Дельфиния I

– Ах, вот как? По-твоему, я безнадежна?

– По-моему, ты очаровательна, – Альфред обнял жену за талию и привлек к себе. – Настолько очаровательна, что мне пригрозили смертью, если я тебе изменю.

– Кто пригрозил? – Эрика изумленно замерла в объятиях мужа и доверчиво расширила глаза.

– Боги, дорогая, – улыбнулся Альфред.

– К черту богов! Мне пора, у меня четыре свадьбы и одни похороны,[4 - Четыре свадьбы и похороны» – британская романтическая комедия режиссёра Майка Ньюэлла, вышла на экраны в 1994 году.] – Эрика выскользнула из объятий мужа, подбежала к лестнице и поднялась по ступенькам, уже не слишком торопясь, лениво стягивая с плеч полотенце.

Альфред проводил супругу откровенным взглядом в спину и пониже, зная, что в конце своего эротичного восхождения она непременно обернется, чтобы убедиться: остался ли доволен зритель и не ушел ли он из зала, не дождавшись окончания маленького представления.

На этот раз его ожидал небольшой сюрприз: на верхней ступени лестницы Эрика обернулась и встала в выразительный контрапост. Эта ее постановочная поза, одна из многих, при которых вес тела переносится на одну стопу, а равновесие достигается встречным наклоном линий бедер, плеч и изящной фигурой ножек, на этот раз была настолько шикарной, что Альфред захлопал в ладоши. Эрика, вполне удовлетворенная произведенным фурором, помахала ручкой, сделала эффектный разворот и удалилась той покачивающейся походкой, какой еще Мэрилин Монро доказала, что центр тяжести в женском теле расположен несколько иначе, чем в мужском.

Аплодисменты не утихали, пока она не скрылась из виду.

Альфред, все еще улыбаясь, посмотрел на часы и отправился вслед за супругой, но, поднявшись на второй этаж, повернул в противоположное крыло дома на половину матери и внучки. Памятуя о плановом визите к психотерапевту, он решил выяснить, насколько пагубно отразился на настроении дочери утренний инцидент и готова ли она отправиться с ним в город. До выезда оставалось менее получаса…

***

Пятью минутами ранее Мариэн Гарднер все еще продолжала читать внучке мемуары наставницы Проклятой девы, написанные более ста лет назад на севере Франции, в нормандском замке Мон-Шант.

Из мемуаров Марии Кавелье

Мон-Шант, Франция, 1912

Едва я записала миф о Дельфинии и успела осознать, что Святая и Проклятая уже родились в нашем людском мире, голос повелел:

Соберись и отправляйся в путь. Узнаешь Проклятую по черному пятну на лице. Слушай сердцем, слушай, что говорят, слушай, как говорят. Следуй, не спрашивая, знай, не думая, найди, не смотря глазами. Будь кормилицей, будь наставницей, будь матерью. Пусть демоница узнает, что она человек. Пусть сова схватит змею и унесет в темное дупло. Пусть проклятая станет святой, а святая – проклятой.

В ту ночь я больше не спала. Время до рассвета я потратила на распоряжения по ведению хозяйства в нормандском замке Мон-Шант, что в окрестностях Алансона, а также на письма подругам. Я сообщала им о своем намерении отправиться в дальнюю поездку и обязалась периодически напоминать о себе новыми посланиями.

Наутро я разделила завтрак с моей самой близкой подругой Франсуазой де Байо, которая, по счастью, гостила в то время у меня. Тогда я и узнала о ее намерении отправиться в британское графство Девон, чтобы навестить одну талантливую девочку, в судьбе которой Франсуаза принимала особое участие. То, с какой уверенностью она говорила о своем желании оказать этой девочке и ее семье посильную помощь, произвело на меня впечатление. Вспомнив о наказе слушать сердцем, я тут же предложила моей подруге отправиться в путь вместе.

Франсуаза с радостью согласилась, но была сильно удивлена, когда узнала, что я намереваюсь отправиться в путь с моей трехмесячной дочерью Алисией. Тогда я просто показала моей подруге два листа, написанные ночью. Ответом стал ее особый взгляд и многозначительное молчание. На бессловесном языке Франсуазы это означало интерес, сомнения и отказ от скоропалительных выводов. Разумеется, потом она задала мне кучу разных вопросов, но сделала это уже по пути из Франции в Британию, а после даже изменила свои планы, чтобы помочь осуществить мои. Мы расстались спустя месяц, 11 октября, когда я наконец нашла ту, которую искала.

Мариэн закрыла книгу.

– Ту девочку звали Мелания, левая половина ее лица была обезображена черным родимым пятном. Оказалось, что она и дочь Марии – Алисия родились в один день, 6-го июня 1889 года. Это значит, что наставница нашла Проклятую в четырехмесячном возрасте. Можно сказать, что Мария Кавелье воспитывала ее почти с рождения.

– Я проклятая? – обреченно спросила Диана.

– Пятно было на лице девушки в зеркале, ты сама это сказала.

– Я святая? – она испуганно посмотрела на бабушку. – Какая из меня святая? Я ненормальная!

– Лучше говорить особенная, – Мариэн сделала акцент на последнем слове. – Быть особенной сложнее, чем быть нормальной, зато намного приятнее.

– Я бы хотела быть особенной, но так, чтобы всем нравиться, а не наоборот…

В кабинет громко постучались один раз, затем еще два раза, но тише. Диана слегка вздрогнула и испуганно посмотрела на дверь.

Молчаливое ожидание снаружи свидетельствовало об осведомленности визитера о правиле: в этот кабинет никогда не приглашают откликом «войдите». Миссис Гарднер, исполняя обязанности хранительницы домашнего музея, предпочитала открывать дверь сама, как это делал бывший хозяин кабинета. Однако на этот раз она осталась в кресле, памятуя другое правило – правило фиолетового платка:

– Милая, открой дверь, это твой папа.

– Ты уверена, что не мама? – опасливо спросила Диана.

– Абсолютно. Иди собирайся, а ему скажи, чтобы зашел.

Внучка торопливо надела босоножки, тихонько приоткрыла дверь, что-то шепнула отцу и выскользнула в коридор. Альфред убедился, что с дочерью все в порядке, вошел в кабинет и опять взглянул на часы:

– Я за Дианой и только, но, если ты хочешь говорить… у меня есть минут пятнадцать.

Глава 3. Божественная жемчужина

Мариэн указала сыну на кожаный диван.

– Не подумай, что я собираюсь ошарашить тебя разгадками невообразимых тайн, но лучше бы ты присел. Помнишь, как восемнадцать лет назад мы говорили с твоим отцом об одной картине?

– О «Жемчужине» Врубеля, – догадался Альфред, – она странно сочеталась с моим сном. Я хотел рассказать о нем, но отец не пожелал меня слушать.

– Видимо, тогда у него были веские основания, о которых я не спрашивала оттого, что доверяла ему… – Мариэн помолчала, подравнивая закладки в книге. – Альфред, я чувствую, что время запретов на исходе. Скажи мне, что именно ты узнал из сна о твоей будущей дочери?

– Почему сейчас? – живо полюбопытствовал Альфред, располагаясь на диване и закидывая ногу на ногу.

– Думаю, Маргарет скоро появится.

Он заинтересованно наклонил голову:

– И ты полагаешь, что…

– Я полагаю, что тебе нужно ответить на мой вопрос, ведь я ответила на твой.

– Да, конечно, мама, – он снова взглянул на часы и в раздумье погладил седеющую бороду.

Альфред часто размышлял о деталях памятного сна восемнадцатилетней давности, поэтому хорошо помнил все его подробности. Он рассказал матери, как, блуждая во сне по темной чаще, вышел к каменному алтарю возле раскидистого дерева. Ветви его были серебряными, а плоды золотыми…

Лес вокруг поляны с древом и алтарем сомкнулся в непреодолимые стены; по траве разлился тонкий слой молочного тумана. Минута полной и таинственной тишины.

Скрипнула дверь подземелья. По лестнице, скрытой меж корней дерева, как через потайной ход на сцену, вышла молодая женщина, окруженная говорливой свитой. Маленькие корявые существа втихомолку ссорились между собой за право услужить избранной, несли за ней полы белого церемониального одеяния, возбужденно шикали друг на друга и старались сохранить при этом почтительный вид. Другие из свиты, ростом выше, в плащах с капюшонами, чинно выступали рядом.

Безмолвная, она остановилась перед алтарем. Капюшоны встали в полукруг, вынули из-под балахонов кривые сучья, сложили на камне и подожгли. Шушукающая мелочь, как стая летучих мышей, облепила фигуру женщины, освободила ее от воздушных тканей и утащила их подальше от костра. Альфреду явилась черноволосая красавица, откровенно нагая и несравненная, как молодая богиня.

– Эрика! – воскликнул он, узнав жену, и не услышал своего голоса, зато услышал тишину.

Звуки будто провалились под землю. Благоговейное молчание свиты казалось торжественным. Постепенно стало слышно тихое потрескивание костра и даже то, как горит сам огонь. Нарастая, звуки жара сделались размеренными, ритмично закачались в воздухе и зазвучали музыкой огненной стихии.

Эрика дерзко одарила Альфреда обжигающим взглядом и задвигалась в танце то грациозно, как хищная рысь, то порывисто, как природная стихия. Завершив танец, она обняла ладонями золотой плод, висящий над костром, и сорвала его под взрыв одобрительного визга свиты.