Последняя воля

– Ну, здравствуйте, саркомки,– произнес Карпачев.

Почему-то абсолютно безошибочно ему стал понятен собственный диагноз и суть увиденного. Он вспомнил острые боли в животе, в районе печени, которые в последнее время мучили так сильно, что даже мощные болеутоляющие помогали слабо. И тут же разглядел пузатый дышащий гриб, охвативший участок печени и раскинувший корни по всему органу. Вокруг него ссохлось около дюжины более мелких, явно не выдержавших конкуренцию. Сосуды и кости ног покрывало множество мелких созданий, которые липли друг к другу как жуки-солдатики весной, впитываясь в тело и выпивая из него последние соки.

Странно, но Карпачев не испытывал ни боли, ни страха, только какое-то любопытство и, пожалуй, злорадство.

– Ну что, твари,– продолжал беседу с муравейником в своем теле Карпачев, – недолго вам еще кровушку из меня пить, скоро присоединитесь ко мне.

«Налюбовавшись» своим видом, Карпачев задумался, и его посетила необычная мысль. Он протянул руку и попытался сквозь тело своим новым пальцем прикоснуться к одному из слизней. Но в тот момент, когда Александр сделал это, сразу ощутил первую за эту ночь боль, да такую, какой раньше не испытывал даже во время самых сильных приступов болезни. Осознание мгновенно нарисовало картину в мыслях Карпачева о том, что его палец залило огнём, который проник внутрь через отверстия от вбитых гвоздей.

Точнее не передашь.

Александр резко отдернул руку и по привычке запихнул палец в рот, хотя это не помогло ничем. Боль держалась некоторое время, но постепенно ушла, оставив небольшое чувство присутствия на пальце.

В свою очередь создание в теле Карпачова тоже ощутило боль. Оно нервно задрыгалось, затем несколько раз сильно раздулось, при этом увеличиваясь почти в три раза, а затем сдувалось, уменьшаясь до минимальных размеров. В итоге создание замерло и съежилось.

«Умерло, что ли», – подумал Карпачев – «Эх, жаль, что я раньше так выходить из тела не мог, глядишь, всех бы и передушил. Однако когда он подумал о том, чтобы вновь прикоснуться к своему лежащему телу, сознание, помня боль от предыдущего прикосновения, четко дало понять, что повторить это Карпачев просто не сможет.

В раздумьях над происходящим и созерцая свое тело, Карпачев, видимо, провел достаточно большое количество времени. За окном посветлело, запели птицы, и Александр, оставив свое занятие, вновь подошел к окну.

За окном его ждал, в общем-то, привычный пейзаж.

Любимый пруд, любимая беседка. Яблоня, посаженная лет пять назад, так и не родившая ни разу. Прочие элементы быта двора. Небо было ясным и безоблачным. Погода обещала быть хорошей и радостной. От того, что Карпачев видел вокруг себя каждый день, теперь отличалось только одно необъяснимое обстоятельство.

Далеко, в районе соседнего поселка Рябиновки, примерно с правой его окраины, в небо поднимался четкий прямой столб света. Свет был ярко белым и держался около минуты, после чего постепенно, довольно быстро стал исчезать снизу-вверх и в итоге пропал. Осмотревшись вокруг и, в общем-то, присмотревшись, Карпачев увидел еще несколько подобных лучей, но более тусклых и мелких. Они то там, то сям возникали, то из пруда, то из леса, но быстро сворачивались и пропадали.

«Любопытно, что это?» – подумал Александр, но мысли его были прерваны открывающейся в спальню дверью.

Карпачев повернулся.

В комнату вошла Маша. Увидев мужа, лежащего на кровати, она моментально все поняла и дико закричала.

– Саша! Сашенька! Милый мой! Нет, ну нееееет!

И начало громко навзрыд рыдать. Карпачев захотел подойти к жене и обнять ее. Чувство, родившееся в нем, заставляло его разрыдаться самого, но почему-то этого не происходило.

Обнять Машу не удалось.

Боль от прикосновения к ее телу была просто невыносимой.

Однако, подойдя к Маше, Александр заметил то, что раньше при свете дня не разглядел.

Машино тело напоминало его самого, лежавшего на кровати, такой же воздушный шар, но светилось оно не голубым, а нежно золотистым светом. От увиденного Карпачев замер на месте и начал рассматривать тело Маши. Как и в случае со своими органами, рассмотреть он мог только один за раз. Одежда при этом просвечивалась как клеенка, и узоры на домашнем платье Маши были похожи на рекламный принт прозрачного пакета в супермаркете.

Вот на правом глазу расположился еле заметный паучок. Вообще не похожий на слизней в теле Карпачова. Паучок раскинул еле видные ножки-паутинки и шевелил ими, щекоча поверхность органа.

Карпачев вспомнил, как совсем недавно, в беседе с Машей, та говорила ему о том, что стала видеть правым глазом хуже, чем левым. Саша еще тогда посоветовал жене обратиться к окулисту.

Больше никаких особых новообразований в теле у супруги Карпачев не заметил. Кое-где в золотистых суставах он увидел черные камни солей, а на мизинце и безымянном пальце левой ноги заметил зеленоватую плесень. Когда-то Маша говорила ему о том, что в сырую погоду у нее болят пальцы на левой ноге…

Наблюдая за рыдающей Машей, Карпачев наконец-то четко осознал, что больше никогда не сможет прикоснуться к ней и обнять. Что больше не сможет обнять никого.

Что он умер.

– Машенька, – тихо произнес он.

Маша продолжала рыдать и мужа не услышала.

– Машуля, – более громко повторил он.

Реакция продолжала быть неизменной.

– Машааа!– закричал Карпачев и попытался схватить жену за плечи.

Вновь жуткая боль в руках. Вновь отсутствие реакции у Маши, как на голос, так и на прикосновение.

«Я призрак,– подумал Карпачев, – я чертов дух. И что же мне теперь делать?»

Так Александр и продолжал стоять возле Маши, которая бесконечно жалобно рыдала и за что-то постоянно просила прощения у него.

Видимо, когда закончились слезы, Маша встала с колен и отошла от кровати мужа. Сделала несколько шагов к креслу и рухнула в него. Затем, достав из кармана мобилку, набрала номер.

– Миша! Папы больше нет…

Затем помолчав некоторое время, видимо, ожидая ответа и услышав его, сказала:

– Приезжай скорее, я не могу…

Затем она бросила на пол телефон, закрыла ладонями лицо и вновь начала плакать.

Сын прибежал из своего дома через несколько минут. Войдя в комнату, он подошел к телу отца, сел на стул и горестно тихо заплакал.

Карпачев подошел к сыну и с любовью посмотрел на него. Тело Миши светилось золотым, как и Машино, ну может, было чуть более светлое, хотя это могло и показаться. Карпачев тщательно осмотрел его, но ничего подозрительного или инородного не увидел. Единственное, что нарушало мерцающую золотизну тела, была трещина в кости правой ноги Миши, которая, видимо, осталась у него в месте детского перелома, который тот получил в результате падения с дерева. В этом месте, вокруг кости, вился розоватый ручеек. И все.

Миша встал. Подошел к матери. Обнял ее. Некоторое время они плакали вдвоем. Потом Миша достал свой айфон, набрал номер и долго ждал ответа.

– Приезжай, Серега. Папа умер,– единственное, что он сказал.

Потом он что-то долго слушал от Сергея. Положив трубку, Миша сказал:

– У него завтра подписание какого-то контракта. Сказал, закончит и прилетит. Хоронить-то когда будем? В милицию надо вообще-то позвонить и врачам. Дяде Семе позвонить еще надо, да и вообще всем. Мам, ты посиди, я сам все организую.

Серега вышел из комнаты, а Маша продолжала сидеть в кресле и смотреть на тело Карпачова, периодически начиная плакать.

Примерно через полчаса в комнату зашла Люба, жена Севы. Зайдя, она не стала подходить к покойному, а сразу подошла к вставшей с кресла Маше и обняла ее.

– Господи, Машенька, какое горе, какое горе!

И они вместе заплакали.