«Регулярная академия учреждена будет…». Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века

«Регулярная академия учреждена будет…». Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века
Майя Лавринович

Игорь Федюкин

Новые материалы и исследования по истории русской культуры #11
Сборник статей и архивных материалов «Регулярная академия учреждена будет…» открывает новые стороны становления системы образования в России в первой половине XVIII века – одного из ключевых процессов в истории петровской модернизации. Публикуемые в книге ранее неизвестные или малодоступные источники различного происхождения – личные, делопроизводственные, законодательные – содержат проекты создания или реформирования образовательных институций, учебные и методические программы, предлагавшиеся академиками, чиновниками, преподавателями и даже авантюристами. Опираясь на эти источники, авторы вошедших в сборник статей показывают, что становление школы западного образца в России в петровскую и послепетровскую эпоху было делом рук не столько государства, сколько административных предпринимателей – «прожектеров», использовавших государственные ресурсы для достижения собственных целей.

«Регулярная академия учреждена будет…»: Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века

Составители Игорь Федюкин, Майя Лавринович

Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации Школа актуальных гуманитарных исследований

Сборник научных статей и архивных документов подготовлен в рамках научно-исследовательской программы Школы актуальных гуманитарных исследований Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации

Издание осуществлено при финансовой поддержке Германского исторического института в Москве

Научные редакторы и составители Игорь Федюкин, Майя Лавринович

Рецензенты:

доктор исторических наук,

профессор Игорь Владимирович Курукин,

доктор исторических наук, профессор Николай Николаевич Петрухинцев

В оформлении обложки использована гравюра Алексея Ростовцева «Дом светлейшего князя Меньшикова» (1716; ГМИИ им. А.С. Пушкина)

Введение

Игорь Федюкин

Возникновение и развитие новых форм образования, как секулярного, так и духовного, новых образовательных институций различных типов составляло один из важнейших элементов российской модернизации в XVIII веке. С одной стороны, трансформация образовательных моделей в значительной мере определяла сам характер коренной социальной и культурной перестройки, произошедшей в стране в результате петровских реформ, ее содержание. С другой, устойчивость и необратимость этой трансформации были не в последнюю очередь обусловлены именно тем, что общество в достаточной степени усвоило новые культурные навыки, поведенческие нормы и модели социальных отношений, распространявшиеся во многом именно через образовательные каналы. Это, как кажется, верно и для других модернизационных эпизодов, в том числе и за пределами России: усилия по радикальной перестройке по «западному» образцу, предпринимавшиеся в XVIII–XIX веках в целом ряде стран, от Египта и Оттоманской империи до Китая и Японии, неизбежно сопровождались попытками создать новую школу и на ее основе – новую национальную элиту

.Петровские преобразования задали архетип таких реформ, а опыт России прямо изучался реформаторами как свидетельство способности незападной страны быстро освоить западные технологии и общественные институты

.

В этом смысле история становления образовательной системы в России раннего Нового времени заслуживает пристального внимания не только со стороны историков, специально изучающих образование в послепетровской России и российскую историю XVIII века в целом, но и со стороны более широкого круга исследователей, интересующихся механикой реформ и модернизационных процессов. Традиционно история становления школы в России на рубеже Нового времени пишется как история реформ «сверху», как история правительственных планов и руководящих импульсов со стороны просвещенных монархов-реформаторов. Данная картина едва ли может считаться удовлетворительной.

Во-первых, за ее рамками остаются всевозможные формы неинституционализированного и негосударственного обучения, где роль правительства была минимальной или даже отсутствовала вовсе, включая как домашнее образование в разных его вариантах и частные школы, так и другие каналы получения знаний, в том числе через социальные сети. Изучение этих форм образования только начинается: отчасти оно сдерживается и сравнительной скудостью источников (разумеется, институционализированное обучение, особенно деятельность государственных школ, значительно лучше документировано), но во многом и общей недооценкой в отечественной исторической литературе неформальных каналов распространения информации. Практически не изучены и формы организуемого государством в XVIII веке прикладного обучения на службе, через наставничество (служба в гвардии как форма подготовки офицеров, обучение так называемых юнкеров в Сенате и коллегиях и др.). Во-вторых, не получает должного внимания со стороны исследователей и история наиболее массовых государственных школ послепетровской эпохи, включая разветвленную сеть гарнизонных (и слившихся с ними впоследствии цифирных и адмиралтейских) школ. Охват этих форм обучения был на порядок больше, чем у тех столичных учебных заведений, которые обычно фигурируют в работах по истории русского образования XVIII века: фактически в них мы имеем своего рода первую общеимперскую сеть школ, просуществовавшую несколько десятилетий.

В-третьих, устоявшаяся парадигма оставляет мало места для инициатив «снизу» и вообще для деятельности каких бы то ни было акторов. Между тем при более внимательном рассмотрении целого ряда государственных новаций, образовательных и не только, выясняется, что своим появлением и обликом они обязаны не «государству» и «государственной политике», а как раз усилиям вполне конкретных «дельцов», развивавших соответствующие инициативы в своих собственных целях (пусть даже и пользуясь для этого своим официальным положением государственного чиновника и государственными ресурсами). Цели эти могли быть разными: от религиозно– или культурно-миссионерских до карьерных и придворно-конъюнктурных, – а чаще всего, разумеется, имело место сочетание разных целей. Однако объединяло все эти случаи то обстоятельство, что «государственная политика» в данной области (если она вообще существовала) была, как кажется, не столько самостоятельным источником и движителем проектов, сколько лишь общей рамкой для реализации индивидуальных – и зачастую, весьма разнонаправленных – амбиций.

В данном сборнике мы сосредоточимся именно на вкладе в образовательные новации петровской и послепетровской поры индивидуальных акторов: на их мотивациях и методах деятельности, на их влиянии на формирование государственной политики и институционального ландшафта в сфере образования. В самом деле не секрет, что за период от начала реформ Петра до воцарения Екатерины II ландшафт этот изменился довольно радикально. Первые петровские школы были, по сути своей, домодерными учреждениями, обучение в них носило «цеховой», ремесленный характер. «Школа» мыслилась как совокупность учеников, собирающихся вокруг «мастера»-ремесленника и его подмастерьев: неслучайно в документах того времени Навигацкая школа обычно именуется во множественном числе – «школы», по числу учителей. К моменту же воцарения Екатерины II Россия обладала уже целым рядом узнаваемо современных училищ, мало отличавшихся по своей структуре от классических школ XIX века. Деятельность этих учреждений определялась регламентами и инструкциями, предполагавшими в том числе иерархическую организацию персонала, четкое разделение функций, регламентацию и учебного процесса, и повседневного поведения учеников и учителей, более формализованные процедуры оценки знаний и поведения учащихся; училища эти нацелены не просто на обучение, но на «воспитание» ученика, на интериоризацию им предписанных норм поведения и мышления, достигаемую подробным моделированием его поступков и особой организацией школьного пространства, предполагающей изоляцию от внешнего мира и постоянное «надзирание». Построение таких образовательных институций в России первой половины XVIII века – как и вообще любые новации, как просвещение и любой прогресс в целом – традиционно воспринимается как результат усилий государства и государя. Между тем очевидно, что в России первой половины XVIII века не было бюрократического органа, который мог бы вести такую работу и которому можно было бы приписать авторство образовательных инициатив. Если говорить о государе, то напомним, что сам Петр I, насколько на сегодня известно, не написал ни одного хоть сколько-нибудь развернутого документа, посвященного образованию (в отличие от ряда других отраслей); его непосредственных преемников и преемниц тем более сложно заподозрить в личном авторстве каких-то развернутых образовательных проектов. На практике разработка и реализация этих инициатив были делом рук отдельных административных предпринимателей, или «прожектеров», как их тогда называли, что не мешало, конечно, этим инициативам представляться в качестве мер государственной политики и даже составлять самое ее содержание.

Соответственно, представленные в данном сборнике работы ставят своей целью, во-первых, ввести в научный оборот ряд ранее не публиковавшихся или малодоступных исследователям текстов (меморандумов-доношений, регламентов и инструкций, проектов нормативных актов и связанных с ними протокольных решений, писем и др.) первой половины XVIII века, в рамках которых формулировались и предлагались подобные новации, а во-вторых, на примере этих документов показать роль, игравшуюся индивидуальными акторами в их создании и реализации, показать разные типы и формы «прожектерства», понимаемого в максимально широком смысле: не обязательно как создание текстов в особом, легко узнаваемом жанре обращений к монарху или крупному вельможе, но как все многообразие документов и действий, связанных с целенаправленным конструированием новых институтов и организационных форм. Соответственно, действующими лицами в публикуемых исследованиях становятся как прожектеры в устоявшемся смысле слова, вроде барона де Сент-Илера, так и государственные деятели и министры, чиновники, педагоги, архиереи. Наша задача состоит именно в том, чтобы в самом первом приближении раскрыть общие механизмы реформ, показать роль «административного предпринимательства» в определении облика формирующихся институтов в России раннего Нового времени, в данном случае – образовательных институтов.

Русский текст публикуемых документов воспроизведен в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Орфография оригиналов сохранена за исключением мягкого и твердого знака, а также буквы й. В немецкоязычных текстах прописные и строчные буквы употребляются в соответствии с современной орфографией. Пометы канцеляристов приводятся в хронологической последовательности их написания. Пунктуационные знаки расставлены в соответствии с современными правилами, за исключением тех случаев, когда в оригинале употреблен другой знак.

примечания

Сравнительная история таких реформ изучена недостаточно. Наиболее общий сравнительный обзор см.: Ralston D. Importing the European Army: The Introduction of European Military Techniques and Institutions into the Extra-European World, 1600–1914. Chicago, 1990. См. также: Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. C. 47–77.

См., например: Ekhtiar M. An Encounter with the Russian Czar: The Image of Peter the Great in Early Qajar Historical Writings // Iranian Studies. 1996.Vol. 29. P. 57–70, здесь p. 1–2; Dale S.F. The Muslim Empires of the Ottomans, Safavids, and Mughals. Cambridge, 2011. P. 277; Hillsborough R. Samurai Revolution: The Dawn of Modern Japan Seen Through the Eyes of the Shogun’s Last Samurai. Tokyo; Rutland (Vermont); Singapore, 2014. P. 37.

«Прожектеры» как административные предприниматели: cтановление раннемодерных государственных институтов и индивидуальная инициатива

Игорь Федюкин

Фигура «прожектера» и феномен «прожектерства» знакомы любому, кто интересовался историей петровских реформ – и за понятиями этими в историографии и научно-популярной литературе устойчиво закрепились вполне негативные коннотации. Такое отношение хорошо считывается, в частности, в известном замечании М.М. Богословского о Петре I,вокруг которого «жужжала целая толпа политических прожектеров, представлявших ему различные „пропозиции“,„изъявления“,„доношения“,„мемориалы“, содержавшие самые разнообразные реформационные планы»

. «Прожектер» в таком устоявшемся понимании – заведомо авантюрист, в лучшем случае фантазер-энтузиаст, а то и прямо самозванец-мошенник, злоупотребляющий искренним интересом царя и его сподвижников ко всему новому, иностранному, «регулярному». «Прожектер» предлагает наивные, заведомо нереалистичные, а то и прямо вредные «прожекты», руководствуясь собственными корыстными интересами, – и в этом отношении противопоставляется «настоящему» государственному деятелю, формулирующему не «прожекты», но «проекты» реформ, исходя из подлинных государственных нужд.

Хотя в российской историографии прожектерство как явление прочно ассоциируется именно с петровскими преобразованиями, с эпохой увлечения Западом и появлением новых возможностей для амбициозных выскочек, в действительности «долгий» XVIII век, и в особенности десятилетия на рубеже XVII–XVIII веков, был «эпохой прожектерства» по всей Европе, не только в России

: современникам казалось, что их захлестывает вал предложений, обещающих (при помощи свежеизобретенных технических и организационных новшеств) моментальное решение той иной стоящей перед человечеством проблемы и, разумеется, сулящих обогащение авторам-прожектерам. Собственно, термин Projecting Age, «век прожектерства», для обозначения той эпохи ввел не кто иной, как Даниэль Дефо. В эссе 1697 года, своем первом значимом прозаическом произведении, писатель предложил реформы, касавшиеся самых разнообразных сюжетов: от улучшения дорог и исправления законодательства о банкротстве до создания благотворительных обществ и просвещения женщин и солдат

.Эссе проникнуто духом оптимизма тем более примечательного, что за плечами у его автора к тому времени уже были закончившиеся провалом предприятия по разведению виверр и подъему затонувших сокровищ с помощью водолазного колокола. Дефо оставался прожектером всю свою жизнь, обнародовав незадолго до смерти «эффективную схему для немедленного прекращения уличных грабежей», но собственное увлеченное прожектерство не мешало ему печатно же обличать прожектеров как «хищников», противопоставляя их добропорядочным предпринимателям

. Дефо, однако, интересен тем, что стоит на переломе эпох: наряду со скептицизмом века предыдущего, его сочинения отражают и дух зарождающейся новой эпохи с ее первыми научными и технологическими прорывами, новообретаемую европейцами веру в то, что человеческая мысль и целенаправленные человеческие действия могут и должны преобразовывать общество. Именно этот нарастающий пафос сознательного преобразования, пафос рационального обновления и преднамеренного новаторства мы видим и в меняющемся на протяжении XVII века отношении к государственной деятельности вообще – в отходе от ее представления и легитимации как реставрации старого, как возврата к исконным порядкам и устранения накопившихся искажений и переходе к государственной деятельности как к «реформам», к изобретению нового (рационального) порядка, к открытому обновлению

.Одним из важнейших символов такой возможности целенаправленного преобразования, способности правителя побороть и природу, и человека (своих подданных), побороть, по словам Вольтера, «с тем, чтобы ее украсить», для многих европейцев становится Петр I.Сэмюэль Джонсон в своей апологии прожектерства прямо относит Петра к числу «венценосных прожектеров» (royal projectors) наряду с Цезарем, Александром Македонским и иными

.

Как представляется, подобное обостренное внимание к прожектёрству со стороны современников неслучайно: рефлексия по поводу прожектерства со стороны европейских интеллектуалов отражает ключевую роль, которую прожектерство в широком понимании играло в построении институтов раннемодерного государства. В данной статье мы предлагаем предварительные соображения о механике прожектерства как формы государственной деятельности и его соотношении с феноменом реформ вообще, о том, почему именно в Петровскую и послепетровскую эпоху прожектерство оказалось особенно востребованным и особенно заметным для современников. Публикуемые в сборнике образовательные проекты первой половины XVIII века представляют в этом отношении весьма наглядный иллюстративный материал.

Хотя термин «проэкт» впервые фиксируется в русских источниках в 1705 году (и в варианте «прожект» в 1724 году), само понятие «прожектер» в России XVIII века, насколько можно судить, не употребляется

. Не подвергался феномен прожектерства в России и сколько-нибудь системному изучению: фактически единственным специальным исследованием прожектеров Петровской эпохи остается работа Н.П. Павлова-Сильванского, имеющая скорее обзорный характер и вышедшая уже более ста лет назад

. Опубликовав целый ряд важнейших проектов той эпохи и дав очерки деятельности некоторых наиболее заметных прожектеров, Павлов-Сильванский, однако, рассматривал их значение достаточно узко. Появление прожектов-«доношений» для него важно постольку, поскольку указывает, что Петр «не был так одинок» в своем реформаторстве, что он «опирался на сочувствие общества, на готовность большинства к сближению с западом», а сами прожектеры – это носители «прогрессивных стремлений», движимые «крайним увлечением западной культурой»

. Проекты, рассмотренные Павловым-Сильванским, представляли интерес для него лишь потому, что предвосхищали или повторяли реализованные Петром реформы; расхождения же между предложениями прожекторов и последующими действиями царя зачастую трактуются ученым как проявления наивности, непрактичности излишне увлекающихся авторов. В то же время из работы Павлова-Сильванского видно, что невозможно провести четкую грань между «прожектерством» и серьезной государственной деятельностью. Для самого Петра не существовало принципиальной разницы между меморандумами того же Федора Салтыкова (более всего из рассмотренных Павловым-Сильванским персонажей приближавшегося к чистому типу прожектера), написанными с очевидной целью привлечь внимание государя и вернуть себе его расположение, и документами, которые готовились ключевыми сотрудниками царя, в том числе по его прямому указанию: и те, и другие подлежали анализу и рассмотрению, прорабатывались профильными ведомствами, сопоставлялись с альтернативными проектами.

Обзорный характер носит и посвященный «прибыльщикам и доносителям» небольшой очерк М.В. Клочкова. Среди его наблюдений представляет ценность указание на обращения «снизу» как на один из устойчивых источников законодательной инициативы, берущий свое начало в давней традиции обращений к государю от частных лиц или групп населения (например, челобитная белозерцев 1539 года с просьбой об установлении земских учреждений). Исходя из этого, Клочков подчеркивает существование весьма широкого круга доносителей и прожектеров, в который он включает в том числе и князя Михаила Григорьевича Ромодановского, но одновременно противопоставляет «прожектеров» и «правительство», настаивая, что «правительство Петра Великого… было довольно самостоятельным» в отношении получаемых им проектов

.

Наиболее наглядно искусственность границы между прожектерами и «настоящими» государственными деятелями видна в недавних работах С.В. Андриайнена, подробно изучившего прожектерскую деятельность Петра Ивановича Шувалова в ее и интеллектуальном, и придворно-политическом контексте

, и Я.И. Лариной, посвященной деятельности Генриха Фика, составлявшего многочисленные проекты в силу своих прямых должностных обязанностей

. С.В. Андриайнен (следуя здесь В.Н. Строеву), придерживается определения проекта как особого вида публицистического произведения XVIII века, содержащего план преобразований, «адресованный императрице и/или высшим руководителям государства. Проекты писались особым языком, со своим комплексом риторических приемов, применявшихся для достижения поставленной цели»

.Исследователь видит несколько причин, обусловивших всплеск прожектерства в России в эпоху Петра: это активная реформаторская деятельность самого царя, дававшая подданным возможность реализовывать свой творческий потенциал; карьерные соображения – стремление привлечь внимание монарха, получить награду или повышение; наконец, социально-экономический кризис – денежные затруднения короны и обнищание подданных, побуждавших современников к поиску рецептов финансового и фискального оздоровления. Андриайнен выделяет два типа проектов: проекты универсальные и проекты узкоспециальные («о развитии какой-либо одной идеи, способной принести государству пользу»); дает обзор прожектерства первой половины XVIII столетия; рассматривает особенности проектов как жанра, выявляя характерную структуру текстов и используемые авторами риторические приемы