Последняя воля

Жена Маша была частью души Александра. Прожив с ней вместе практически со студенческой скамьи, с каждым годом Карпачев любил ее все сильнее. Маша никогда нигде не работала, занимая должность жены-домохозяйки, но с ней справлялась всегда очень исправно, и повода обвинить супругу в домашнем безделье Александр не мог.

Дома его всегда ждала вкусная еда, чистые полы и полки, ухоженные дети и полное отсутствие проблем с этим связанным. Маша не была балованной девчонкой, и, будучи выходцем из области, «крутизной» городских девиц не обладала. В принципе, имея достаточные средства в распоряжении, Маша отказывалась от услуг горничных, садовников и прочего обсуживающего персонала. Мотивировала она это тем, что никто лучше нее в доме не уберет, да и вообще она посторонних в доме не приветствует. Посещения ресторанов она также не любила, и в случае, когда Карпачеву всё-таки удавалось ее туда затащить, каждый раз спрашивала:

– Ну что, тут вкуснее, чем у меня?

– Нет, конечно, солнышко, – каждый раз отвечал уминающий котлеты или рыбу Александр, – но не могу же я не ходить с тобой в рестораны и клубы. Подумают, что я тебя в клетку посадил и любовницу завел.

– Я тебе заведу, – строго отвечала Маша,– тебе потом новую голову заводить придется.

– Ой, не неси чепуху, Машуль, ты же знаешь, что люблю я только тебя, и больше мне никто не нужен.

Это было правдой. Карпачев никогда не имел любовниц. Скорее всего, это было связано с его природной робостью перед женским полом, но и любовью к Маше это тоже объяснялось вполне.

Конечно, в его жизни были мимолетные женщины, чаще всего платные или «подгоняемые» Семкой во время различного рода командировок и на вечеринках. Но это были разовые явления, о которых Александр быстро забывал и, протрезвев, вспоминать не любил.

Маша прошла с ним все жизненные этапы: и радость побед и заработков, и тяжелый период 2008 года, когда всемирный кризис и крупные долларовые кредиты чуть не пустили бизнес Карпачевых под откос, на несколько лет откатив его назад. Александр любил, ценил и, главное, очень уважал свою жену.

Уважал за любовь и верность. В верности Маши сомневаться не приходилось никогда, так как женушка была исключительно домашней, со строгими деревенскими правилами.

Глупой куклой Машу назвать было нельзя. Закончившая с красным дипломом институт она очень много читала, увлекалась рукоделием, садоводством и живописью. Последнее ей привил при своем появлении Аркадий и даже дал ей пару уроков, после чего Маша стала посещать групповые художественные уроки, и вскоре дом Карпачевых и стены их друзей стали украшать картины ее руки.

Много внимания Маша уделяла и детям.

Старший – Миша, был бойким малым. Вечно лез в различного рода неприятности, и вызовы родителей в школу были постоянными. Его вечно тянуло во всякие авантюры и приключения. Он был очень коммуникабелен, что приводило к тому, что его окружало куча друзей и знакомых разного рода деятельности и направленности. Пару раз, повзрослевшего Мишу, крестный Семен, вытаскивал из милиции и проводил разъяснительные беседы. Повзрослев Миша стал чуть спокойнее и закончив Альма-матер папы в итоге стал помогать отцу в его бизнесе и был явным претендентом на продолжение дела отца.

Младший – Сергей, был его полной противоположностью. Тихий и спокойный с детства, общения с друзьями он не любил. Всю его жизнь занимал подаренный ему отцом еще в младшем школьном возрасте компьютер. Сергей возился с ним день и ночь, сначала играя, а впоследствии, после окончания школы, профильного колледжа и ХИРЭ, создавая игры. Карпачев не лез в дела сына, всячески помогал ему и продвигал начинания. Сережка, не смотря на свою нелюдимость, в отношениях с домашними был очень нежным и чувственным. Если от старшего непоседы дождаться поцелуя или нежного слова было практически невозможно, Сережа всегда был не прочь помочь матери с уборкой, поднести тяжелые сумки, узнать как у папы дела на работе и съездить к бабушкам на выходные. Миша терпеть этого не мог и всячески избегал поездок к родителям Маши. Иногда Карпачеву казалось, что Сергей все это делает надуманно, неискренне, желая «вырисоваться» перед родителями. Но потом гнал от себя эти мысли, думая о том, что если это и так, то парень приспосабливается к жизни, а если нет, то значит все хорошо, и мальчишка растет хорошо воспитанным. Не имея дочери, Карпачевы очень надеялись на то, что дети будут рядом с ними в старости, и будет кому «подать стакан» в трудный час. В размышлениях на эту тему они оба сходились на том, что, скорее всего, помощи можно будет жать только от Сереги. При всей любви к вечно бегущему куда-то Мишке, Карпачев Сергей внушал более надежные ощущения родителям.

И вот это час пришел.

Каждый раз, задумываясь обо всех прожитых годах, делах и людях, которые прошли в течении жизни Александра, он приходил к мысли о том, что жизнь прожил не зря.

Дом он построил, сад при помощи жены вырастил, дело свое открыл и приумножил, семью создал, детей воспитал. Друзья у него были верными и надежными. Врагов Карпачев не имел. Даже с соседями по улице был всегда в хороших отношениях.

На улице Карпачева любили. Тот мог по дешевке привезти соседям стройматериалы, помочь с рабочими, занять денег. В общем, имел вес состоятельного и умудренного опытом соседа. Дом был куплен в одном из сел, непосредственно примыкающих к городу, и на момент заселения представлял собой обычный деревенский домик на обычной деревенской улице им. Фрунзе. В дальнейшем дом был снесен, построен новый, трехэтажный.

Село и улица с годами тоже преображались. Старые владельцы продавали свои халупки вновь богатевшим коммерсантам, чиновникам и бандитам. Те расстраивались по мере своих доходов, и вскоре улица на 80 процентов состояла из новых домов. Александр лично собрал деньги со всех соседей и по себестоимости заасфальтировал улицу. Улучшил освещение, установил шлагбаум на въезде. В общем, хозяйствовал не только в доме, но и в пределах улицы.

В благоустройстве ему очень помогал сосед по дому слева – Сева Вороткин. На первый взгляд, Сева был бездельником, алкоголиком и тунеядцем. Но при необходимом подходе и влиянии, который Александр на него имел, тот прекращал пить и брался за то, что умел, как ни странно, лучше всего – хозяйствовании.

Не имея толком никакого образования, Сева умел делать все. Как говорится, был мастером на все руки. Спилить деревья – Сева, убрать снег – Сева, повозиться с пловом в тот момент, когда сам занят гостями, или помочь с чисткой рыбы после дружеской рыбалки – опять Сева. Сева был «безотказным малым» и Александр регулярно этим пользовался. Нельзя сказать, что Сева был в какой-то прямой зависимости от Александра. Богатый сосед часто помогал с продуктами питания, закупая их в далеком городском супермаркете и привозя Севе. При этом, как правило, на вопрос: «Сколько я должен?», отвечал: «Не помню, в чеке гляну и потом скажу, не парься». После таких реплик тема эта, по обоюдному, сложенному годами молчанию, больше никогда не поднималась. Таким же образом закрывались и все вопросы, связанные с небольшим, но регулярным займом денег…

Александр мог в свободные от друзей выходные сесть с соседом на берегу своего пруда порыбачить, распить какую-нибудь диковинную бутылку из солидного бара любящего выпить Карпачева.

В общем, жили они по-соседски, как во многих деревнях и селах бывшего Советского Союза рядом живут хорошие, но разные по достатку люди.

Рядом с Севой всегда кружил его сынишка – Пашка.

Пашка – рыжий мальчуган, как ксерокопия похожий на отца, безумно его любивший, и своей нежностью и вниманием к родителям часто восхищал семью Карпачевых. Дело было даже не в том, что все домашние дела делал Пашка самостоятельно, без указки со стороны старших. Он был поздним и явно уже не планируемым сыном Севы. Родившись, когда Севе уже было за сорок, Пашка скорее выглядел как его внук, а не сын, но его любовь к семье была настолько открытой и чистой, что это просто удивляло. И даже не в том, что его старшая сестра этого стремления не разделяла. Будучи на 20 лет его старше, Настя давно уехала от родителей и жила уже с третьим мужем где-то в Беларуси, отношений с родителями практически не поддерживая.

Его только и можно было увидеть бегущим из магазина с продуктами или с поля с тележкой травы на зиму для нехитрой, но любящей есть скотины Вороткиных. Пашка сам ремонтировал себе велики и собрал впоследствии мопед. И список этих его «сыновьих подвигов» был настолько велик, что перечислять его не брался никто, в случае, если о нем заходила речь.

Как-то раз Пашка, не влезающий ни в какие конфликты, вступил в драку с тремя мальчишками с соседней улицы. Те, идя домой, увидели валяющегося в кустах и пытающегося подняться в те времена сильно пившего Севу. Мальчишки, по своей детской дурости, начали издеваться над взрослым, пьяным дядькой, оскорбляя и тыкая его палками. Сева огрызался, но координации движений не хватало даже на то, чтобы четко встать и зафиксировать себя в вертикальном положении. В этот момент туда прибежал Пашка. Несмотря на то, что мальчишки были явно старше, Пашка, по словам наблюдавшей эту картину и впоследствии рассказывающей это всему селу тети Клавы, ворвался за отца как зверь. Он махал руками, рычал и бил обидчиков, как мог, переключаясь с одного на другого. Не останавливался он даже тогда, когда мальчишки начали падать на землю один за другим. В итоге один из мальчишек отделался поломанным носом, второй разбитыми губами, а вот у третьего начались проблемы с одним из глаз. По данному поводу было даже возбуждено уголовное дело. Затем долгие разборки между протрезвевшим и больше до такого состояния никогда не напивавшимся Севой и папой пострадавшего мальчишки. В итоге Карпачев был вынужден вмешаться в конфликт, подключил к вопросу друга-депутата, а затем и свои связи в прокуратуре, и вопрос как-то уладился.

Как – знал только Сева и Александр, но никогда об этом никому не говорили.

В итоге все закончилось тем, что Пашку вызвал к себе, по указанию руководителя, новый местный молодой помощник прокурора Алексей Холмогоров, провел с ним разъяснительную беседу, и на этом для Пашки все закончилось.

Пашка был примерно на 12 лет младше детей Карпачева. Скромный, стеснительный и вежливый мальчишка. Все его речи всегда были наивны и отдавали какой-то недостаточной образованностью. Учился он вроде бы неплохо, но и отличником не был. Видимо, в связи с тем, что ни Сева, ни Люба, его жена, соответствующего образования не имели, дать необходимого развития ребенку не могли, а может, и не хотели. Пашка рос обычным деревенским мальчишкой со своими победами и поражениями.

Карпачев на Пашу никогда толком внимания не обращал.

Да. «Хороший мальчик».

Да. «Посмотрите дети, как надо помогать и любить родителей!».

Но не больше.

Коммуникабельный Мишка, который пусть с ленью, ссорами с родителями и прочими своими недостатками всегда был умнее, быстрее, сильнее Пашки даже в детстве, всё-таки явно превосходил сына Вороткиных, несмотря на все «семейные» качества соседского паренька. А начав работать в фирме с отцом, вообще вскоре стал деловым и «цельным» начальником.

Про Серегу и говорить ничего было не надо, от того так и веяло заумностью. И когда он, выучившись на компьютерщика, уехал работать в США в какую-то крутую айтишную компанию, Карпачев понял, что гордится своими сыновьями и путь в жизни им дал хороший.

Обо всем этом Александр думал, лежа на кровати и смотря за окно, в котором радостно светило весеннее яркое утро.

Проснувшись утром и позвав Машу, он попросил не давать ему сегодня пакостные обезболивающие, заставляющие впадать в беспамятство, либо терять ход мысли настолько, что заканчивая предложение, Карпачев уже не помнил, с чего его начал.

– Машуль… Ты только не плачь. Я знаю, что ты плачешь все время, думая, что я сплю, но я слышу сквозь сон. Пожалуйста… У меня просьба есть, позвони кому сможешь, пусть приедут. Я чувствую, скоро мне… Поговорить со всеми хочу. Попрощаться, что ли…

– Ты что несешь, идиот? Куда прощаться? Вон Семка говорил, клиника какая-то новая противораковая есть. Может, врачи что новое скажут.

– Маш… Клиника, клиникой. Позвони всем, кому сможешь. Хочу каждому сказать пару слов напоследок.

Маша пыталась сдержаться, но внезапно ее лицо стало похоже на лицо ребенка, который провинился, но очень сожалеет о шалости, и расплакалась. Честно. Горестно.

Она опустилась к Карпачеву, обняла его и несколько минут тихо плакала. Потом, подняв голову и посмотрев ему в глаза, сказала:

– Хорошо, Саша, я все сделаю.

Целый день к Карпачеву съезжались люди.

По большей части они заходили, здоровались. Рассказывали две-три истории из своей жизни, как правило, невеселые (видимо, не желая травмировать больного какими-то хорошими новостями на фоне его плохих). В итоге все сводилось к тягостному молчанию, неудобному прощанию и тяжелому расставанию.

Каждому Карпачев пытался дать совет, пожелание или подарок. Почему-то у него в голове появились мысли о том, что все-таки хочется оставить больше следов в своей жизни, пусть и таких мелких. Память – это все, что оставалось от Карпачова в этой жизни, и стало почему-то для него какой-то отдушиной. Объяснить этого желания он для себя толком не мог, остановившись в размышлениях на том, что оставляет частичку себя для каждого дорогого ему человека.

Никаких дорогих подарков он не делал. Однокурснику Толику подарил часы (у Карпачова было их несколько, но Толе, не раз кутившему с ним как в институте, так и в жизни, подарил лучшие), менеджеру Витьке – свои супер удочки. Тот давно хотел купить себе такие, но на спиннинги по пятьсот долларов денег у него явно не хватало, и подарок этот был кстати. И так далее, и тому подобное. Маша молча выносила заранее приготовленные вещи и с тяжелым сердцем передавала их людям. Никто ничего брать у Карпачева не хотел, мотивируя это тем, что «он дурак» и «нечего себе голову дурными мыслями заполнять», но после карпачевского «Это моя последняя просьба к тебе, возьми, будет память», отказать, естественно, никто не мог.

Единственным дорогим подарком была помощь бухгалтеру Кате, которая прошла с Карпачевым весь бизнес путь, практически от кооператива. У той была очень больна и нуждалась в постоянном лечении мать. Карпачев и ранее помогал Кате в этом вопросе, но недавно, вскользь узнал от Маши, что маме необходима какая-то срочная и дорогостоящая операция. Пришедшей сотруднице сказал:

– Катюш, я знаю, что ты откажешься, но это просьба моя последняя к тебе. Очень маме твоей помочь хочу. В сейфе на работе у меня десятка «зелени» лежит. Код 4563. Возьми, пожалуйста, не отказывай.