Восемь с половиной часов

Восемь с половиной часов
Игорь Анатольевич Верещенский

Старая школа, затерявшаяся в непроходимых лесах. Что таят её обшарпанные стены, мрачные коридоры и ветхая деревянная комната на третьем этаже? Группа студентов отправляется туда, чтобы сделать репортаж для выпускной работы в университете. Буреломными дорогами они добираются до ближайшей к школе деревни, давно покинутой жителями. Один только странный старик любезно соглашается проводить их в школу. Но реальность заканчивается, едва они ступают за порог комнаты третьего этажа, как заканчивалась она в своё время и для детей, попадавших туда же.

В оформлении обложки использована фотография

с https://pixabay.com/ru автора «tskirde»

по лицензии CC0 Creative Commons

1

Мальчики готовились ко сну. Федя уже переоделся и решил пару минут перед сном, пока ещё не зашёл наставник и не велел гасить лампы, почитать интересную книгу, присланную ему отцом. Книга лежала на тумбочке; тусклый свет керосиновой лампы проникал сквозь грязноватое стекло и скудно освещал страницы, куда так тщательно вглядывался Федя, лёжа на боку и подперев голову рукой. Пёстрый и наполненный событиями мир приключений, описываемых в книге, отвлекал его от суровой действительности, а подвижный детский ум, ещё не лишённый зачастую покидающей нас с возрастом способности фантазировать, предавал каждой книжной строке особое значение, каждое происшествие сопровождал бурей эмоций, какими возможно и не обладал автор книги; каждое восклицание отважных героев преображал чуть ли не в заклинания невероятной силы. Феде всегда нравилось читать, и читал он увлечённо, за что даже становился пару раз объектом шуток со стороны других мальчишек, впрочем он на это не обращал большого внимания. Остальные мальчики (в комнате их всего было девять) тоже ещё не спали. Кто-то тоже читал, кто-то писал письма родителям, скрепя пером по бумаге, трое о чём-то болтали. Всего в комнате стояло десять кроватей, без каких-либо перегородок, разделяло их лишь пространство шириной с метр, в котором около стены и помещалась тумбочка – в верхней её части была открытая полка, остальные внутренности скрывались дверцей, разумеется без замка. Одна кровать пустовала – тот мальчик погиб в этом году; как всем коротко объяснили – упал с дерева (правда, лазающим по деревьям ни разу замечен не был).

В комнату с взволнованным видом и слегка запыхавшийся ворвался Федин друг и «сосед» Миша и набегу прокричал:

– Федька! Тебе лучше спрятаться. Погоняло идёт, и похоже он очень зол на тебя.

Федя, с трудом оторвавшись от страниц, быстро убрал книгу в тумбочку, за дверцу (пусть это никогда и не помогало, если случался обыск – впрочем, книги ведь не были запрещены) и забрался под одеяло, хотя и это было бесполезно. Погоняло – так они называли своего наставника, или лучше сказать – надзирателя, высокого мужика средних лет, с усами, в неопрятной одежде и вечно злого. Даже в те редкие моменты, когда он был в относительно хорошем расположении духа, он не позволял мальчикам бегать во дворе или шуметь, заставляя тихо сидеть в этой огромной спальне, в периоды же ярости он хватал того, кто по его мнению нарушил дисциплину и хорошенько всыпал ему кнута в специально отведённой для этого комнате. Если же нарушителю посчастливилось куда-нибудь убежать или спрятаться, то кнута уже получал тот, кто был, как ему казалось, соучастником преступления, а фактически – первый попавшийся под руку.

Зная это, все мальчики после Мишиных слов как по команде прекратили свои не отличающиеся разнообразием развлечения и забрались в кровати. Благодаря деревянному полу тяжёлые уверенные шаги наставника разлетались на всю школу. Слышны они были и в спальне, где одна за другой гасли керосиновые лампы, оставляя напоследок запах подгоревшего фитиля и лёгкий дымок в воздухе. Шаги затихли у двери в спальню, в следующую же секунду та отворилась, поддаваясь резкому движению сильной руки. Раздался низкий грубый голос:

– Легинский! За мной живо. Тебя вызывает директор.

Федя лежал не шевелясь, надеясь, видимо, на какое-то чудо. Может быть, что он станет невидимым или провалится сквозь кровать. Или что свалявшееся ватное одеяло станет непреодолимым стальным щитом – даже в таких ситуациях фантазия не оставляла его. Но наставник не стал повторять дважды. Тем же уверенным шагом он вступил в темноту спальни, но свет и не нужен был ему – расположение всех кроватей он знал наизусть, да и сквозь окна проникало достаточно света от холодной декабрьской луны, чтобы разглядеть нужную. Нащупав через одеяло ногу мальчика, он с такой силой дёрнул её, что тот вылетел с кровати в проход вместе с одеялом и подушкой, ударившись подбородком о низкую заднюю спинку и уронив аккуратно сложенную школьную форму с табуретки за кроватью. Заплакал, или заскулил от боли. Наставник таким же резким движением, только теперь за руку, поставил его на ноги и быстро повёл в коридор. Никто больше не шелохнулся. Здесь никто ни за кого не заступался – уж слишком суровым было наказание. Тем более если вызывает директор. Наставник с Федей вышли в коридор, дверь закрылась и снаружи щёлкнул большой навесной замок – это означало, что Федя сегодня уже не придёт. И возникали сомнения, придёт ли вообще. Старшеклассники рассказывали, что иногда провинившихся вот так уводили, и они уже не возвращались, объясняя это потом тем, что за плохое поведение они были отправлены домой, либо объявлялись «упавшими с деревьев».

Федя угрюмо шёл по тускло освещённому коридору за наставником, рука которого больно сжимала его запястье. Можно было догадаться, что тому натерпится всыпать ему кнута, но сперва нужно отвести к директору, в помещения третьего этажа. Поэтому каждый раз, как Федя хоть чуточку отставал, следовал резкий рывок вперёд, добавляющий боли в руке, и рычание сквозь зубы:

– Шевели ногами!

Сопротивляться у него и в мыслях не было. Он знал, за что его наказывают. Вот уже четыре раза он сбегал из школы в деревню, находившуюся неподалёку, под склоном холма, на котором и возвышалась школа, окружённая густым парком, порой напоминающим лес. Там, в деревне, в крайнем доме его угощала пирогами красивая молодая крестьянка, всегда в одном и том же красном простом платье с передником или фартуком спереди, с добрыми глазами и руками, пахнущими тестом. В грязном дворе у избы всегда копошились куры и гуси, туда-сюда сновали хозяева мужики, вечно чем-то занятые, но Феде было приятно сюда приходить, поскольку от этого двора и избы веяло теплом, добротой и зажиточностью. Последним могла похвастаться и школа, но никак ни первыми двумя характеристиками. Федя пробирался через двор и садился в тёмных сенях, наполненных различными приятными запахами тех или иных съестных заготовок, в зависимости от времени года. Его вскоре кто-нибудь замечал, а иногда и сама молодая хозяйка, обычно занятая на кухне, тем более что дверь в избу в тёплое время года зачастую была открыта; и она обязательно выносила ему что-то вкусное, добавляя свою замечательную улыбку. Там Федя мог сидеть часами, забывая обо всём под убаюкивающие звуки деревенской жизни, доносящиеся со двора, и ему ни за что не хотелось возвращаться в школу, наполненную угнетающей, словно выжидающей чьего-нибудь крика тишиной. Когда уже стало прохладно на улице, хозяйка пускала его в дом на кухню, где он имел счастье бесконечно наблюдать за её домашними хлопотами. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. За ним обычно приходил не сам наставник, а сторож или дворник, брал за руку и вёл в школу по темной грязной дороге со свисающими над ней ветвями высоких деревьев. А в школе его уже поджидал злой как оса осенью наставник, и следовало наказание. Сначала это были изнуряющие работы по школе с утра до вечера, и уроки, которые необходимо было выучить, тоже при этом никуда не исчезали. После третьего раза, кроме работ, последовало и наказание плетью, часто практикуемое в этой школе. И вот в начале декабря, когда шрамы на спине почти затянулись, Федя снова сбежал. Хозяйка хоть и рада была ему, но его вымотанный вид явно её расстроил, и она советовала не приходить к ней больше. Едва он собрался уходить сам, как в избу ворвался на этот раз уже наставник. Он ударил его и пытавшуюся заступится хозяйку, схватил его за руку и потащил в школу. Наказания кнутом не последовало, что означало, что его ждёт что-то худшее. Ходили слухи среди учеников, что есть ещё одно наказание, имеющее целью причинять не физические, а психические страдания, и что занимается этим уже сам директор.

Вот – эта тёмная дверь в стене коридора, которую старались обходить стороной все ученики – дверь на третий этаж! Теперь она открылась, повинуясь сильной руке надзирателя. Тот впихнул Федю на лестницу сразу за дверью и велел идти наверх, добавив, что директор ждёт его. Сам он за ним не пошёл, а только наблюдал снизу, как Федя, изредка всхлипывая, нерешительно ступает по старым деревянным ступенькам крутой лестницы, ведущей к такой же двери наверху, рядом с которой горела единственная здесь тусклая лампа.

– Входи! – послышалось приказание снизу, несколько усиленное вытянутым деревянным помещением.

Федя толкнул легко поддавшуюся дверь и вошёл в столь же тускло освещённый холл со шкафами вдоль стен, несколькими письменными столами и диваном с деревянными спинками.

– Закрой дверь! – снова голос снизу.

Мальчик повиновался, осторожно притворив за собой дверь, выглядевшую с этой стороны, кстати, куда лучше. Примерно по середине левой стены комнаты, между шкафов, находилась полуоткрытая дверь, оттуда в эту своеобразную «прихожую», как догадался Федя, и струился яркий жёлтый свет. Остальные две двери, тоже между шкафов, казались наглухо закрытыми. Федя даже смог разглядеть на них тяжёлые навесные замки. Стараясь ступать бесшумно, он заглянул за эту единственную открытую дверь. Снова примерно тоже самое, только к стеллажам с книгами добавились большие шкафы с какими-то странными предметами – как показалось Феде, весьма бесполезными. Там лежали, кроме горшков и кувшинов различной величины, какие-то небольшие коряги – то ли кости животных, то ли причудливые ветки деревьев; злобные усмехающиеся, угловатые маски и изображения непонятных тварей, вероятно чертей, вырезанные из дерева или кости; банки с чем-то непонятным, зачастую пустые. Самый верх шкафов украшали чучела птиц. Было в шкафах и много мелкой ерунды, вроде выполненных в совокупности с резными животными и злобными масками чернильниц, перьев и других разукрашенных принадлежностей для письма. Яркий свет обеспечивала большая люстра с множеством керосиновых (а может, газовых) ламп среди чистого прозрачного хрусталя. Но то, что Федя смог рассмотреть точно – в центре этой композиции красовался большой череп лошади с торчащими зубами, половина которых выпали, в основном по бокам. Череп видимо был достаточно старый, о чём говорил его коричневатый оттенок. Всё это достаточно интересно было рассматривать, Федя даже забыл, что впереди его ждёт неизвестное и вероятно очень суровое наказание. Но только он увидел череп, как в глубине живота стал зарождаться страх, быстро расползающийся металлическими нитями по всему телу. Федя уже хотел отступать назад, как справа раздался довольно приятный и приветливый голос:

– А, заходи, Фёдор. Я тебя давно поджидаю.

Мальчик вздрогнул, отвлёкся от созерцания черепа и взглянул вправо. Хоть голос и был приветливым, даже сладким, но в нём всё же проступали нотки злобной усмешки.

Справа настежь распахнутая дверь открывала вид в кабинет директора. Федя смог разглядеть там край большого стола, кресло, часть окна и опять же край шкафа. Страх прошёл, сменяясь на крайнюю степень недоверия. Он подошёл и заглянул в кабинет. Директор сидел за большим резным столом буквой «Г», темно-коричневого цвета, стол как бы охватывал его с левой руки. Директор был человеком лет шестидесяти, с седеющими волосами некогда тёмного цвета, с небольшой лысиной и объёмными усами, делающими его старше и придававшими доброты его достаточно суровому, серьезному лицу. На нём был тёмно-серый сюртук, явно не отвечающий ни вкусам современной моды, ни общей цветовой гамме кабинета, в которой преобладали тёмные насыщенные тона. Сюртук же казался старым и немного выцветшим. На столе лежали бумаги, несколько книг, стояли чернильницы, лампы, пепельницы, ещё какое-то барахло. В одной из пепельниц, в основании которой в ужасе метались застывшие в кости черти, лежала недокуренная толстая сигара.

– Не бойся, присаживайся. – Пригласил директор, указывая на одно из кресел около шкафа у правой стены, на некотором отдалении от стола директора. Рядом со столом кресел не было. Федя сел на край кресла, сложил руки между колен. Директор посмотрел на него, помолчал, передвинул какие-то бумаги на столе, снова посмотрел, о чём-то раздумывая. В школе директора видели мало, только если он выходил, чтобы куда-то ехать. С важным видом по школе он не расхаживал и работу педагогов не проверял, поручив эти заботы нескольким управляющим с различными уточнениями к их должности, типа «управляющий хозяйственной частью», «управляющий учебной работой» и т.д. А сам он сидел у себя наверху, и никто не знал точно, что он там делает. Ходили слухи, что ставит какие-то опыты. Никто в школе, включая управляющих, не называл его по имени, а ученики его и вовсе не знали. Приглядевшись, Федя сделал предположение, что он может и ни такой уж старый, как кажется на первый взгляд. Продолжая разглядывать мальчика, директор заговорил:

– Так ты, говорят, повадился бегать в деревню. Не так ли?

Боясь собственного голоса и стараясь не смотреть на директора, Федя выдавил_

– Да, господин директор.

– И ты ведь знаешь, что это нарушение дисциплины, не так ли?

– Да, господин директор.

– Та-ак, а ты знаешь, что дисциплину нельзя нарушать, не так ли?

– Да, господин директор.

Директор, до этого опиравшийся локтями на стол, откинулся на спинку кресла. С каждой фразой его голос терял фальшивую приветливость, становясь холодным и жёстким, лицо же теряло добродушие, делаясь резким и будто бы молодело. Металлические нити страха снова начали пронизывать тело Феди, хотя и более медленно, чем за пару минут до этого.

– Нарушители дисциплины должны быть наказаны. – Данное высказывание уже звучало как утверждение, да и голос стал совсем холодным. Федя только виновато опустил голову.

– Скажи-ка мне, – продолжал директор, – у тебя есть предрассудки?

Данный вопрос несколько смутил Федю. Странно слышать подобные вопросы в адрес одиннадцатилетнему мальчику.

– Наверно, нет, господин директор. – Ответил Федя после нескольких секунд размышления. Едва ли он полностью понимал значение слова «предрассудки». Тем более что многие из них формируются значительно позже.

– Тогда тем лучше для тебя. Ты умный мальчик, я наблюдаю за тобой с момента твоего первого посещения деревни. Но хватит разговоров. Уже время. Тебе придётся пройти одно испытание, и я бы не стал называть это наказанием. Это просто тяжёлое психологическое испытание для тех, кто это заслужил. Ведь трусливые люди без силы духа никогда не станут нарушать дисциплину, а ты смелый. Скажи мне, та крестьянка из деревни тебе очень нравится?

– Д-да.

– Тем лучше. Светлые чувства всегда помогают в трудную минуту.

Директор резко встал, обошел вокруг стола и протянул руку:

– Пошли.

Федя несмело подошёл к директору в ожидании, что и он схватит его за руку, но тот всего лишь слегка подтолкнул его, положив ладонь на спину. Голос его стал совершенно беспристрастным с проглядывающей усмешкой. Они пошли к неприметной двери в правой стене кабинета, которую Федя не приметил поначалу из-за шкафа. За дверью оказалась совсем маленькая комнатка, скорее коморка, с маленьким окошком вверху, через которое Федя увидел только тёмное, почти чёрное небо и несколько звёзд. У противоположной стены комнаты стояли деревянный диван и вешалка, больше ничего; а прямо перед ними оказалась ещё одна дверь и круглая печь, обёрнутая металлическими листами, называемая стояком – рядом с ней, топившаяся отсюда, а задняя её часть, должно быть, обогревала комнату за дверью. Директор остановился и спросил слегка потеплевшим, словно жалеющим голосом:

– Ты ничего больше не хочешь мне сказать?

После пары секунд раздумья Федя отважился спросить:

– А что будет, если я пройду это испытание?

– Всё, что угодно. Ну, скажем, я разрешу тебе раз в неделю посещать деревню, – ответил директор с намерением подбодрить мальчика, сейчас это было важно. Вряд ли он действительно собирался это разрешить, ведь не было ещё случаев, чтобы даже те, кто прошёл испытание, возвращались к нормальной школьной жизни.

Лицо мальчика едва заметно посветлело.

– Это всё? Тогда к делу. За этой дверью просторная, красивая комната. В ней тебе нужно будет переночевать. Я закрою дверь снаружи, хотя это и не требуется… но приду уже в семь утра. Это и будет твоим испытанием. – И прежде, чем Федя успел удивиться или ещё как-то отреагировать, директор открыл дверь и уже более настойчивым движением впихнул его внутрь, а затем сразу закрыл и запер её.

Федя оказался в действительно просторной комнате, хотя красотой она не отличалась. Обычная комната, лучше спальни конечно, но кабинету директора по изысканности она точно уступала. На противоположной двери стене и справа было по широкому высокому окну, слегка прикрытых простыми, но аккуратными шторами; окна открывали вид на звёздное небо и ломаную чёрную линию деревьев внизу и делали комнату ещё более просторной и лёгкой. У левой стены рядом с окном, ближе к двери, стоял большой платяной шкаф. Напротив – письменный стол с еле горевшей свечой, на нём спокойно тикали небольшие часы, показывая пол-одиннадцатого; рядом – кресло. Федя подошёл к окну напротив двери, вгляделся в темноту и с радостью разглядел внизу, далеко-далеко едва заметные огни знакомой деревни. Ему хотелось верить, что один из них принадлежит тому гостеприимному дому на окраине, что хозяйка напекла пирогов, вкусного хрустящего хлеба и теперь сидит и прядёт при свете свечи. Он перебирал в памяти те немногие воспоминания о собственном доме, где было так хорошо до того, как большие грозные дядьки в фуражках со звездой разорили дом и забрали его сюда.