Мы – люди флотские. Жизнь и приключения курсантов ВВМУРЭ. 3 факультет, выпуск 1970

Залив бутылку, Андрюха, внешне совершенно не изменившись, стоял и преспокойно упивался своей победой. Ну и крепкий желудок оказался у москвича! Раззявив от удивления рты, на несколько мгновений мы застыли столбами, а потом – дураки! – начали бурно восхвалять Андрюху, будто он совершил потрясающий подвиг.

Поход в соседнюю деревню

По-осеннему быстро стемнело. И тут улыбающийся Андрюха завлекающе напомнил, что в соседней деревне Жабино – кстати, более населённой молодёжью – тоже есть клуб, и в нём – после воскресного киносеанса – именно сейчас тоже происходят танцы. Но не мужские, как у нас, а самые настоящие, с девушками! Колхозные девушки… голубоглазые, румяные, в меру стройные… мечта поэта!

До деревни Жабино всего шесть километров – разве могло это расстояние удержать молодых парней, разгорячённых плясками, вином и молоком?! И мы начали свой легендарный поход, а вернее – курсантский исход из Фьюнатово.

Мичмана Волгин Юрий и Чесноков Георгий

Большинство двинуло пешком. Но нашлось несколько молодцов, которые, для облегчения своего передвижения, срочно овладели подручным колхозным транспортом.

Кто-то из нашей четвёрки заметил во дворе клуба телегу с пустыми бидонами из-под молока. Неподалёку на лужайке паслась лошадь, нежно хрумкая жестковатой осенней травой. Как единственный в группе специалист с кое-какими навыками крестьянской жизни, я успешно впряг лошадь в телегу. И уже через 20 минут наша четвёрка покатила на телеге, удобно развалившись на сене, следом за ушедшими ранее ребятами. Сидя на передке, я лихо размахивал концами вожжей, временами по-крестьянски крича на лошадь:

– Ехай шибче!

Однако пожилая лошадка, прядая ушами, и не думала убыстряться, очевидно, по причине устоявшегося наплевательски-философского склада характера.

Когда мы подъехали к окраинам деревни Жабино, сзади послышалось одновременное тарахтенье автомобиля и конский топот. Нас догнала странная парочка передвижных средств: маленькая «инвалидка» и белый конь со скачущим верхом Валеркой Шелевахо. Причём конь был не оседлан, и при скачке фигура Валерки, скользя по мокрой спине коняги, слегка заваливалась то на один, то на другой «борт». Надо сказать, что наш Валерка славился неутомимой, прямо цыганской любовью к лошадям, а вернее, к желанию скакать на них. И в будущем, куда бы ни забрасывала офицера Валерку служба, всегда первым делом всматривался он в окрестные дали в поисках коня для скачек. А поскольку при этом он являлся ещё и ярким блондином, то и прозвище к нему приклеилось соответствующее – «Белый цыган». И вот этот Белый цыган красиво обошёл нас на всём скаку, у самого финиша!

Крошечная «инвалидка», битком набитая курсантами, догнала нашу телегу, но обогнать не смогла по причине узости просёлка. Исполняющий обязанности шоферюги московский ас Андрюха непрерывно жал на клаксон, пассажиры орали, пытаясь согнать нас на обочину. Для обгона. Но мы, как и положено ехавшим на телеге крестьянам, степенно молчали, даже не поворачивая голов в их вопящую сторону. Как позже оказалось, много лет «инвалидка» простояла «на приколе» в соседнем с клубом колхозном дворе. Её хозяин не ездил на ней по причине неисправного аккумулятора. Наши, технически грамотные курсанты Герка Чесноков и Юрка Волгин, а также присоединившийся к ним слегка покачивающийся Андрюха Головин, решили машинку «оживить». И ведь получилось! Что они с ней сделали, одному автомобильному Богу известно, но ехала она прилично, даже сумев догнать нашу резвую лошадку. В «инвалидке» уместилось аж шесть человек!

Мы подъехали к деревенскому клубу во втором часу ночи. И кино про Ассоль, и танцы давно закончились, румяные колхозные девушки сладко посапывали на мягких перинах, просматривая сны про красивую жизнь с городскими «прынцами», которые развезли их по «дворцам-хрущёвкам» на телегах с алыми парусами. Во дворе клуба стояли, устало покуривая, все наши ранее притопавшие ребята, и Валерка, любовно поглаживающий белого коня. Расчувствовавшийся коняга шлёпал Белого цыгана по щеке большим языком, иногда, для разнообразия, покусывая временного хозяина за ухо.

Ровно в два часа ночи мы начали движение по деревне: если приехали, то изучить населённый пункт надо было обязательно. Телегу мы оставили во дворе клуба, предварительно не забыв выпрячь лошадку. Там же окончательно застыла достигшая последнего причала «инвалидка». Только Валерка не бросил боевого друга: он вышагивал с белым коником впереди отряда. Мы беспорядочной толпой устало тянулись за этой парой…

Пройдя Жабино (не такая и большая деревня оказалась), мы вышли на грязный просёлок. Справедливо решив, что все дороги ведут во Фьюнатово, поплелись по ночному просёлку. Изрядно поплутав, под утро всё-таки нашли родную деревню, где нас с радостью встретила тёплая жилуха – клуб.

Утро понедельника началось с разборок. Сразу несколько озабоченных колхозников суетливо прохаживались по двору, ожидая от нас вразумительных объяснений. Возчик молока не нашёл ни телеги, ни лошади, только пустые бидоны сиротливо валялись в траве. Хозяин «инвалидки», которому именно сейчас «приспичило» её чинить, размахивая руками, что-то доказывал председателю колхоза, мрачно курящему беломорину. Мрачный настрой председателя объяснялся просто: всё утро он безуспешно искал своего белого коня, которого Белый цыган Валерка от большой любви ещё ночью отпустил на волю. Конь радостно смылся в неизвестном направлении. Валерка объяснил своё причудливое решение личной просьбой самого коня, которому Валерка не смог отказать…

Вот такой и запомнилась наша первая курсантская «военно-морская» практика в деревушке Фьюнатово, латифундии, затерявшейся среди болот и лесов Гатчинского района Ленинградской области.

Камбуз. Часть 1. «Ох, уж этот камбуз!»

Пролетел мокрый картофельный сентябрь во Фьюнатово. Грязные, но окрепшие и сплочённые, мы вернулись в «Систему». Кстати, ВВМУРЭ имени А.С. Попова (изобретатель радио, если кто не знает по недо-образованности) шутливо переводилось курсантами как Высшее вокально-музыкальное училище работников эстрады имени Алега Попова (имелся в виду знаменитый цирковой клоун Олег Попов).

Где должен быть командир во время перехода роты по маршруту куда-то, очевидно – по делу? Впереди, на лихом коне!.. Коня, однако, нет, да и шаг не особо строевой…

После хорошей бани начались учебные занятия, наряды, дежурства, работы, редкие увольнения… в общем, служба.

Из всех видов нарядов самое двоякое впечатление представлял наряд на камбуз. Худшим был тот, когда несколько курсантов отмывали посуду после принятия пищи всем училищем. И так целый день. После каждого приёма пищи. То есть четыре раза в сутки. Кроме того, надо было помочь официанткам сначала накрыть столы, а потом – убрать… А курсантов-то в училище более трёх тысяч! Да ещё матросская рота обслуги. Да оркестранты… В общем, грусть – тоска…

Мытьё посуды заключалось в следующем: допустим, я – курсант–посудомойка, стою перед огромной металлической мойкой, где грудами навалены тарелки, вилки, ложки, половники, и, наконец, самое чудовищное – грязные бачки. Особенно ужасны они после обеда с пшённой кашей, называемой «кисляком». Каша готовилась на воде и, чуть остыв, застывала мгновенно. От неё – от тёпленькой – ещё можно было оторвать ложкой кусочек невкуснятины, но если каша застывала, то она превращалась в скользкое… дерьмо! Поэтому, когда нам приносили бачки к мойкам, то чаще всего каша даже тронута не была. Всё это пшённое дерьмо вываливалось в огромные ёмкости, очевидно, для гусей, кур и охранных собак на даче у начпрода . Гуси-то объедались, а мы потуже затягивали пояса, и, если появлялись деньги, то шли в буфет, где в особой цене были халва и горячая яичница – глазунья…

Но я отвлёкся – посуда-то ещё не мыта! Включаю краны с горячей и холодной водой; они соединяются старым резиновым шлангом в один слоновий хобот. Их этого хобота хлещет вода нужной температуры. Справа в алюминиевой миске – сухая горчица для лучшего отхода грязи и остатков пищи: Ferry тогда и в помине не было. Ко всему этому полагались тряпка, щётка со стёртой щетиной и обрывок мочалки. Начали! Берём, мочим, трём… берём, мочим, трём… и так до тех пор, пока не будет ощущаться жир. Весь этот процесс длился несколько часов, особенно долго после обеда.

Камбуз. Часть 2. «Ах, что за прелесть этот камбуз!»

Теперь про хороший наряд. Время от времени, всегда только в ночь, на камбуз выделялся целый взвод, т.е. класс. Для чистки картошки всему училищу. С точки зрения курсанта–первокурсника, это прекрасное времечко. И не только первокурсника, поскольку этот вид камбузного наряда сопровождал нас аж три курса… и даже на четвёртом, но реже.

Ночная чистка картохи. Александр Дубовицкий, Сергей Власенко, Георгий Чесноков, Андрей Головин, Игорь Филиппов

Давайте представим, что сегодня – вечер, и именно наш взвод назначен чистить картошку. Топаем разболтанным строем на камбуз. Образовавшийся ещё во Фьюнатово, наш взводный ВИА несёт гитары. Гитаристы: Юрка Быстриков и два Валерки – Назаренко и Валов. Ещё один Валерка – Шелевахо – если соберётся сыграть и спеть свои цыганские песни про коня и волю, то берёт гитару у штатных ВИА-истов. А для какой такой необходимости они волокут на камбуз инструменты, скажу позднее. У них – наших музыкантов – даже язык – особый жаргон-сленг, заимствованный из блатных песен. Себя они называют «лабухами, лабающими» на музыкальных инструментах. Иногда в наш взводный ВИА включается и ударник, Алик Пастернак, сотрясающе барабанящий на разнообразной камбузно-посудной аппаратуре.

Вот притопали. В огромных кафельных и гулких отсеках камбуза пустовато, только у стены виднеются автоматические картофелечистки, прикреплённые к полу. В углу высятся египетской пирамидой ящики с картошкой, может быть, из нашего дорогого Фьюнатово, память о котором пока ещё свежа. Если в эту ночь автоматика работает, то мы только вырезаем оставшиеся глазки из картофелин, но обычно картофелечистки стоят на приколе, поэтому приходится брать в руки ножи и – вперёд! Иногда до трёх или четырёх часов ночи. Привычно делимся на три группы: рабочие, «лабухи» и добытчики. Рабочие – это трудяги-парни, способные только удерживать нож для чистки картохи, их большинство, «лабухи» организуют развлекательную музыку, бренча на гитарах и слаженно завывая популярные песни тех времён, чтобы чистящим веселее работалось, а вот добытчики – это самые уважаемые люди: они шарят по всем углам камбуза в поисках еды, слёзно выпрашивают у дежурного по камбузу, глядя на него голодными глазами, а потом готовят деликатесы на больших плитах. Для всех. И иногда удача так поворачивается к ним нужной стороной, что мы – после чистки картошки – досыта наедаемся жареным мясом и той же самой картохой из Фьюнатово, но уже в жареном виде. Среди добытчиков еды наибольшими способностями отличались Андрюха Головин и Баграт Юрханьян. И если они с нами, то можно считать, что бессонная ночь не пройдёт даром!

Земноводные подводники

На первом курсе, среди многих прочих наук, мы изучали предмет под сокращённым названием ТУЖУК (Теория устройства, живучести и управления кораблём). Название это казалось нам смешным; мы даже выдумывали шутливые расшифровки и поговорки, к примеру: «А Володя Адажук всё грызёт-грызёт ТУЖУК!». Конечно же, старшине нашего класса Володе Адажуку не очень-то нравилась эта поговорка, однако приходилось терпеливо переносить трудности совместной жизни в курсантском коллективе.

К этой науке прилагалась соответствующая лаборатория, где сей предмет изучался наглядно. В помещении лаборатории у стены возвышалась огромная стеклянная ёмкость, прозванная «аквариумом». Наполненный водой аквариум простирался от одной стены до другой и от пола до потолка! В желтоватой водичке плавала модель пл. С моторчиком, имитирующим двигатели, горизонтальными рулями, а также цистернами, которые заполнялись водой или продувались воздухом, для погружения, всплытия, или изменения крена и дифферента. Преподаватель или курсант брал в руки пульт и наглядно управлял пл, находящейся в различных состояниях. И если бедняга курсант не те цистерны продувал или заполнял, и не туда поворачивал рули, то получал двойку. Всё просто!

Мы все прекрасно понимали, что вряд ли кто-нибудь из нас будет командовать пл, а если и приведётся кому, то очень-очень не скоро. К тому же по этой дисциплине предстоял не экзамен, а зачёт, поэтому относились к ТУЖУК «спустя рукава».

До сих пор (а прошло без малого 60 лет!) не ведаю, кто догадался притащить в лабораторию огромных лягушек и запустить их в аквариум. Увеличено искажённые водной средой, зеленоватые земноводные медленно плавали вокруг пл, обживая незнакомое пространство. Некоторые, наиболее любознательные, забирались на рубку пл, находящейся в надводном положении, и отдыхали, выпучив «зенки». Мы притихли, в ожидании событий.

Вошёл преподаватель, он же начальник кафедры, каперанг , но можно звать и капраз. Мы встали, приветствуя его, и занятие пошло своим чередом.

В этот раз преподаватель объяснял нам основы дифферентовки. До сих пор из глубины прошедших лет долетает до меня его голос:

– Сначала плавучесть подводной лодки необходимо привести к положительному значению, приближённому к нулевому. После этого следует выровнять моменты сил по крену и дифференту. Тогда, работая только гребными винтами и рулями, вы сможете парить в водном пространстве, подобно… птице в воздухе.

В пылу учебных объяснений этот романтик военно-морской службы несколько раз нажимал на пульт, заставляя подлодку всплывать или погружаться, иногда, не оборачиваясь, тыкал указкой назад, за спину, по памяти всякий раз точно попадая туда, куда надо. Но вот, после очередного тычка указкой, раздался наш дружный хохот! Что такое?! Поворот через левое плечо и… вытаращенные глаза офицера упёрлись в вытаращенные глаза лягушенции, застывшей в позе Ихтиандра у толстого стекла аквариума!

Капраз, быстро придя в себя, командным ором вызвал лаборанта – старослужащего мичмана, бывшего подводника. Ещё вчера, в курилке, в перерывах между парами занятий, этот мичман наглядно и дружески демонстрировал нам романтические последствия службы на подводном флоте, выпуская дым через… ухо, перепонка которого, по словам мичмана, была пробита глубоководным давлением. И вот этому пожилому, слегка заспанному человеку, преподаватель приказал немедленно выловить всех лягушек. Мы радостно ожидали вторую часть Марлезонского балета, но… старый и опытный мичман-подводник, чётко произнеся «Есть!», удалился за сачком, и… исчез. Больше мы его в тот день не видели.

Весёлая борьба за подводную непотопляемость

При всяком удобном случае опытные преподаватели напоминали нам, что «…для успешного выполнения боевых и учебных задач флотским людям необходимо быть здоровыми физически и психически, а также содержать военно-морскую технику в исправном состоянии». Всё это тесно соприкасалось с понятиями Живучести корабля и Борьбы за живучесть, которые изучались в рамках той же самой ТУЖУК.

Сидели на занятиях. Слушали, пока по возможности внимательно. Узнали, что понятие Борьбы за живучесть предполагало умелые действия экипажа при пожарах, сложной радиационной обстановке, заклинивании рулей… Однако преподаватель заострил наше разбегающееся внимание в основном на одной проблеме: что делать с пробоинами в корпусе плавсредства (подводной лодки или надводного корабля).

Постепенно выяснилось: если в корпусе плавсредства случится пробоина, через которую вода проникнет внутрь, то это самое плавсредство может затонуть. Удивительно элементарно, но факт, который трудно оспорить. И это обязательно произойдёт, если ничего не делать, а попросту затаиться по отсекам, постам и заведованиям, ожидая, когда спасут. Но ведь могут и не спасти… При этом надо же и боевые задачи решать, что-то делать с вероятным противником… Поэтому, не желая такого неприятного исхода, надо снова придать плавсредству положительную плавучесть, для чего совершенно необходимо эту пробоину заделать, а потом воду откачать, желательно вместе с русалками, рыбами и другими подводными существами, которые просочились внутрь корпуса.