Прошлое в наказание

– Наступит. – Ни тени сомнения не выскользнуло на крепенькое лицо Владимира Николаевича. – Наступит… Давай за него выпьем. Наливай.

Весьма довольные собой, мы опрокинули по стопке водки, закусили. Потом были танцы. По комнате разбрасывал мелодичные звуки магнитофон. Я подхватил Елену Ивановну, чопорную, худущую, с длинными ногами. Я кружил ее в бешеном ритме, и ей это нравилось. Потом она потащила меня в свою комнату, где принялась целовать взасос, а после потянула меня вниз, на пол.

– Трахни меня. Прямо здесь, – лез в ухо ее жаркий шепот. – Трахни. Я хочу. Слышишь?

Она схватила меня за причинное место. Пришлось отвести ее руку. Я не прочь был выполнить ее просьбу. Только не в Кремле. Я не считал возможным заниматься любовью на работе.

– Поехали ко мне.

Она глянула на меня шальными глазами.

– Нет, ко мне.

Мы вызвали разгонную машину, и вскоре она повезла нас к Елене Ивановне. Мы с ней сидели на заднем сиденье. Она лезла целоваться, пыталась забраться мне в брюки, а потом успокоилась, заснула. Признаться, я решил ехать домой. Но она, проснувшись, вспомнила о нашем намерении, вцепилась в меня. Пришлось отпустить машину.

Елена Ивановна оказалась весьма горячей особой. По-моему, ее крики, причитания потревожили половину дома. Она добилась того, что я не спал до четырех утра. Едва она проснулась, ей захотелось еще. Я чувствовал себя неважно: болела голова, не унималась жажда. Проволынить не удалось – моя коллега умела добиваться своего. В очередной раз утомившись, она заснула. А я начал собираться. Следовало заскочить домой, привести себя в порядок.

Морозный воздух был так живителен. Удручающе хлопнула дверца машины. Мир за окном начал бесполезно перемещаться. Зачем-то вспомнился вчерашний разговор с Владимиром Николаевичем. «Как все перепуталось, – вяло текла моя мысль. – Демократы и бывшие сановные коммунисты в компании с бывшими кагэбэшниками сообща строят новую Россию. Что получится?» Этого я не знал.

Едва я вошел в кабинет, позвонил Эдуард. Озадачил меня вопросом:

– Где Новый год встречаешь?

– Еще не думал… Столько дел. Господи, уже Новый год… Поеду к кому-нибудь из друзей. Надо только разобраться к кому. Несколько человек приглашали.

– А как насчет того, чтобы с нами встретить?

Предложение показалось мне крайне заманчивым.

– Не помешаю?

– Что ты несешь?

«А почему бы нет? – подумал я, и тотчас: – Увижу ее…»

– Согласен.

Вечером я прямо с работы отправился к Эдуарду. Шампанское и большую коробку шоколадных конфет приобрел в кремлевском буфете.

Встретили меня радушно. Эдуард ласково улыбался, Настя была приветлива и предупредительна. Чуть позже приехали друзья Эдуарда, супружеская пара – Анатолий и Лена. Я сразу понял, что он – коллега Эдуарда. Внимательные глаза просветили меня спецрентгеном.

– Это Олег, мой брат. – Эдуард блестел довольной улыбкой. – Двоюродный. Работает в Кремле большим начальником.

– Не преувеличивай…

Пожатие Анатолия было мощным. Словно тиски охватили мои пальцы. В рукопашном бою с ним лучше было не встречаться.

Настя постаралась на славу. Такого живописного и богатого стола я давно не видел. Предвкушение гастрономических удовольствий будоражило меня.

Веселье удалось. Красивое семейное празднество. Мы пили за старый и за новый год, за удачу и счастливое будущее, за то, чтобы напасти миновали нашу многострадальную страну.

Я посматривал на Настю. Она была хороша – немного раскрасневшаяся от шампанского, лучившаяся весельем. Я ловил себя на том, что эта женщина магически притягивает мой взор – хотелось вновь и вновь видеть ее лицо. Но я сдерживал себя. Не мог допустить, чтобы она или Эдуард заметили что-то.

Я покинул их в начале третьего – сослался на усталость. Мне и вправду хотелось завалиться спать, что вскоре удалось осуществить – бомбилы исправно работали даже в новогоднюю ночь.

Едва проснувшись и глянув на часы, я ужаснулся – утро давно прошло. «Проспал! – пронзило меня. – Господи, скоро три! Как же это получилось? Настолько проспать!..» – Тут я вспомнил про Новый год, про то, как совсем недавно проводил время в компании Эдуарда, Насти, их друзей, и вмиг расслабился.

Я думал о Насте. Эта женщина влекла меня. Я чувствовал в ней близкую душу. Мне хотелось эту женщину. Но она была женой моего брата.

Ближе к вечеру я отправился к друзьям из писательской братии. Мое появление вызвало бурю эмоций. «Кремлевский начальник! – летели голоса. – Не забыл! Не погнушался… Слушай, ты настоящий? Ты еще не превратился от сидения там в призрак прошлого?» – «Ну вас к черту! – проворчал я, устраиваясь за столом. – Дайте выпить». Мне тотчас протянули стопку водки. «Чтобы мы были, – провозгласил я, – чтобы и в новом году успешно занимались своим делом, несмотря ни на что». Порция живительной жидкости втекла в мое горло.

Два моих закадычных друга Леонид Ваксберг и Дмитрий Ушаков сидели напротив. Нас связывали давние отношения. Леонид – худой, высокий, нервный, а Дмитрий – среднего роста, широколицый, полный, обстоятельный.

Леонид обожал Булгакова, досконально знал его творчество, биографию, имел свой взгляд на главный роман писателя «Мастер и Маргарита». Он доказывал, что главный герой вовсе не Иешуа, и не Воланд, и даже не мастер. Главный герой, ради которого написан роман, – Понтий Пилат. Булгаков, прекрасно зная, что творится в стране, думал о прокурорах и судьях, которые приговаривали тысячи людей к смерти, вовсе не желая того, просто в силу сложившихся обстоятельств. Он вовсе не оправдывал этих людей, он пытался понять, что чувствует тот, кто знает об отсутствии вины у подсудимых, но должен требовать и выносить смертный приговор. Отстаивая свою правоту, Леонид ссылался на чьи-то воспоминания, на письма и отдельные места в книге. Мне его доводы казались серьезными, но я не мог поверить, что Иешуа, Воланд были не слишком важны для Булгакова. Не мог, и всё тут. Сам я считал главными героями именно их. Причем Воланд отнюдь не антипод Иешуа. У него особая миссия. Помните: «Я – то зло, которое делает добро». Впрочем, и Мастер – далеко не последний персонаж романа, слишком сложного, чтобы сводить все к одному главному герою.

Дмитрия волновал вопрос авторства романа «Тихий Дон». Ушаков принадлежал к той части читательской аудитории, которая сомневались в писательских способностях Шолохова, он любил рассказывать о фактах, подтверждающих его правоту. Каким огнем зажигались при этом его глаза:

– Понимаешь, роман демонстрирует превосходное знание истории Первой мировой войны и явное знакомство с реалиями описываемого периода. Но Шолохов во время той войны был ребенком. Он не мог знать в столь ярких деталях того, о чем написал. Он должен был увидеть это собственными глазами. Кроме того, из текста видно, – все более распаляясь, продолжал Дмитрий, – что у автора крайне высокий уровень эрудиции, чего не могло быть у Шолохова. В университетах он не учился, а, по имеющимся сведениям, всего лишь три класса начальной школы окончил. И вот что еще любопытно: в тексте частенько встречаются грубейшие противоречия и ошибки, которые автор с таким уровнем знаний просто не мог допустить. К примеру, главные герои одновременно воюют в Германии и Австро-Венгрии, при этом могут находиться еще и в тыловом госпитале. Или вот: герой вступает в бой в ночь на шестнадцатое августа, а ранение в том же бою получает, как ни странно, шестнадцатого сентября. Таких несуразиц в тексте много. О чем это говорит? – В эти мгновения упитанное лицо Дмитрия озарялось вдохновением. – Это говорит о том, что Шолохов работал с чужой рукописью, при этом незавершенной. И какие-то варианты, которые у настоящего автора должны были уйти в ходе завершения работы доработки, Шолохов оставил в окончательном тексте. Он даже не понял, что там несоответствие. Автор романа – Федор Дмитриевич Крюков. Какие могут быть сомнения?

Признаюсь, я не понимал той горячности, которая переполняла Дмитрия. Для меня вопрос об авторстве «Тихого Дона» не был существенным. Как и в случае Шекспира. Для меня главным было то творчество, которое стояло за именем. Любопытно, конечно, узнать, кто скрывался за псевдонимом «Шекспир», один человек или несколько? По какой причине он или они использовали фамилию актера? Но пьесы Шекспира и его лирика, по-моему, намного важнее, чем все остальное. Так и с «Тихим Доном». Мощный роман. Глубокий. На мой взгляд, он, прежде всего, о том, до какого скотства доходит человек на войне, что на той, которая между государствами, что на гражданской. На гражданской – даже больше. Я уж не говорю про яркие, прекрасно вылепленные характеры, про запоминающиеся описания природы. И для меня все это важнее, чем то, кто именно написал эту книгу: Шолохов, Крюков или кто-то еще.

С тихой ласковостью глядя на ребят, я проговорил весьма довольным голосом:

– Надеюсь, вас радует, что Россия возвращается на свой исторический путь, с которого ее сбили большевики?

– И что вы нам собираетесь возвращать? – ехидно поинтересовался Леонид.

– Частную собственность. Полный простор для инициативы. И еще прошлое, которое старались перечеркнуть, замолчать. В придачу ко всему этому, мы будем строить правовое государство.

– Вы будете строить? – уточнил Леня.

– Мы все будем строить.

– Но я ничего не хочу строить. Я хочу жить как человек.

– Строить не хочешь, а жить хочешь. Подай тебе на блюдечке. Из-за таких, как ты, мы и загубим Россию, – с деланым осуждением произнес я и тут же, сменив тон, предложил: – Давайте выпьем. Со свиданьицем.

Рюмки взлетели и сошлись, издав глуховатый звук, а потом в очередной раз опустели.

– Что пишешь? – проявил любопытство Леонид.

– Последние полтора года ничего, кроме политических статей, – чистосердечно поведал я. – И никаких мыслей насчет литературы.

– У меня тоже, – вяло признался Леонид. – Тут такие события. А ничего путного не пишется. Полный ступор.

– А у меня все нормально, – ровным голосом сообщил Дмитрий. – Пишу новую вещь.

– Про современность? – встрепенулся Леонид.