача. Единственным интимным моментом наших отношений стало… прокалывание ушей для ношения серёжек. Поскольку я увлекался тогда иглорефлексотерапией (ИРТ), я предложил под местной анестезией проколоть уши в точке глаза: у Светы было небольшая расстройство зрения. Манипуляцию проводил впервые в жизни, неумело, мочку уха я не проколол, а фактически прорвал золотой серьгой. Потом были боль и воспаление, но, слава Богу, всё закончилось благополучно.

Политический фон, на котором прошли мои студенческие годы, был… увлекательным. Зимой 1981 года закончилась эпоха Брежневской империи: Леонид Ильич умер. Надо сказать, что у большинства было ощущение уходящей из-под ног почвы. С самого моего рождения титулы «Генеральный секретарь ЦК КПСС», «Четырежды Герой Советского Союза» и т. д. стали привычным аккомпанементом моей жизни. И вдруг!..

Пришедший на смену Юрий Владимирович Андропов казался совершенно иным человеком. Волевое лицо, довольно бодрая речь без причмокиваний (у Брежнева был тяжёлый онкологический послеоперационный дефект челюсти), даже с элементами импровизации (его предшественник всегда читал по бумажке) давали надежду на пробуждение от спячки нашей политики, по крайней мере, с экрана телевизора и из динамика радиоприёмника. Андроповская антиалкогольная политика меня не коснулась, хотя по этому поводу было много страстей и анекдотов. Была знаменитая водка-«андроповка», но мне это было неинтересно. Помню сборник лирических стихов Юрия Владимировича, трогательный фильм про его жизнь. Это было привлекательно. Ни о лагерях и психушках для диссидентов, ни о других технологиях советского тоталитаризма, изобретённых в бытность Андропова на посту главы КГБ, мы, конечно же, не знали. Увы, в 1983 году – вновь похороны. Хроническая почечная недостаточность, уремия – якобы как последствие действия яда при покушении. Не берусь судить: кремлёвские тайны ещё поразят наших потомков через много лет! Было печально, но вновь теплилась надежда. Кто же на этот раз?

Выбор Кремля не воодушевил. Константин Устинович Черненко уступал в харизме Андропову, да и на посту своём пробыл совсем недолго. Очень точно, хотя несколько цинично, отреагировало на смерть мимолётного Генсека одесское телевидение. Диктор со свойственными одесситам интонациями заявил: «Вы, наверное, будете сейчас смеяться, но Черненко тоже умер!».

В Кремле чувствовалось замешательство, но страна в надежде замерла. У народа к этому времени сложились свои приметы. Одна из них касалась кандидатуры следующего генсека. На удивление всем, за гробом на похоронах Черненко шёл молодой малоизвестный секретарь политбюро Михаил Сергеевич Горбачёв. Неужели он? Примета и на этот раз не подвела. Была объявлена горбачёвская «перестройка», и под этим лозунгом мы заканчивали нашу alma mater – Куйбышевский медицинский институт.

Нельзя не сказать о событии, которое вначале просто «шумнуло», и его по традиции пытались было замолчать. Но не удалось! Оно отозвалось многократным эхом и отзывается до сих пор. Речь идёт о Чернобыле. В той драме явила себя в полной мере напрочь сгнившая советская социально-политическая система. Сколько людей погибло зря из-за трусливого бездействия или преступных действий партийных чиновников!

На старших курсах я продолжал искать панацею для лечения больных и как-то, возможно через доктора Соловьёва, обратился к ИРТ. Интерес, как всегда, явил себя страстно и до последней капли! Я обнаружил в студенческой библиотеке фундаментальное руководство по иглорефлексотерапии Дины Мухамедовны Табеевой – заведующей одноимённой кафедрой из Казанского института усовершенствования врачей, авторитетнейшего в СССР специалиста в этой области. Аккуратно конспектировал после занятий топографию точек и меридианов в особую тетрадь. С благоговением, как храм Божий, посещал кабинет ИРТ в ЛОР-клинике академика И. Б. Солдатова. Слава Богу, что хозяин кабинета Владимир Николаевич Степанов никогда не отказывался ответить на мои вопросы и показать что-то из секретов метода. Позже я познакомился с одним из старейших специалистов по ИРТ Ниной Михайловной Корчак из медсанчасти № 9, но это было уже в моём восприятии совсем не то! Не та харизма и вовсе бытовая «аура».

На шестом курсе или даже по окончании его в интернатуре я познакомился с главным в то время психотерапевтом Куйбышевского облздравотдела Михаилом Львовичем Покрассом. Личность он, конечно же, неординарная, но об этом чуть позже. Скажу лишь, что этим знакомством логически продолжилось моё дальнейшее продвижение в сторону познания безграничных тайн человеческой души.

Продолжалась моя дружба с моим «личным доктором» Саньком С. К нам присоединился его согруппник по фармфаку Володя П. Исключительно пуританская мужская компания не подразумевала общения с девушками.

Яркий след в памяти оставило наше обязательное участие в майских и ноябрьских демонстрациях – почти как обязательный ежегодный показ на Первом канале фильма «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» под Новый год. Под зорким оком старост групп и потоков надо было прийти в учебный корпус института, получить положенный «инвентарь» – флаг или портрет одного из партийных геронтократов, а затем следовать в толпе студентов разных вузов к центральной городской площади им. В. В. Куйбышева. Никто из студентов, конечно же, не относился всерьёз к этим сборищам. Приходили ради «галочки» и ради «хохмы». Здесь воочию можно было увидеть подтверждение студенческой мудрости того времени: «У кого ума нет – поступают в пед, у кого стыда нет – поступают в мед, у кого ни тех, ни тех – поступают в политех». Медики вели себя довольно скромно, в отличие от политеха и авиационного. Те очень быстро «входили в раж», пользуясь попутными подворотнями для принятия «на грудь». По площади к моменту своего появления на ней шли пьяные орущие толпы. Рядом с нами шла колонна заводов куйбышевской «оборонки». Помню, как пьяные «в дым» рабочие шли мимо генеральской трибуны, молча сопя и держась из последних сил за некое высоченное и громоздкое сооружение – транспарант на велосипедных колёсах с какой-то бравурной надписью и портретом Ильича. На выходе с площади чувство равновесия пролетариями было безнадёжно потеряно и вместе со своей повозкой они медленно завалились на мокрый от дождя асфальт, накрыв транспарантом других, ни в чём не повинных, но не более трезвых демонстрантов. После демонстрации стайки студентов порхали в находящийся по ходу движения большой питейный центр – пив– и коктейль-бар «Цирк». После 2–3 графинов на брата (4–6 л) плохого пива с хорошей мясной или рыбной закуской всего лишь по 2 рубля мы настырно штурмовали с пробуксовкой покрытую скользкой глиной горку на выходе из бара, не желая обойти по ровному асфальту. Прости моё недостоинство, Господи!

Особым времяпрепровождением были поездки на футбольные матчи «Крыльев Советов». Неповторимая атмосфера единства и сплочённости болельщиков на трибунах стадиона «Металлург» была истинной в сравнении с театром «демонстраций трудящихся». Обратно с матча, как правило, возвращались пешком по улицам отданного на откуп фанатам многострадального городского района «Металлург». Матч продолжался и на улицах под возбуждённые крики пассажиров проезжающих автобусов, трамваев и пешеходов. Надо отдать должное мудрости тогдашнего руководства города, дающего возможность «выпустить пар» куйбышевцам, уставшим от погони за элементарными предметами быта в эпоху тотального дефицита.

Мы с Сашей С. были удивительно легки на подъём. Любили совершать многокилометровые прогулки по городу. Любили просто сорваться куда-нибудь в «дальние дали». К примеру, выходили с футбола, и кто-то из нас говорил: «А поедем в Москву?!». Сборы недолги, просьба помочь с покупкой билетов моему дяде Ване, начальнику отдела вокзалов управления железной дороги, и на другой день мы уже в поезде. Таким же образом мы совершили и зимний круиз «Новгород – Ленинград». Стильные разговоры «ретро» типа «А не выпить ли нам, брат Александр, чаю на Невском?», постоянные «приколы» и самые невероятные ситуации, когда, скажем, продрогнув на морозе, мы ВДВОЁМ по просьбе женщины-водителя сталкиваем уклонившийся с линии троллейбус к проводам на Васильевском острове.

После пятого курса нас отправили на военные сборы в полевой лагерь г. Тоцкое. Месяц жизни в палатке, положенные занятия, офицерская присяга, студенческое непотопляемое веселье, и вот, значительно полегчавшие, в обвислой одежде, мы возвращаемся домой лейтенантами медицинской службы.

В этот месяц расстался с холостяцкой свободой мой дорогой друг Санёк С. Мне оставалось ещё год учиться в субординатуре, а они с одногруппницей Светланой уже получили распределение в с. Юрино Марийской АССР. В августе плыву на «Метеоре» поддержать друга. Целый день нестись на подводных крыльях в неведомое Юрино – неповторимо! Ошибочно полагал, что Марийская АССР – это Йошкар-Ола. Билет брал до этой остановки. Вышел на пристань и увидел диковатый волжский берег, вдаль от которого уходила автотрасса. В ответ на мой недоумённый вопрос мне снисходительно объяснили, что Йошкар-Ола – в 40 км от Волги, а до Юрино ещё около двух часов нужно было плыть. Сговорился с рабочим на дебаркадере-пристани о ночёвке. Тариф – анекдоты. Рассказчик я неважный, и вскоре он, потеряв ко мне интерес и залив в своё нутро немало водки, ушёл к себе в каюту. Утром я продолжил свой путь и к обеду оказался у своих друзей в старом деревенском доме. Выжили они там только благодаря практичной непотопляемости жены Светланы. Мой «аристократ» оказался совершенно неприспособленным к жизни в срубе-развалюхе с полуразрушенной печкой.

Повторил я свой маршрут зимой, сдав сессию и решив ещё раз поддержать друга во время каникул. Путь был несколько иной: до Йошкар-Олы – на самолёте Ан-24, а от марийской столицы до Юрино – на «кукурузнике» Ан-2. Мне предстояла тяжёлая миссия – забрать с собой беременную Светлану на роды в Куйбышев и ободрить друга на пустынножительство.

Сердце было не на месте: северный край, морозы под пятьдесят, домишка дырявый с полуразрушенной печкой и удобствами через 30 м от дома по тропинке среди двухметровых сугробов. Света тихонько рассказывает о сельских приключениях нашего «аристократа», о его неудачной попытке стать рыбаком зимней ловли, о его неуклюжем участии в ведении домашнего хозяйства. Смеёмся до слёз. Утром он собирается на работу. В комнате остывшая печка, пар изо рта. Звенит будильник. Александр, собравшись духом, выпрыгивает из-под бока спящей жены под тёплым одеялом и судорожно саркастически подпевает телевизору (тогда только начали транслировать утренний канал в 6.00), бравурной советской песенке «Здравствуй, мир, здравствуй, век, здравствуй, новый человек!» по-своему: «Здравствуй, мир, здравствуй, МУР…». Он начинает скакать по комнате, пытаясь быстро натянуть на себя штаны. Что-то дежурно перекусывает холодное, что попалось под руку, и уходит в свою аптеку на работу. Вскоре мы со Светой улетаем, а он остаётся на верную погибель. Бог помог выжить. У его друга, тоже молодого специалиста-терапевта Ивана, жена также улетела рожать домой, и два «бобыля» объединились в добротном доме Ивана. Терпели нужду, питались исключительно яичницами, мёрзли. Иногда Санёк «отрывался» на местных многочисленных котах: ласково подзывал к себе доверчивого мышелова, ловил и быстро-быстро натирал снегом сквозь пушистый мех. Кот как ошпаренный летел через всё село, а мой друг ехидно хохотал.

Покинули мои друзья Юрино оригинальным способом. Начальник марийского аптекоуправления никак не хотел подписывать открепление от республиканской фармации супружеской паре. Тогда Светлана, приехав летом с живым свёртком на руках к мужу и нагрянув в Йошкар-Олу, зашла в кабинет к чиновнику, положила на его стол кулёк и стала перепелёнывать мокрого сына Женьку. Начальник в ужасе замер, а потом быстренько поставил свою визу на бумаге и вежливо попрощался. Вскоре мои друзья были дома в Куйбышеве.

Это была эпоха тотального дефицита, в магазинах продавались несуразные «промтовары», а всё сколько-нибудь добротное и качественное было надёжно припрятано и продавалось исключительно «из-под полы». Выкручивались кто как мог. Оригинальные импортные вещи либо привозились «из-за бугра», либо покупались на чеки в «Берёзке», либо по космическим ценам – на «толкучке» или барахолке. Конечно же, мне хотелось быть как все, но родители не могли себе позволить потратить всю зарплату на какую-то тряпку. Первыми моими джинсами стали индийские «Авис», они даже немного «тёрлись», но, конечно же, были далеки от авторитетных брендов типа «Ли», «Левис», «Монтана». Только к четвертому курсу у меня появилась возможность купить на «толкучке» настоящий, под гарантию брата Володи – завсегдатая и знатока рынка, мальтийский «Ренглер» за 230 руб.

Та же история была и с музыкой. На полках музыкальных магазинов пылилась примитивная советская эстрада и музыка Восточной Европы типа «Крайс», «Омега», иногда скверно записанные альбомы «Аббы», «Бони М» и других «официозов». Всё остальное – на рынке и за немалые деньги. Помню, что двойной альбом «Смоков» стоил 50 руб., «запиленный» «Лэд Зеппелин» – 30 руб. и т. д. Мы переписывали друг у друга на магнитофонные катушечные кассеты «настоящую» музыку: «Битлз», «Назарет», «Юрай Хип», «Воскресение», «Блэк Саббат», «Супермакс» и т. д. У нас с Саньком пользовались спросом и хорошие советские копированные альбомы Рея Кониффа, Джо Дассена, «Аббы», «Би Джиз».

Во второй половине 80-х «железный занавес» дрогнул и к нам стали просачиваться хорошие, качественные вещи и книги. С помощью тестя моего друга, работавшего директором магазина «Академкнига», мне удалось раздобыть шедевр под названием «Очерки восточной рефлексотерапии» Гаваа Лувсана. Здесь я впервые встретился с восточной медициной, поскольку автор был специалистом именно в этой области. До того мне приходилось иметь дело в основном с советскими адаптациями метода в лице Д. М. Табеевой, Э. Д. Тыкочинской, Д. Н. Стояновского, В. Г. Вогралика. Позже мне попалась книга В. В. Овчинникова по этой теме. Чесались руки, хотелось по-настоящему вникнуть и овладеть загадочным методом. Я делал самодельные иглы, поскольку в продаже их тогда не было, с помощью папы собрал портативный аппарат электропунктурной диагностики. Но всё это было не то!

К сведению, духовные аспекты ИРТ редко обсуждаются конструктивно. В православии этот метод в его исходном виде обличается как оккультный. В западной традиции от истинно восточного подхода по причине его сложности для примитивного европейского и американского менталитета просто отказались. Приезжие «гастролёры» из Китая, Кореи, Вьетнама не спешат делиться своими секретами, да и уровень их откровенно невысок. Истинные профессионалы предпочитают практиковать у себя на Родине и никуда не выезжать. Попытка изучить метод чжень-цзю-терапии (так называется это в Китае) в годы братской дружбы с Китаем, когда несколько советских врачей были командированы могучей КПСС на год в Китай, завершилась НИЧЕМ, если можно так назвать попытку примитивизации того, что они там увидели, в метод ИРТ. Дальнейшая профанация ИРТ с введением её под рубрику физиотерапии и массовыми специализациями окончательно погребла весьма ценный метод лечения.