Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки

21 июня 1918 в письме Ленину посол большевиков в Берлине Адольф Иоффе жаловался: «Что делается с б[ывшим] Царем – я ничего не знаю. Кюльман – министр иностранных дел Германии вчера об этом заговорил, и я сказал ему, что не имею никаких сведений, почти не сомневаюсь в том, что его убьют, ибо на Урале германофобское настроение, Царя считают немцем, чехословацкое восстание еще более вызывает германофобство, и, кажется, поэтому там не смогут справиться – произойдет подобная расправа. Не доказывая, что это нам страшно навредит, я доказывал, что мы будем невиновны, а вина падет на случай. Если действительно что-нибудь произойдет, можно опубликовать вполне убедительный сериал, доказывающий нашу непричастность».

Так готовилась почва для ликвидации узников. Через несколько лет после убийства следователь Николай Соколов и полковник Эрих Фрейберг встретились с сотрудником германского посольства в России в 1918 году Куртом Рицлером и попросили сообщить имеющиеся у него сведения по делу об убийстве Государя Императора и Его Семьи. Курт Рицлер передал документы на немецком языке о том, что: 1) между Кюльманом и Рицлером, с одной стороны, Чичериным и Иоффе и иногда Радеком – с другой, велись переговоры, причём германское правительство настаивало на ограждении жизни Царской Семьи; 2) что эти переговоры велись в июне и июле месяцах 1918 года; 3) что они имели место и после 17 июля 1918 года; 4) что большевики после 19 июля признавали перед немецкими представителями факт убийства Государя Императора, объясняя его убийство опасением, что он будет спасён чехами; 5) что они скрывали перед немецким представительством факт убийства ими остальных Августейших Особ».

Рицлер представил документ о том, что посольство Германии в Москве после убийства Мирбаха и известия о расстреле Николая II пыталось выяснить судьбу царицы, царевича и царевен: «Посольство в Москве. Министерству иностранных дел. Июль 1918 года. Сделал снова соответствующее представление в пользу царицы и принцесс германской крови с указанием на возможное влияние цареубийства на общественное мнение. Чичерин молча выслушал мои представления. Рицлер».

Таким образом, Ленин и его люди обманули немцев. Мы с отцом не раз говорили о том, что бывшего царя ликвидировали с тем, чтобы монархистские силы не имели фигуры, вокруг которой могли бы группироваться. С этой же целью истребили и всех членов семьи. Большевики видели в этом военную и политическую необходимость. Ленин ещё и удовлетворил чувство мести за повешенного Александром III брата.

Жаль дочерей бывшего монарха, пронзительно жалко Алексея. В Великую Французскую революцию гильотинировали Людовика XVI и Марию Антуанетту, однако на жизнь их дочери и сына не посягнули.

Я помню, мне было двенадцать, когда отец сказал с волнением, с тихим бешенством: «Какая гнусность – застрелить мальчишку-калеку! И трупу убийцы поклоняются!»

4 апреля 1917 года, в третий день Пасхи Марина Цветаева написала:

За Отрока – за Голубя – за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий – Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него – любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягненка – Алексия!

Перманентная экспансия

Ленин и его люди, совершив контрреволюционный переворот, вернули страну к временам опричнины, которая, по команде сверху, карала и грабила часть населения, объявленную земщиной. Большевицкие Советы, ревкомы, ЧК – это всё опричнина, противостоящая частным собственникам, духовенству, офицерам, служащим прежнего государства. Воссоздалась модель Московского царства под властью Ивана Грозного, и была провозглашена цель – мировая революция. Суть этой формулировки – маниакальное стремление к мировому господству, выросшее на инстинкте захвата, который подвигал Московское царство, а затем Российскую империю к завоеванию новых и новых земель. Если экспансия империи именовалась борьбой за освобождение единоверцев от османского ига, защитой славян от австрийцев и венгров, то теперь войны должны были освобождать людей труда от эксплуататоров.

Весной 1919 в России, в Украине бушевала Гражданская война, а ленинская клика уже замыслила поход через Румынию на помощь возникшей в марте Венгерской Советской республике, и только майское восстание в Херсонской губернии советской дивизии под началом Никифора Григорьева сорвало агрессию.

Летом 1920 Красная армия, воевавшая с поляками, вошла в Польшу, и Ленин объявил, что война оборонительная перешла в наступательную. Тухачевский провозгласил: через «труп Польши» – на Запад! Прежней России не удалось разбить Германию, и теперь вторгнуться в неё предстояло под знаменем борьбы с капиталом. Ленинцы рассчитывали, что им помогут рабочие и прочие недовольные властью внутри Германии. И как царские генералы надеялись войти через месяц в Берлин, так и большевики ждали столь же скорой победы. Многие бывшие царские офицеры, которые уклонялись от службы в Красной Армии, теперь вступали в неё.

В Польше, вместо классовой войны, повелась война между двумя нациями. Юзеф Бек, соратник Пилсудского, скажет, что поляки знают и царский империализм, и империализм большевиков.

Исаак Бабель рассказал о наступлении Конармии Будённого в Польше в 1920 году. Перечитаем рассказ «Мой первый гусь». Начальник дивизии обращается к прибывшему в неё служить кандидату прав Петербургского университета:

«– Ты из киндербальзамов, – закричал он, смеясь, – и очки на носу. Какой паршивенький!.. Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки».

Нетрудно понять, что начдив увидел перед собой еврея, и уведомление «режут за очки» означало: режут за еврейскую внешность.

Бабель с выразительными деталями описал, как издевательски встретили вновь прибывшего конармейцы. «Молодой парень с льняным висячим волосом и прекрасным рязанским лицом» выбросил его сундучок за ворота. «Потом он повернулся ко мне задом и с особенной сноровкой стал издавать постыдные звуки». Герой рассказа «лег на землю, чтобы прочесть в «Правде» речь Ленина на Втором конгрессе Коминтерна. Солнце падало на меня из-за зубчатых пригорков, казаки ходили по моим ногам, парень потешался надо мной без устали».

В рассказе «Берестечко» вновь упоминается Коминтерн. «На столбах висели объявления о том, что военкомдив Виноградов прочтет вечером доклад о Втором конгрессе Коминтерна. Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой. Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму.

– Если кто интересуется, – сказал он, – нехай приберет. Это свободно…»

Американский историк Брайан Мойнехен в книге «Святой, который грешил» написал о царской армии в Первой мировой войне: «Евреев вешали по ложным доносам, а их дома, лавки и синагоги грабили. Черносотенные газеты обвиняли их в «посылке золота немцам».

В старорежимной армии о Коминтерне не слыхали, а в Конармии слышат. Различие, надо признать, пребольшое. А сходство?

В мае 1939 Исаака Бабеля арестовали, а в январе 1940 расстреляли.

Проглотить то, что отрыгнулось

Красная армия была разбита на Висле и обращена в бегство, тогда решено было попробовать силы в другом месте.

Мы с отцом находили любопытной книгу Герберта Уэллса «Россия во мгле», там есть рассказ о том, как Зиновьев, Бела Кун, англичанин Том Квелч и другие «ведущие коммунисты» в 1920-м поехали в Баку «поднимать пролетариат Азии». Если в России рабочий класс составлял десять процентов населения, то что сказать о Востоке? Герберт Уэллс с иронией пишет, что Зиновьев и его спутники «отправились воодушевлять классово сознательных пролетариев Персии и Туркестана. В юртах прикаспийских степей они искали фабричных рабочих и обитателей городских трущоб. В Баку был созван съезд – ошеломляющий калейдоскоп людей с белой, черной, желтой и коричневой кожей, азиатских одежд и необыкновенного оружия. Это многолюдное сборище поклялось в неугасимой ненависти к капитализму и британскому империализму».

По словам писателя-фантаста, он пытался выяснить, чего добивались на бакинском съезде, и пришёл к выводу, что цель непонятна самим организаторам, «если не считать смутного желания нанести через Месопотамию и Индию удар английскому правительству в ответ на те удары, которые оно наносило Советской республике при помощи Колчака, Деникина, Врангеля и поляков. Это контрнаступление почти так же неуклюже и глупо, как английское наступление, против которого оно направлено. Трудно себе представить, чтобы большевики могли надеяться, что между ними и разношерстной толпой недовольных, собравшихся на съезде, установится классовая солидарность».

Уэллс поверил, будто действительно «большевики непоколебимо придерживались учения Маркса» и «обращали взоры на Запад, немало удивляясь тому, что «социальная революция» произошла не там, где она ожидалась, а значительно дальше на Восток». Уэллс пишет: «Теперь, когда они начинают понимать, что их привела к власти не предсказанная Марксом революция, а нечто совсем иное, они, естественно, стремятся установить новые связи».

«Нечто совсем иное» – это жажда власти над миром, всё тот же инстинкт захвата. Фантаст не осознал, что марксизм служит ленинцам лишь для наукообразного привлекательного оформления невиданной экспансии, войн за мировое господство. Делается ставка на бедноту вообще, на низы любого цвета кожи – на всех тех, кто не прочь ограбить и перебить своих богатых. И произошла «социальная революция» именно там, где должна была произойти: в Российской империи, чья история – непрерывное расширение территории за счёт захватнических войн. Победи коммунисты, допустим, в небольшой стране вроде Норвегии, им не могла бы прийти в головы идея экспорта революции. Она пришла в головы россиянам, сменившим тех россиян, которые провозглашали тост: «Упьюся я кровью мадьяров и немцев», тем, которые звали захватить проливы Босфор и Дарданеллы.

Неудачная война, отказ народа вести её привели к тому, что страсти к экспансии на все будущие времена был придан новый вид при цели: восстановить всё, как было, и брать больше, больше.

Восстание матросов в Кронштадте, восстания крестьян по стране вынудили Ленина ввести нэп, который сразу же дал народу ощутить вкус жизни. Если бы нэп не пресекли, если бы дали расти частному предпринимательству, Россия превратилась бы в капиталистическое государство без ужасов голода. Но тогда – прощай, экспансия! Такая страна не смогла бы завоёвывать другие страны, и, главное, ей это было бы не нужно. Что, в таком случае, делать маниакальным властолюбам – «ведущим коммунистам»?

Нэп обязательно отменил бы Ленин, будь он жив; за него принял меры Сталин, выражая чаяния земшарных империалистов – самых убеждённых агрессивных большевиков. Они готовили страну к войне, не только производя вооружение. Прежде всего, они лишили собственности жителей страны, сделав их всецело зависимыми от своей власти, а власть не могла не сконцентрироваться в руках одного лица. Им оказался Сталин, но мог оказаться и кто-то похожий. Суть в том, что безграничная личная власть питалась устремлением к перманентной экспансии и, в свою очередь, питала её, превращая население в армию. Указ от 26 июня 1940 запретил увольнения по собственному желанию, самостоятельный, без санкции руководства, переход с одного предприятия на другое, а также ввёл судебную ответственность за прогулы. За прогул без уважительной причины рабочие и служащие карались исправительно-трудовыми работами по месту работы сроком до 6 месяцев с удержанием 25 процентов заработной платы. Прогулом считалось опоздание на работы на 20 минут и более.

И вот этим российские коммунисты хотели прельстить рабочих в других странах? Опыт с Польшей показал, что не прельстят, как не прельстят крестьян обещанием дать им землю. Поэтому благодеяния социализма оставили лишь в виде вывески, ставка же делалась на вооружённую силу. Ленин учил, что противоречия между капиталистическими странами были и будут, и этим надо пользоваться. В двадцатые годы СССР начал секретно сотрудничать в сфере вооружения с Германией, которой после поражения в Первой мировой войне было запрещено развивать авиацию, танкостроение. Держа камень за пазухой, коммунисты получали выгодное для себя.

Они стремились подготовить почву для вторжения в приграничные страны. С начала двадцатых годов в Эстонии инспирировали движения против существовавшего строя, 1 декабря 1924 организовали мятеж, который был подавлен. После подписания известного пакта между СССР и Германией в августе 1939 пошла форсированная подготовка для прямого захвата Финляндии и стран Прибалтики. В войне, длившейся с 30 ноября 1939 по 13 марта 1940, Финляндия себя отстояла (но Сталин запланировал повторную попытку).

14 июня 1940 года СССР потребовал от Литвы допустить на свою территорию его войска, распустить правительство и заменить его просоветским, а также арестовать нескольких министров. Президент страны А. Сметона был за организацию вооружённого сопротивления, но его не поддержал главнокомандующий армией генерал В. Виткаускас. Советские требования были приняты, Сметона покинул страну.

15 июня 1940 ночью отряд истребительной группы НКВД перешёл латвийскую границу, сжёг кордон Масленки, захватил пленных, второй отряд напал на кордон Бланты и тоже захватил пленных. Это была увертюра, после которой отряды НКВД ненадолго вернулись на свою территорию.

Для проведения Прибалтийской кампании СССР выделил 3 армии, 7 стрелковых и 2 кавалерийских корпуса, 20 стрелковых, 2 мотострелковые, 4 кавалерийские дивизии, 9 танковых и 1 воздушно-десантную бригады. Кроме того, войска НКВД выделили для операции один оперативный полк и 105-й, 106-й, 107-й погранотряды.

17 июня 1940 в 10:20 силы РККА: 2-я и 27-я танковые бригады, 121-я и 126-я стрелковые дивизии и другие части перешли латвийскую границу. В тот же день советские войска вошли в столицу Эстонии Таллин, на рейде встали корабли Балтийского флота, высадили десант. Были запрещены народные собрания, у населения в течение 24 часов изъяли оружие.

Таким было мирное добровольное вступление республик Прибалтики в СССР.

В июне 1940 РККА заняла Бессарабию, Северную Буковину и район Герца, навязав Румынии соглашение от 28 июня о новой границе. Если Бессарабия ранее входила в состав Российской империи, то Северная Буковина российской не была, её намеревался присоединить Николай II. Теперь за него её захватил Сталин. Николай II замахивался и на Восточную Пруссию. Её, опять же, присоединил Сталин после падения нацистской Германии. У побиваемых американцами японцев он отнял Курильские острова, закреплённые за Японией договором от 25 апреля (7 мая) 1875 года.

Таким образом, СССР захватил больше того, чем владела Российская империя, если не считать Финляндию. Казалось бы, перманентная экспансия закончилась. Однако…

В апреле 1978 произошла революция в Афганистане, власть взяла так называемая Народно-Демократическая партия, причислившая себя к марксистским партиям, её лидер Нур Мухаммед Тараки захотел тесной дружбы с СССР. 5 декабря 1978 года в Большом Кремлевском дворце был подписан договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве между Союзом Советских Социалистических Республик и Демократической Республикой Афганистан.

Статья 4 договора предусматривала «возможность принять соответствующие меры в целях обеспечения безопасности, независимости и территориальной целостности обеих стран». В Афганистане, феодальной стране с пережитками родоплеменного строя, разгоралась гражданская война, и в конце 1979 года СССР, чьи десантники убили афганского лидера Амина «как ненадёжного», оккупировал Афганистан, прикрываясь статьёй 4.

Здесь нельзя не вспомнить описанный Гербертом Уэллсом «танец, исполненный джентльменом из окрестностей Баку. В отороченной мехом куртке, папахе и сапогах он стремительно и искусно танцует что-то вроде чечетки. Вынув два кинжала, он берет их в зубы и устанавливает на них два других, лезвия которых оказываются в опасном соседстве с его носом. Наконец, он кладет себе на лоб пятый кинжал, продолжая с тем же искусством отбивать чечетку в такт типичной восточной мелодии. Подбоченясь, он изгибается и идет вприсядку, как это делают русские казаки, все время описывая медленные круги и не переставая хлопать в ладоши».

Герберт Уэллс отмечает: «Я пытался установить, был ли он типичным азиатским пролетарием или символизировал нечто иное, но так и не добился ясности» и добавляет: «Я с удовольствием воскресил бы Карла Маркса специально для того, чтоб посмотреть, как он будет глубокомысленно разглядывать его поверх своей бороды».