Прошлое в наказание

– Молодец.

– Кто б я был, если бы не дал…

Мы с Лесиным выпили немало, но пьяными, покидая ресторан, не были. Горечь потери держала нас.

Весна принесла новые заботы. Помимо Общественной палаты пришлось заниматься Договором об общественном согласии. У Филонова теплилась такая идея – усадить за один стол разные общественные силы, побудить подписать согласованный документ. Церковь тоже участвовала в этом начинании, посему на совещания стал приходить молодой священнослужитель, отец Всеволод, круглолицый, пышущий здоровьем и демонстрирующий вполне рациональный взгляд на мир. То, что значительная часть нашей совместной работы пришлась на Великий пост, отнюдь не мешало ему употреблять мясную пищу в нашей столовой. «Считать рыбой», – бодро говорил он, осеняя крестом блюдо, содержащее в том или ином виде мясо, после чего без всяких колебаний съедал его. А когда важный документ был наконец закончен и готов к подписанию, мы в первый раз на пару пошли в ресторан, где изрядно выпили водки.

После торжественного подписания документа президентом и представителями всяких общественных организаций (от Православной церкви подпись поставил сам патриарх), после радостных речей и фанфар, после шампанского, которое разносили официанты во фраках, мы с отцом Всеволодом во второй раз отправились в ресторан. И вновь изрядно набрались.

– Ты веришь, что этот Договор о согласии поможет? – Отец Всеволод проникновенно смотрел мне в глаза.

– Нет, – чистосердечно отвечал я.

– Я – тоже. Но коль приказали, надо было делать. – Он обиженно засопел.

Тут я не выдержал, спросил его:

– Как же так? Великий пост. Ладно, я – агностик. Но как ты, не просто верующий, а представитель Церкви, можешь выпивать и есть мясо во время Великого поста?

Он смотрел на меня беспечными детскими глазами.

– Больные или находящиеся в пути могут позволить себе не соблюдать пост.

Я готов был включиться в игру:

– Можно считать, что мы всю жизнь в пути – движение от рождения до смерти. Так что пока жив человек, он может не соблюдать пост.

Он одобрительно кивнул в ответ на мои слова. Но я не собирался останавливаться:

– А если у человека душа болит за страну, то он вдобавок душевнобольной. Опять же серьезное основание не соблюдать пост, как болящему. – Еще один великодушный кивок. И тут я эдак въедливо, докучно ввернул: – А все-таки почему ты пост не соблюдаешь?

Он глянул на меня оторопело, поскучнел, отвел глаза.

– Слаб человек… А ты что, в Бога веришь?

– Верю, – твердо отвечал я. – В Творца.

Тут он улыбнулся устало.

– Бог и есть Творец.

Я решительно показал свое несогласие, сделав соответствующее движение рукой.

– Нет! Творец един для всех живущих на Земле. А Христос, Будда, Аллах, Яхве – они учителя. Они помогали разным общностям выжить в этом мире. Ориентиры давали. А Творец… Ему все равно, верим мы в него или нет. Он хочет от нас одного – чтобы мы жили без ненависти, без лжи, без зависти. Чтобы нами двигала любовь… Не чинов достигали, не богатства – а умения жить любовью ко всему и вся. А еще я уверен, что мы не один раз приходим в этот мир. Он создан специально для того, чтобы мы учились быть совершенными. Основной для нас мир не этот, а другой, не физический. Мир, где живут души.

Немного подумав, он проговорил нетвердым голосом:

– Мне нравится картина мира, которую ты… твоя картина… – Тут он поднял вверх указательный палец и стал энергично водить им вправо-влево. – Но… Православная церковь не может ее одобрить. Это ересь. – И повторил для убедительности: – Ересь.

Иного ответа я не ожидал.

Общественная палата действовала. Регулярно собирался Совет, время от времени проходили пленарные заседания, на которых с азартом обсуждались важные для страны вопросы – о местном самоуправлении, о судебной системе, готовились рекомендации президенту.

Как-то Филонов попросил меня зайти к нему, и когда я оказался рядом с его столом, брезгливо пододвинул мне листок бумаги, процедив:

– Вот, посмотри.

Взяв листок, я побежал глазами по тексту. Это была докладная на имя Филонова от начальника группы Макузанова о том, что ответственный секретарь Общественной палаты, то есть я, на заседаниях Совета палаты неоднократно допускал критические высказывания в адрес президента и правительства страны. Такого-то числа было сказано то-то, такого-то – то-то. Стало ясно, с какой целью Макузанов постоянно присутствовал на заседаниях Совета Общественной палаты – сидел в уголке и помалкивал. Он появился в Администрации полгода назад. Я знал, что Макузанов – майор КГБ. Он был далеко не единственным представителем этой славной организации у нас: весь прошлый год бывшие сотрудники КГБ массово приходили в Администрацию президента и аппарат правительства. Объяснение было самое невинное, то, которое озвучил некоторое время назад Эдуард: демократы умеют только на митингах выступать, а к рутинной повседневной работе они полностью непригодны, поэтому нужны люди, умеющие четко и в срок выполнять поручения.

Я вернул листок Филонову, тот с прежней брезгливостью положил его в папку, которую небрежно бросил на край стола.

– Не знаю, куда еще он это передал. – Филонов смотрел в сторону, потом перевел глаза на меня. – Ты уж… будь аккуратнее в высказывании своих суждений.

«“Будь аккуратнее в высказывании своих суждений”, – думал я, возвращаясь к себе, – ничего себе пожелание. Мы что, возвращаемся в прошлое? Веселенькие дела. А все эти… специалисты, умеющие четко и в срок выполнять поручения… Им важен сам факт критики, а то, что я хочу, чтобы стало лучше, им не важно. Форма важнее содержания». Раздражение вздымалось во мне.

Текучка по-прежнему поглощала значительную часть моего времени. В какой-то момент понимал, что давно не общался с Кириллом. И тогда я старался уделить ему время в ближайшее воскресенье, куда-нибудь свозить, показать что-то интересное. Благо, в Москве и ближнем Подмосковье хватало музеев, исторических мест. Часто мы брали с собой Василия, и тогда появлялся четвертый участник поездки – Настя. Признаться, мне больше нравились такие путешествия. Кириллу – тоже.

В одно из воскресений наша четверка отправилась в Ростов Великий. Нам повезло – погода выдалась солнечная, беззаботная. Приятно было смотреть за окно машины на залитые ярким светом пейзажи. У Ростовского кремля вытянулась вереница лавчонок, в которых торговали всякой чепухой: аляповатыми сувенирами, майками с иностранными надписями, безвкусно оформленными полотенцами. Судя по всему, эта продукция пользовалась спросом у туристов.

Мы прошли на территорию, огороженную белокаменными стенами, осмотрели храмы, прекрасные, но вконец запущенные. Кирилл и Василий попритихли под их сводами, на их лицах появилось осторожно-уважительное выражение. Потом мы вышли на берег озера Неро. Водная гладь раскинулась перед нами, убегая до горизонта и охотно отражая на себе небо с маленькими редкими облачками. Благостную картину портил мусор, валявшийся на берегу, – полиэтиленовые пакеты, бутылки, бумажки.

Василий и Кирилл весьма деловито беседовали о том, каких размеров корабли могут плавать по такому озеру. Мой сын доказывал, что большого корабля на этом озере быть не может – как его сюда привезти?

– А может, его прямо тут построили, – с вызовом произнес Василий.

– На берегу? – Кирилл весьма удивился.

– На заводе.

– И где он? – Кирилл показал на окрестности.

– А может, он с другой стороны озера.

– А корабль?

– И корабль там!

Кирилл повернулся ко мне.

– Пап, а какая-нибудь большая река впадает в это озеро?

– Насколько я знаю, нет.

– Нет тут никакого завода, – рассудительно заключил мой сын.

Я решил вмешаться, обратился к Василию:

– А зачем здесь большой корабль?