Непризнанные гении

    Р. Шар

Гениальность – это нервная болезнь.

    Моро де Тур

Что без страданий жизнь поэта?

    М. Ю. Лермонтов

Люди мысли тонки и непрочны, как кружева

    С. Киркегор

Увы, голос здравомыслия слишком часто издают страдальцы, которых современники принимают за сумасшедших или больных. Возводимая на гения клевета, примеры чего продолжает множить наше время, – дополнительное свидетельство святости многих из них. Вот почему «здоровым эпохам» особенно важно прислушиваться к своим «юродивым», дабы не «оносорожиться» – не последовать по пути, приведшему «век разума» к безумию огромных человеческих масс.

История культуры почти всегда – бесконечный мартиролог. Такова тенденция: чем выше духовный человек возвышается над толпой, тем лучшую мишень представляет. Новые истины всегда кажутся безумием для эврименов – тем большим, чем они значительнее. Олдос Хаксли называл это публичной воинственной пляской, а Антонен Арто чувствовал себя уютно лишь в обществе страдающих поэтов, а свое окружение считал заговорщиками, мешающими ему стать избранным. Вот почему тот, кто говорит: творец, говорит: жертва. Не случайно китайская пословица гласит: «Высокие башни измеряются длиною отбрасываемой ими тени, великие люди – количеством завистников».

Они, что нам огонь небес дают,
Они и боль священную нам дарят…

Пророчество всегда драматично. Богоизбранный, пророк, вестник, харизматический поэт должны помнить историю Исайи, по велению царя Манассеи распиленного деревянной пилой…

Отчего Агис погиб в Спарте?
Отчего Дионисий был изгнан из Сиракуз?
Отчего Тразибул бродил в отдалении
от Афин, – своего отечества? Отчего?
Оттого, что в Спарте, в Сиракузах,
в Афинах были люди…

О многих гениях можно сказать, как об Эдгаре По: «Он был угнетен, болен, беден и опутан долгами». Слова Э. Т. А. Гофмана: «Ужас моих рассказов не от Германии, а от души» или «Жизнь – безумный кошмар, который преследует нас до тех пор, пока не бросит наконец в объятия смерти», – выстраданы им в собственной жизни. Как писал Ш. Бодлер, «страданье – путь один в обитель славы вечной…» По словам О. Вайнингера, гений страдает за всех и еще страдает от своего сострадания. Гениальность по природе своей трагична, ибо не принимается «миром». Можно сказать, что гениальность от таланта отличают жертвенность и обреченность. В таланте есть умеренность и размеренность. В гениальности – безмерность. По словам Н. Бердяева, гений-творец никогда не отвечает требованиям «мира», никогда не исполняет заказов «мира», не подходит ни к каким «мирским» категориям: «В гениальности всегда есть какое-то неудачничество перед судом “мира”, почти ненужность для “мира”».

Увы, гениальность жертвенна, гений платит за нее покоем и благосостоянием. Гению много дано, но мало достается. Гениальный человек, живя и творя, жертвует своими личными интересами ради блага всего человечества (Артур Шопенгауэр). Почему так? Да потому, что гениальность – выдающаяся способность быть за всё в ответе (Томас Карлейль). Гениальность – не дар, а путь, избираемый в отчаянных обстоятельствах (Ж. П. Сартр). Я не знал ни одного гениального человека, которому бы не приходилось платить – физическим недугом иди духовной травмой – за то, чем наградили его боги (Макс Бирбом). Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари (Джонатан Свифт). Из камней, которые мы в них бросаем, гении мостят для нас новые дороги (Пол Элдридж).

Как там у Александра Сергеевича Пушкина? —

«Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. “Он мал, как мы, он мерзок, как мы!”. Кстати, именно А. С. Пушкин считал, что гонимые гении – украшение человеческой культуры.

Эдмон Гонкур признавался: «Меня навязчиво преследует мысль, что против кристально чистого человека, против благородного человека, против талантливого человека существует тайный сговор всех сил природы с целью замучить и оболванить его». А Никколо Паганини добавлял: «Способным завидуют, талантливым вредят, гениальным – мстят».

Нередко гения полет завистник подло прерывает…

Или:

А Джона Китса критика убила,
Когда он начал много обещать…

Увы, «проклятые поэты» – большинство когда-либо живших великих художников, ибо довлеющее над ними «проклятье» лежит в сердцевине экзистенциального дара, является, по словам П. Бодлера, состоянием между ужасом и восторгом жизни. Феномен «проклятости», отверженности суть нормальная реакция на грядущую классику классики уходящей. Ведь искусство, наука, культура в целом развиваются путем смены парадигм, то есть рождения «новых миров». «Проклятые поэты» всегда были для меня символом и свидетельством рождения новой поэзии, новой культуры с модернистской тематикой и стилистикой, опережающим время содержанием и формой.

Увы, правда и то, гений чаще всего губит себя сам. Гениальные люди – это метеоры, призванные сгореть, чтобы озарить свой век (Наполеон Бонапарт). Чем ярче факел горит, тем быстрей выгорает (Витело). Великие люди, подобно звездам, часто обращают на себя внимание только тогда, когда они затмились (Пьер Буаст).

Даже не постигая до конца смысла гениальных творений, даже не слыша пророческие голоса, мы прочтем в историях жизни гениев, что жизнь никогда не бывает более великой, более плодотворной – и… более счастливой, – нежели в страдании величайших людей. В замечательном стихотворении Валерия Брюсова «Поэту» по этому поводу сказано:

И в час беспощадных распятий
Прославь исступленную боль.

Нельзя без горечи и сожаления читать о судьбах великих мыслителей мира сего, о том, как много страданий причинили им люди, ради которых они жертвовали всей своей жизнью и которых осчастливили полезными открытиями и достижениями ума своего. Мир, по сути дела, подобен ребенку, который любит держаться за маменькин передник, не отходя от него ни на шаг; ему нравится слушать старые глупые сказки, сто раз на дню повторяемые мамками и бабками; он уверен в том, что на свете нет ничего лучше его игрушек, что именно в них кроется вся и всяческая премудрость[28 - Автор цитирует Менделе Мойхер-Сфорима «Путешествие Вениамина Третьего», гл. 9.].

Страдание гения родило даже превратное понимание гениальности, четко выраженное Эдгаром По на основании личного опыта: «гениальность, – писал поэт, – есть разновидность умственного недуга, проистекающего из болезненного господства чувства раздражения (возбуждения), и у кого его нет, тот не поэт». Это сложная мысль, потому что гений действительно творит в состоянии экстаза, но, с другой стороны, эстетика зла неизбежно входит в комплекс чувствований гения, потому что без зла невозможна жизнь. В другом месте Э. По говорил: «Настойчивое стремление к искусственному возбуждению, которое, к несчастью, отличало слишком многих выдающихся людей, можно рассматривать как душевную нехватку или необходимость вновь обрести потерянное – это борьба души за утраченные высоты».

Трудоголия, самосожжение гения очень часто являются для него спасением от жизни, от ее опасностей и невзгод. Подвижничество – внутренняя потребность великого человека, не требующая вознаграждения. Не случайно Ван Гог видел в своей работе «громоотвод», а Гёльдерлин – дар Божий, создающий и хранящий человека…

Но слишком трудно этот дар вместить,
Ведь если бы Дарящий не скупился,
Давно благословенный Им очаг
Наш кров и стены в пепел обратил.

Да, нужна недюжинная сила, дабы воспринять и снести этот дар. Мне представляется, в этой мудрости и заключается разгадка феномена человеческой гениальности. И многие художники могут внутренне почувствовать, что эти слова И. Х. Ф. Гёльдерлина обращены именно к ним.

В снах утра и в бездне вечерней
Лови, что шепнет тебе Рок,
И помни: от века из терний
Поэта заветный венок.

Гениальность – это неизбежно мучительное беспокойство о мире, человеке и человечестве, неудовлетворенность заботой дня, чрезмерность во всем, как в счастье, так и в страдании. Высшее сердце – способность мучиться, считал Ф. М. Достоевский. Высшее сердце – приговор миру, не желающему ни мучиться, ни изменить себя.

Почему страдание? Потому что – очищение. Страдание суть катарсис, необходимый элемент созидания, боль, необходимая для излечения болезни, компонент самовоспитания, немыслимого без тяжелой и мучительной душевной работы.

Радость в страдании! Durch Leiden Freude![29 - Через страдание – радость (нем.) – восклицал Бетховен.]

Науку изучил я
Страданий и услад.
И в сладости страданья
Открыл блаженства яд.

Гениальный человек, живя и творя, жертвует своими личными интересами ради блага всего человечества[30 - Здесь скрытое цитирование Артура Шопенгауэра.].

Гении – это гены боли, ожога, самосожжения. Они и творят, самоуничтожаясь – шагреневая кожа, расходуемая с каждой строкой, с каждым словом… Мученичество – необходимая черта святости, самые сильные страдания, как правило, выпадают на долю святых. Эти святые – не бернаносовские инфантилы, не безгрешные серафимы и не осененные Божьей благодатью юродивые, но великие люди, умозрением, мощью своего разума, откровением, силой интуиции, божьей благодатью, всей своей рациональностью и мистичностью «узревшие» за поверхностной шелухой существования или сознания-бытия их глубинную трагическую суть.

Увлекаемый своим стремлением к единственности, ведомый неистовой страстью к всемогуществу, человек великого ума проникает за пределы всего созданного на земле, всего сущего; даже за пределы собственных величественных планов; в то же самое время он отказывается от всякого сочувствия к самому себе, от всех своих желаний. Еще миг, и он пожертвует своей индивидуальностью. До этой ступени его вела гордыня, но здесь гордыня отступает. Эта направляющая прежде великий ум гордыня оставляет его теперь изумленным, обнаженным, бесконечно простым, наедине со своими богатствами.

Так великий человек, гений отказывается от всего слишком человеческого, подходит к той грани, где единственной реальностью становятся боль и страдание.

Гений – это тот, кто сильнее других ощущает высшие и самые утонченные виды страдания, и потому продолжает страдать даже при величайшем облегчении жизни.

Кто переступает через свое страдание, вступает в выси, говорит гёльдерлиновский Гиперион. Но что это за выси? Безумие Свифта, Гёльдерлина, Гоголя?

И вот, позорной обреченный доле,
Крылатый конь с быком выходит в поле.