Непересечение

– Уважаемый, зачем меня, неизвестного Вам человека, посвящать в собственные переживания? Я ведь не исповедую по будням,– прозвучало сарказмом,-к чему мне эти откровения?

Заказывает уже третий «эспрессо» и наблюдает, как Дмитрий немало смущен.

– Извините, что тяну, но придется дослушать, поскольку я являюсь здесь единственным очевидцем вашего давнего знакомства с моим шефом.

– Как-так? – вопрошается с отвисшей челюстью,– мы с ним не виделись с четверть века! Небось просто бредится, дружила?!

На него, от сидящего напротив, сильно повеяло неадекватностью. А может и у самого не все в порядке с головой? За столом повисла длинная пауза, а кафе вмиг взяло и замолчало.

– Просто я добрый гений Аркадия Чугмана,– произнесено было тихо, перегнувшись, почти на ухо.

Ворохову пришлось даже отпрянуть, шумно отодвинув свой стул. Немногочисленные посетители дружно повернулись в их сторону.

– Тебе надо лечиться, Дима, и немедленно,– только и смог вымолвить старший по возрасту.

– Ладно, теперь к делу,– с лица парня слетает маска положительности- оно становится угрюмым, если не мрачным.

У Ивана же нет никакого намерения дослушивать этого более чем странного. Но что-то останавливает его, и он, было привстав, с целью уйти, снова усаживается. Видя эту неуверенность, Дмитрий позволяет себе улыбнуться.

– Давайте по коньяку и наш разговор обязательно получится,– наглеет назвавшийся «добрым гением», сейчас уже покойного ….*

*Советы самому себе

С возрастом, общение с неуважаемыми тобой людьми, куда интересней подменять ставшим комфортным уединением.

Кокон недоверия давно сидит во мне,

И разъедается им живьем нутро и делается худо,

А в рассуждениях сквозит маразм,

И мы не смотрим друг на друга…….

– И как же будешь доказывать?

– Всего-навсего Вам расскажу: почему не стало Чугмана. Вот тогда легко поверить сможете.

– Ну, давно жду,– натурально выказываю нетерпение. Теперь уже мною подзывается официант ….

С этого самого момента Димина версия о себе, да ко всему прочему его свидетельствования многих фактов по Чугману, плюс знание некоторых подробностей обо мне (что особенно поразило) вызывает, по-настоящему, обалдевание у верующего и пожившего немало.

Концепция своей идентичности у Мельниченко была не в меру оригинальной: любой человек обязательно рожден в сопровождении двух ипостасей- добра и зла. А по-другому их можно назвать, соответственно,– «испытания» и «соблазны». В данном случае он относит себя к первому. И пусть Дмитрий сам физически осязаем, у него нет какой-либо определенной автобиографии. Причем подобное диктуется не им. А собственный образ постоянно изменчив, но всегда с тем, с кем ему предначертано быть где-то рядом. И за всю, более полтинника, жизнь Аркаши, до сегодняшнего дня, представлял собою совершенно разных людей – по полу, по социальному статусу, не старых, но только без малейшего намека на кровное родство. Нет, он далеко не ангел-хранитель, а лишь тот, кто исподволь обеспечивал своему «подопечному» всевозможные коллизии, которые способны «протестировать» (сказано именно так) того, как бы на «грани грехопадения» (опять дословно).

Пока приходится только молча внимать этому умалишенному самозванцу. Ведь все это проговорено почти тезисно, заучено и, аккуратно пресекаются любые мои попытки задать сколь-нибудь встречный вопрос, позволивший, возможно, уличить прямо сейчас, оппонента в огульной лжи.

Но выпито уже изрядно и моей активности хватает лишь на то, чтобы слушать дальше. А малахольный продолжает развивать свои домыслы о «гениях и прочих», постепенно доводя меня до исступления. Но внутренне успел дать себе установку- до конца дотерпеть бред этого Димы, поскольку, явно, объяснение причины смерти Чугмана он приберег напоследок.

Вдохновение рассказчика, регулярно подкрепляемое алкоголем, переходит на новый виток, когда видно, что речь начинает опережать

мысли и превалируют общие фразы тавтологического характера. Почему, почти за час его, практически, монолога несильно удалось поверить в реальность персонажа, который сидит напротив? Не знаю. Все словно во сне. Но глухое раздражение, и это странно, ушло. И добавлю, перед тем как перейти к личности покойного, мой не очень трезвый собеседник заявляет еще одну несусветную чушь:

– А, знаете, Иван Александрович, мы- «добрые гении» даже не можем догадываться, кто из окружения «подшефного» является «злым». Считаю, что и они про нас так же. Закавыка, однако.

У меня нет никакого желания развивать и эту ерунду. Поэтому стараюсь сбить с толку зарвавшегося в своих фантазиях:

– Ответь-ка, пожалуйста. Дорогой «друг» – вот сейчас не стало твоего, при ком ты находился- с тобой теперь что будет? Сгинешь или все-таки нет?

Растерянность тенью легла на лице Дмитрия.

– К сожалению, не ведаю. Уверен только в одном- «наше» главенствующее участие в людских судьбах неоспоримо- в голосе дрожь и масса сомнений.

Вновь этот «театр» с единственны «актером» начинает меня бесить и мучить.

– А, случайно, пару часов назад, не ты ли звонил на мой мобильный и так упорно молчал?

– Точно не я. И, кстати, здесь, скорее всего, и проявилась моя «противоположность». Хотя номер Вашего телефона был мне и самому известен, впрочем, как и внешность.

– Откуда?

– Если откровенно, я уже говорил, что изначально запрограммирован конкретно на Чугмана Аркадия Викторовича. И живу в некоем параллельном с ним мире. А через определенные участки времени «гений» вдруг вынуждено меняет облик, имя порой и гендерность, но непременно входит в круг того, к кому «прикреплен» (опять эта его терминология). Еще хочу заявить- вдобавок обладаю даром предвидеть, в некоторых случаях, будущее своего «хозяина». Как сегодня, на утро, в голове сложилась определенная информация о Вас (так интеллигентно и продолжает «выкать») и предполагаемой встрече с Аркадием! – тут к нему снова возвращается самодовольный тон.

– Ну, а функции «злого»– каковы?– спрашиваю почти без всякого намека на язвительность.

– Получается такие же. Он вступает в управление нашим общим «объектом», когда меня кто-то задвигает в сторону от этого всего. А я, в свою очередь, проживаю этот период словно по наитию, то есть прислушиваясь лишь к собственной интуиции, которая никак неподконтрольна влиянию извне. И кончина Чугмана, сейчас понимаю, передоверена именно мне.

– Как ты, вообще, без какой-либо устойчивой личностной предистории, каждый раз внедрялся в общество пресловутого Аркаши? – ставлю тогда главный вопрос.

Коньяк в бутылке успел закончиться. А, на данный миг, являющийся Дмитрием Мельниченко смотрит, не моргая, в какую-то точку за окном.

–Предыдущие свои роли при нем, сознаюсь, помню довольно смутно, как-то максимально неубедительно. Но вот с Вами, Иван Александрович, явно был знаком аж лет тридцать назад. Только в каком «образе» пришлось находиться в то время- убейте, не знаю. Мои все предыдущие физические оболочки, момент их трансформации, никогда практически не оставляют исторических следов в моем вновь приобретенном сознании. Или скажу как-то иначе- эти мои «переселения» имеют сакральный смысл и во многом определяют будущее того, с кем я рядом,– он пьяно откинулся на спинку стула, прикрыв подрагивающей узкой ладонью глаза.

Эта его театральная пафосность уже изрядно успела надоесть, но решил- пока не услышу заключительную часть о происшедшем сегодня с Чугманом, наберусь терпения. А пока осторожно спрошу:

– Здесь для меня, конечно, оказалось много запутанного и прямо-таки сказочного. Поэтому хочу задать тебе еще пару-тройку вопросов,– во-первых, знаешь ли ты о письме, недавно полученном мною, затем- нынешнее твое обличье как вяжется с контактированием, якобы, теперь родных и знакомых, и наконец, что происходит с теми, чье тело, с твоих слов, оказалось «занято» тобой, уже после того, как суждено «выбраться» из него?!

Чувствую, нам следует добавить алкоголя. Синхронно киваем пробегающему мимо с подносом. Когда заказ выполнен и оба сощурились от выпитого и лимона, вижу, как он готов ответить. И хотя речь Дмитрия заизобиловала ненужными знаками препинания и совсем неинформативными идиоматическими оборотами, попробую несколько систематизировать им сказанное ….

Если попробовать по порядку и кратко:

1) клялся, даже божился, мол ни о какой анонимке за подписью- «доброжелатели» (я показал ему), совершенно не в курсе. Его, тотчас, предположение: стопудово- это проделки «злых гениев»;

2) он до сих пор не представляет, как удается подобное переформатирование от одного вынужденного «героя» к следующему. А главное тут- память упрямо отказывает полновесно продуцировать предыдущие Димины лики. Все так размыто, будто о чем-то чужом, без каких-либо значимых деталей, тех, что составляют основу настоящей биографии любого из нас.

И в каждом случае, когда просыпался в незнакомой обстановке, у, на сегодня, Мельниченко возникало разом понимание- ты опять «новый», но буквально во всех бытовых мелочах, к счастью для тебя, без единой загадки. Отсюда ему, да и, наверное, всем подобным, которые относят себя к этой категории, достаточно комфортно продолжать свою скрытую деятельность. Получалось таким образом полное «дежавю» по отношению к своему настоящему. Стоит еще добавить- жизненная гармония общеустройства этого «фантома» (мое определение) явилась результатом «диктата некой высшей силы» (не мой слог);

4) 

А относительно третьего моего вопроса- помню лишь кучу восклицаний и каких-то междометийных пояснений с той стороны……