Anabasis. Право на настоящее

Ассоциация явилась очень удобной некоммерческой платформой для отстаивания своих интересов в различных инстанциях, с одной стороны. С другой – в ее среде происходила кристаллизация новой городской общности. Председатели ТСЖ еженедельно собирались в офисе управляющей компании, решая текущие вопросы, представители домов интересовались, как обстоят дела в других ТСЖ, обменивались информацией, обсуждали инициативы, что можно сделать у себя во дворе и в доме. Новая система давала им возможность прямого контакта с различными городскими службами, тесная работа с которыми была у нас налажена.

Жилкомхоз всегда представлял собой проблемную тему. И к нам зачастили журналисты за новостями. В это время создание ТСЖ начинало происходить по всей России, такой опыт, отечественный и зарубежный, мы собирали по крупицам. Рабочий процесс происходил в основном за пределами офиса: в подвалах, на чердаках и кровлях домов, в бурных дворовых обсуждениях текущих вопросов, на совещаниях и обсуждениях в местных администрациях, офисах партнеров и заказчиков. По-прежнему, но уже не столь часто, как раньше, я захаживал на третий этаж Никитинской библиотеки.

Именно в это время я полностью отказался и от телевизора, и от компьютерных игрушек. Они и до того практически не играли заметной роли, изредка снимая стресс и отвлекая внимание. Телевизор просто стоял дома выдернутым из розетки, на случай всяких экстренных новостей; игры включались в конце работы минут на пятнадцать-двадцать. Играл я тогда в Quake. Кардинальное решение я принял одномоментно, осознав, что подсаживаюсь на игру, начиная посвящать ей все больше времени. Понемногу, но постоянно. А времени на все катастрофически не хватало.

В тот же вечер, практически не думая, я вычистил все игрушки со своего компьютера, наутро попросил всех работников повторить это на своих машинах. Домашний телевизор вскоре был отдан кому-то из знакомых. А весь невеликий досуг был безраздельно посвящен чтению деловой и художественной литературы. Однако чтение меня уже не удовлетворяло. Бизнес-курсы и тренинги тогда еще не стали массовым явлением, да и носили они скорее теоретический оттенок. А мне требовалось хорошее практическое образование.

Мне повезло: абсолютно случайно, как всегда в таких случаях, проходя где-то мимо телевизора, я слышу о некоей новой государственной программе, по которой молодые управленцы могут бесплатно поучиться и даже съездить на стажировку за рубеж по теме своего бизнеса. Сначала я не поверил, что такие вещи возможны в нашем государстве той эпохи. Но оказалось – правда.

Буквально в последний день утром я попадаю в нужный кабинет областного правительства, где принимались документы на конкурс. Мне объясняют, что прием документов окончен, опоздал:

– Через год приходите. Я толкую: – Какой год, каждый день на счету, учиться край надо.

– Ну ладно, парень, если до обеда все принесешь, примем.

Успел, принес, хотя бумажек и немало было. Про программу тогда еще мало кто знал, аншлага не было. В этом был и большой плюс: практически не было случайных людей – в большинстве своем «офисного планктона». В последующие годы эта, любящая халяву публика, массой полезла в программу и, словно ряска на теплом пруду, многократно размножилась и повсеместно распространилась. А в нашей группе состав подобрался достойный и интересный – реальные управленцы из реального бизнеса. Условия учебы тоже очень порадовали: днем – работа, каждый вечер – учеба, все выходные – за книгами. И так полгода, с весны по осень 1998 года.

Августовский дефолт, пришедшийся как раз на середину учебы, существенно оживил наше дело, да и вообще весь рынок российского жилищного строительства. Деньги стремительно теряли вес, народ стремился перевести их в нечто более овеществленное. В августе-сентябре в дверях офисов продаж встали очереди клиентов с пухлыми пачками наличных денег. Квартиры начали разлетаться, как горячие пирожки.

Дипломную работу все делали по теме своего бизнеса, моя работа называлась «Организация системы управления жилищным фондом г. Воронежа в негосударственной сфере». Научным руководителем диплома был легендарный профессор, декан экономического факультета Владимир Наумович Эйтингон. Его отец, сталинский генерал Наум Эйтингон, был личностью куда более легендарной – соратник Павла Судоплатова, руководил операцией по ликвидации Льва Троцкого.

Защита прошла на «отлично», прибавив к архитектурному диплому диплом экономический. После полугодичного учебного марафона настал еще трехмесячный марафон усиленного изучения английского перед поездкой. Переводчика мне не предполагалось; я ехал один, без группы, с полным погружением в языковую среду. Это также явилось очень отрадной новостью. Со стажировкой мне тоже здорово повезло: изучать опыт управления недвижимостью мне выпало в Чикаго, США, весной девяносто девятого года.

Это был последний год, когда Штаты принимали наших стажеров. Исторические события разворачивались широкой панорамой: буквально за неделю до начала моей поездки министр Примаков развернул самолет над Атлантикой, когда НАТО начало бомбардировку Югославии. В апреле-мае, когда я был в Чикаго, боевые действия уже шли полным ходом, в июне наши танки вошли в Приштину. Перспективы третьей мировой, по свидетельству самих американцев, были вполне ощутимы. Не удивительно, что программы для молодых российских управленцев в Штатах далее были закрыты.

К этому масштабному фону, добавилось еще одно, очень важное для меня событие: незадолго до подачи документов на участие в программе, в июле девяносто седьмого года, в нашей семье появился долгожданный сыночек, мой первенец – Леня.

Тогда таких стиральных машин, как сейчас, у нас не было; белье и пеленки ежедневно и многократно крутились в легендарной «Ивушке». После этого я собственноручно, до семи раз, прополаскивал и выжимал их в ванне. Дважды в день мыл полы с хлоркой в нашей двухкомнатной квартире. Вечерами после работы-учебы гулял с колясочкой в местном парке; после наступало время книг, курсовых, дипломной работы. Малыш спал, как и положено спать детям его возраста, с сопением, частыми пробуждениями, громким плачем, не давая мне погрузиться в сон, отвлекающий от учебы.

Запись 05.05.2017.Мы в «обезьяннике»

Категория: БОЛЬНИЦА

Вчера нас перевели в другой бокс. А в нашем боксе затеяли очередную «генеральную уборку», которые тут проводятся каждые две недели. На новом месте встретили нас сурово. «Хозяин» территории – «молодой» папаша лет слегка за тридцать, мордатый, упитанный и крепкий – уже неделю обитал здесь с трехлетним сыночком. «Сходу», как альфа-самец в обезьяньей стае, папаша обозначил свои права на территорию и условия нашего пребывания в ее пределах. Коммуникация шла исключительно в одностороннем порядке – сверху вниз, мнение снизу в расчет не принималось.

Я принес стойку, протянул удлинитель, подключил капельницы. Наши многочисленные провода на полу сразу же вызвали соседское недовольство. Провода мне велели немедленно убрать с пола, проложив удлинитель по стене, на гвоздиках, к двери, а оттуда – протянуть по воздуху, к стойке. Дырявить стенку я отказался, переключив решение вопроса на медперсонал.

– Если сын споткнется – ответишь, – последовал суровый вердикт.

Мой пример, что во всех прочих палатах провода лежат на полу, убедительным признан не был.

В комнате практически все время работал телевизор, каналы СТС и ТНТ, мое предложение выключать его время от времени было отвергнуто столь же сурово. Свободное время папа проводил, в основном предаваясь сну, периодически выбегая вниз, в «прикуренное» место близ уличного входа. Покурить-потолковать «за жизнь» с многочисленной женской стайкой, видимо «сродной» ему по духу. Мы жили на втором этаже, как раз над входом, так что струйки сигаретного дыма обретали у нас новое пристанище.

Вот так мы и жили: Владик слушал аудиокниги, папа работал и учился, соседи лежали, вперяясь очами в блещущий красками прямоугольник на стене. Когда папа засыпал, трехлетний сынишка сам организовывал свой досуг, бродя по комнате и коридору. Время от времени сынок плакал, жалуясь на некие боли, чем изрядно досаждал сонному папе.

Хотя надо сказать в папино оправдание, что женщины обычно ведут себя гораздо более агрессивно по отношению к тяжело больным детям. От простого убеждения, что «ничего у тебя не болит, укол полчаса назад сделали»; до окриков в полный голос и прямого физического воздействия. И видел, и слышал, и сам неоднократно проходил, что это такое: когда сынок четвертый раз за ночь тебя будит, просит опять пригласить врачей и сделать очередной укол. Сил терпеть уже нет. И мои силы на исходе. А укол делать нельзя: в сутки их три-четыре положено, не больше. Вот и делай, что хочешь.

Глава вторая. «Фронтир»,

за которым открывается неведомый мне мир

Запись 08.05.2017. Я улетаю в Америку

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

В начале апреля 1999 года сверхзвуковой «Боинг-737» унес меня из Москвы в Нью-Йорк. В средоточие мира, бывшего примером для нашей страны, да и для всех нас, без малого уже целое десятилетие – какими быть и куда стремиться. Этот полет знаменовал начало нового этапа моей жизни.

Вылетели мы ровно в полдень; ровно в полдень, минута в минуту, приземлились в международном аэропорту Джона Кеннеди (JFK). Всю дорогу солнце находилось на одном и том же месте в иллюминаторе, не меняя своего положения. Это стало первым моим открытием в той поездке.

Другие открытия вскоре последовали чередой. Время ожидания следующего рейса составляло несколько часов; я сделал робкую попытку попрактиковать свой «домашней выделки» инглиш на сотрудниках аэропорта, задавая всякие пустяшные вопросы. Далее – пошли новости.

По первоначальной легенде, из Нью-Йорка следовал перелет в Чикаго, в аэропорту меня встречали и везли домой. Организаторы поездки, экономя бюджет, взяли рейс через третий город, с пересадкой – так получалось дешевле, хотя и немного дольше по времени. Но северо-восток США был в эти дни накрыт сплошными дождями, рейс задерживали. Получалось, что на пересадку я однозначно не успеваю.

Авиакомпания предложила отель и ресторан за свой счет. Перспектива потерять целый день стажировки и убить время в отеле не радовала. Я попытался донести это до администратора, мне любезно улыбались и, делая вид, что все понимают, переадресовывали задачу другому менеджеру. Довольно скоро моя речь стала беглой, уверенной и настойчивой. Я втолковывал, что улететь должен именно сегодня – и никак иначе; что бесплатный отель и ужин в ресторане меня никак не прельщают.

Избавились от меня просто – сказали, что есть еще прямой рейс на Чикаго. Он гораздо дороже моего, но компания готова отправить меня без доплаты. Борт вылетает менее чем через час. Есть возможность на него успеть, если действовать оперативно. Оказалось, самолет вылетал из другого аэропорта Нью-Йорка – Ла-Гуардия (LGA), предназначенного для внутреннего сообщения.

Логистику Нью-Йорка я представлял достаточно абстрактно. Предложенный бесплатный талон на такси был принят без малейшего сомнения, равно как и переоформленные документы. Время шло на секунды, поэтому на бумаги я даже не взглянул, бегом отправившись выискивать назначенное авто. Минуты шли.

Вот и лимузин, вот мое тело и багаж уже в его бездонном чреве. А до отправки рейса остается минут сорок. Таксист засомневался было, но его дело малое, талон на руках. Мы рванули через автостраду Ван-Эйк на Гранд-Централ. Великий город представал предо мной отнюдь не блистающими небоскребами. Слева были трущобы Бруклина, справа – трущобы Квинса.

Монотонный дождь обратился в шквал, сплошную стену воды с добавлением брызг из-под колес. Водитель переключил скорость; «дворники» заметались подобно водяным жукам на широко растопыренных черных лапках, каждым своим движением открывая взору новые панорамы унылого непотребства проносящихся мимо строений.

Двадцать минут дороги, быстрое прощание с таксистом, уверенным, что я вернусь обратно в JFK. Пять минут – марш-бросок по аэропорту; вот и администратор; документы летят на стол, скороговоркой произносится номер рейса. А рейс – минут через десять. У нас бы такие штуки точно не прокатили. Смотрят они мои документы – и возвращают.

– Что-то, – говорят, – в JFK не так оформили, надо обратно ехать, переоформлять. А следующим рейсом, поздно вечером, можно улететь.

– А я хочу лететь именно этим рейсом!

Всех своих аргументов припомнить не могу, в них было больше страсти, чем логики, но они были услышаны. В самолет – длинный, узкий, сигарообразный – я зашел последним из пассажиров, все уже сидели на своих местах. До взлета оставались буквально минуты. Прощаясь, администратор заверил меня, что позвонит по оставленному мной номеру телефона в Чикаго и сообщит номер рейса и время прилета.

Впоследствии в Штатах с подобной ситуацией мне приходилось сталкиваться неоднократно. Что я заметил: в случае, когда вероятность получить положительный или отрицательный ответ была одинакова, ответ практически всегда был положителен. К сожалению, мой российский опыт был диаметрально противоположен, практически повсеместно. Ну ладно, если это жилищные или социальные структуры. Но однажды мне категорически запретили войти с сыном в некрополь Александро-Невской Лавры, когда решил воспользоваться льготой многодетной семьи. Паспорт с шестью печатями в разделе «дети» документом признан не был: пожилая женщина в темной одежде, с печатью глубокого смирения на лице, потребовала с меня свидетельство, что я на самом деле «многодетный».

– Извините, – отвечаю, – свидетельство выдается на одного из членов семьи. Сделано оно на маму, которая находится далеко отсюда.

В ответ я был переадресован на столь же дальний адрес вместе со всеми своими притязаниями.

Часто приходится слышать расхожую фразу, что вот там-то люди ведут себя как запрограммированные машины, а здесь – мы живые и настоящие. Не отрицая нашу подлинность и настоящесть, не могу не отметить, что вложенная программа задает общее поведение элемента в системе. Вот еще один случай из десятков, запавших мне в память: Кливленд, необъятный дисконт-центр, я копаюсь в столь же необъятной коробке с рубашками, выбирая подходящий мне ярлычок. Проход узкий и длинный, по сторонам – одежда: где висит, где в коробках разложена; поперек прохода – моя тележка развернулась. Вдруг с ужасом замечаю, что уже целая очередь, несколько человек с тележками, терпеливо дожидается, когда я освобожу проход. Стоят спокойно, в ответ на мои сбивчивые извинения и спешные развороты – улыбаются:

– Выбирайте, не торопитесь!

Новые открытия ожидали меня и на борту самолета. Приходя в себя от перенесенных перипетий, я попросил у стюардессы маленькую бутылочку красного вина, на четверть литра. На перелете через Атлантику такие бутылочки раздавали бесплатно. Но этот рейс был внутренним, и чего-то там бутылочка стоила. Отступать было поздно.

Из глубин моего портмоне я извлек купюру с портретом Бенджамина Франклина. Легендарную русскую банкноту девяностых годов, основной инструмент расчета тогдашних коммерсантов. Судя по реакции девушки, осторожно, двумя пальчиками принявшей купюру, вручались ей такие деньги нечасто.

Вернулась стюардесса спустя минут десять-пятнадцать с моей соткой и презентом в виде бутылки вина – от американской компании гостю из России. Похоже, разменять банкноту во всем самолете ей не удалось. Не в ходу, видно, были в Штатах такие деньги, в отличие от нас. Вторая победа за первые сутки пребывания на чужой земле. Хорошее начало.

Прилетели мы в Чикаго глубокой ночью. Аэропорт O'Hare, ночь, огни, хайвей до уютного пригорода Oak Park, где жили мои хозяева – Леонард и Салли. Леонард – юрист, Салли – риелтор. Вот и уютный домик с белым штакетником, вот мне представляют мою комнатку. Вот кухня, вот душ. В ту ночь спалось мне сладко.