Кумач надорванный. Книга 2. Становление.

Тип ощерил заросший рот.

– Я, собственно, голосовал за него два года назад. И тебя хорошо запомнил. Ты на нашу рембазу агитировать за него приезжал.

– Да, агитировал, – Павел Федосеевич напряжённо поджал губы.

– Агитировал он… – тип в ушанке сплюнул и приблизился к нему вплотную. – А ответ держать готов, агитатор?

В голосе его, хрипящем и низком, зазвучали угрожающие нотки.

– Я как доверенное лицо кандидата в депутаты выступал перед коллективами предприятий. На выборах народных депутатов Евгений Леонидович Винер взял в округе уверенное большинство, – с достоинством заявил Павел Федосеевич. – Что вас, собственно, не устраивает?

Тип матерно выругался, обдав перегаром.

– А то не устраивает, что жратва не по карману стала!

«А водка, значит, по карману?», – захотелось оскорблённому Павлу Федосеевичу бросить в ответ. Но он поостерёгся.

– Ты со своим депутатом не предупреждал, что за каждую банку кильки в магазине три шкуры сдерут, – продолжал тип. – Т ы обещал, что всего завались будет…

Павел Федосеевич, ещё рассчитывая смягчить неприятного собеседника, заверил:

– Зарплаты будут индексированы, успокойтесь. Их обязательно поднимут. Никто в нищету не впадёт. Ещё несколько месяцев, максимум полгода – и рыночный механизм заработает в полную силу. Надо просто набраться терпения и немного подождать.

Столпившиеся рядом люди слышали его обещания, но никого ими умиротворить он не смог.

– Издеваетесь вы что ли? – нервно вклинилась дама в шерстяной шляпе. – Да за полгода мы ноги протянуть успеем! Я тоже за вашего Винера голосовала, но только где он теперь? Куда скрылся? Он – депутат от нашего округа. Он обязан отчитываться перед своими избирателями.

Заслышав, что в толпу ждущих автобуса затесался помощник депутата Верховного Совета, на Павла Федосеевича принялись наседать со всех сторон.

– Вот вы этому депутату в Москву передайте, – наказывал ему коренастый настырный старичок с орденской планкой на пальто. – Передайте: народ – недоволен. Народ хочет знать, когда это безобразие с ценами закончится. Вы слышите меня? Пусть депутат приедет в округ и представит отчёт о работе.

– Правильно, пускай отчитается! За что он там голосует…

– Вот прямо сегодня ему и передайте! Слышите? Сегодня!

Павел Федосеевич крутился в гуще раздражённых, кипящих недовольством людей, не зная, кому отвечать.

– Ага, держи карман! – г ромко фыркнул вдруг кто-то из-за выбеленных сыплющимся снегом спин. – Депутат-то этот, небось, хорошо пристроился в Москве. Жрёт себе в три горла в кремлёвских буфетах. Что ему до наших бед…

Ядовитая реплика легко поколебала настроения людей, разбередив в них больное. Требовать бросили, по адресу Павла Федосеевича принялись язвить:

– Вот-вот! И помощник этот тоже поди не сегодня-завтра в Москву усвищет. На тёпленькое местечко…

– А, помощничек?..

Павел Федосеевич полез выдираться из враждебной толпы, чувствуя себя травимым зверем.

– Что, уши завяли? – зло щерился ему вслед пьяный в ушанке. – Тяги дать решил? Ну-ну…

Какой-то подросток запустил в спину Павлу Федосеевичу снежком. Снежный комок тюкнул под лопатку, оставив на пальто белую круглую метку. Поднялось улюлюканье, хохот.

– Так его, брехуна! – взоржал тип, заламывая на затылок ушанку.

Депутата Винера действительно не было в городе. Он заседал в Москве, в Верховном Совете. Вечером расстроенный Павел Федосеевич дозвонился до его гостиничного номера, поведал в красках про случай на остановке, затем, помедлив и будто перебарывая себя, спросил:

– Евгений Леонидович, может, вам действительно стоит приехать и провести встречу с избирателями? Успокоить их? Они же звереют прямо, честное слово. Мне сегодня казалось, что ещё немного – и меня начнут бить…

В номере Винера шла попойка – отмечали день рождения соратника по демократической фракции. Сам Винер был навеселе. Не дослушав, он с беспечностью рассмеялся:

– Расслабься, Паша. Побесятся и привыкнут. Ещё мне не хватало перед всякими уличными горлопанами распинаться.

– Но люди…

– Для людей Борис Николаевич указ о полной свободе торговли подписал. Хотят хорошо жить – пускай крутятся. Им дана возможность зарабатывать деньги. Пусть хоть консервами, хоть мылом, хоть штанами собственными торгуют. Это и есть рынок. А то заладили: «Государство, дай! Государство, помоги! Государство, сделай!» Совки…

Фоном в трубке слышались полупьяные возгласы, смех.

Ночью Павел Федосеевич долго не мог заснуть, ворочался без сна в кровати, мучимый пережитым унижением и смутной тревогой.

Беседы на улицах вёл и Валерьян, понемногу развивая в себе навыки агитатора.

Михаила всё не выписывали из больницы, и он выходил с газетами к памятнику в одиночку, выстаивал на морозе ежедневно по два – три часа. Исполненный поначалу невесёлых предчувствий, он с удивлением, с оживающей надеждой стал убеждаться, что людские настроения меняются. Его реже пробовали теперь задеть обидным словом или осмеять, пожимали руку, просили донести благодарности «рубящим правду-матку» авторам газетных статей, сетовали, давали советы. Разговоры клеились.

Стали попадаться осознанные, обозлённые враги новых порядков.

– Недолго им, негодяям, ликовать. Народ прозревает. Скоро вышвырнем демократов из Кремля к чёртовой матери, – пообещал ему незнакомый статный усач с военной выправкой, впервые пришедший к посту.

Он взял сразу несколько газет, отказался от денежной сдачи.

– Молодцом держишься. Орёл! – похвалил Валерьяна усач. – В добровольческом полку встретимся.

Соседей по общежитию Валерьян тоже пробовал убеждать. Давал им читать статьи в «Дне», рассказывал про готовящуюся в Москве демонстрацию против политики правительства и цен. Однако в их кругу найти единомышленников оказалось сложнее. Суждения заводских рабочих были плоски, политической деятельности они чурались, ругали не только правительство, но и вообще всех подряд.

Известие о московской демонстрации они восприняли холодно.

– Кто её устраивает-то хоть? Какой ещё Анпилов? – сопя, переспрашивал обрубщик Игнатьев, медлительный уваленьтугодум. – Впервые про такого слышу.

– Виктор Анпилов – депутат Моссовета, коммунист.

– Ну этих коммунистов!

– Но он против реформ, при которых еды на зарплату не купишь, – разъяснял Валерьян.

Игнатьев шелестел толстыми губами, морщил покатый лоб.

– Все мутят, мутят чего-то… Уже не разберёшь.

– Мутят демократы. Это они цены отпустили. Демонстрация против них, – терпеливо разъяснял Валерьян.