Так и живем. Сатиры смелый властелин

Так и живем. Сатиры смелый властелин
Игорь Назаров

Книга посвящена юбилею со дня рождения нашего Отечественного классика русской сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина, его жизни и творчеству, его актуальности в наше время..

Так и живем

Сатиры смелый властелин

Автор-составитель Игорь Назаров

ISBN 978-5-0056-4436-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Так и живем

Эссе о творчестве М. Е. Салтыкова-Щадрина

О времена, о нравы

Марк Туллий Цицерон

Из эпиграфа к данному эссе, видим, что в далекие времена люди задумывались о сущности своего времени и его нравах. А как живем мы, в наше время постоянных перемен не только в одной, отдельно взятой стране, а всего неустойчивого миропорядка. Корифеем и знатоком своего времени девятнадцатого века в России был и остается таковым, наш литературный классик, 195-ю годовщину со дня рождения которого мы отмечаем, является, Михаил Евграфович Салтыков-Щадрин (1826 – 1889). Его творчество пронизано едкой сатирой о временах и нравах России золотого девятнадцатого века.

Читаешь Щадрина: «Когда начинают часто говорить о патриотизме, значит – опять что-то украли!», – и диву даешься, как в короткой фразе вместилась вся Россия от Карамзина до прославленного нашего современника карьериста-выскочку Анатолия Борисовича Чубайса. Он промелькнул перед нами фразой писателя: «Благонадежность – это клеймо, для приобретения которого необходимо сделать какую-нибудь пакость», – понимаешь – да тут Свифт и Рабле! Ну, а если книгу «Господа Головлевы» откроешь, то и вовсе голова кругом пойдет – сплошь Гоголь и Достоевский, если не выше, хотя выше уже и некуда.

И везде один и тот же, не похожий ни на кого и несравнимый ни с кем Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Он один на весь Русский мир.

Несколько лет назад известный сибирский публицист В. Зеленский на вопрос: «Был бы сегодня популярен Салтыков-Щедрин?», – ответил: «Популярен сегодня Михаил Жванецкий, ну и что? А Салтыков-Щедрин – он необходимый писатель, его читать будут, пока Россия не поумнеет».

Невольно подумалось: неужели классика нашего будут в России читать всегда или, во всяком случае, хоть изредка почитывать? Если я у порога гроба добрался до чтения трудов классика как необходимость по ходу прожитой жизни, то возможно и, другие многие мои современники к нему обратятся для лучшей оценки своей и государственной прожитой жизни.

Михаил Евграфович Салтыков родился 15 (27) января 1826 г. в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губ. в семье родовитого помещика Евграфа Васильевича Салтыкова и Ольги Михайловны, урожденной Забелиной, дочери богатого московского купца. Дома мальчик получил хорошее образование, но отнюдь не семейное тепло. В 10 лет его отдали пансионером в Московский дворянский институт, а через два года как отличника перевели казеннокоштным воспитанником в Царскосельский лицей. Здесь Михаил упивался статьями Белинского и Герцена, прозой Гоголя, сочинял стихи, за которые его, лукавя, прозвали «вторым Пушкиным».

Из лицейских стен «умник» Салтыков вышел не поэтом, а «второразрядником» (т.е. с чином X-го класса), семнадцатым из двадцати двух учеников, что не помешало ему в дальнейшем стать первостатейным чиновником и выдающимся мыслителем.

Поступив на службу в канцелярию Военного ведомства, Салтыков через два года удостоился первого штатного места – помощника секретаря. К тому времени он стал завсегдатаем кружка Петрашевского, возникшего на стыке европейского вольнодумства и русского прекраснодушия.

В 1847 г. Салтыков опубликовал повесть «Противоречия», а в следующем году еще одну – «Запутанное дело». Попытка примирить утопический социализм и российскую действительность, совпавшая с Французской революцией 1848 г., закончилась для начинающего прозаика ссылкой в глухомань, после которой писатель поневоле стал критическим реалистом и сатириком России.

Вряд ли стоит рассматривать эту ссылку как наказание, поскольку Салтыкову она послужила только во благо. В Вятке Михаил на 7 лет надел мундир провинциального чиновника губернского правления и нос к носу столкнулся с той жизнью, о которой представления не имели ни французские утописты, ни русские либералы.

Уездная Русь жила своей жизнью, как жила ею за 150 лет до этого, как жила и 150 лет спустя. «Вятский плен» обострил социальное зрение писателя, увидевшего корень социальных зол в громадной пропасти между централизованной властью, достигшей апогея чиновничьей организации, и крайне неразвитым народом, находящимся в перигее собственного самоопределения.

«Рано или поздно народ разобьет это прокрустово ложе, которое лишь бесполезно мучило его», – написал тогда Салтыков. В Вятке молодой человек преодолел несколько ступеней чиновничьей карьеры: от канцелярского чиновника до правителя губернаторской канцелярии; на досуге переводил французские научные труды.

После смерти Николая I (1855) Салтыков получил право «проживать где пожелает», возвратился в Петербург и возобновил литературную работу. Тогда же он завел семью, женившись на 17-летней дочери вятского вице-губернатора Е. Болтиной. Салтыкова причислили к министерству внутренних дел, потом назначили министерским чиновником особых поручений и командировали в Тверскую и Владимирскую губ. для обозрения делопроизводства местных комитетов ополчения.

В 1856—1857 гг. в свет вышли «Губернские очерки» надворного советника Н. Щедрина, воспринятые обществом как откровение. С этой книгой, положившей начало «обличительной» литературе, и под этим псевдонимом писатель вошел в русскую культуру как Салтыков-Щедрин.

Это были годы поисков общественности самое себя. Тогда всем «чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать». Годы, когда обличители были в фаворе. Удачно вписался в либеральное время и Салтыков, проработавший около 3 лет в должности рязанского и тверского вице-губернатора и снискавший себе кличку «вице-Робеспьера».

В 1862 г. Салтыков вышел в отставку, переехал в Петербург и стал одним из редакторов «Современника», совмещая эту должность с трудом беллетриста, журналиста-хроникера, рецензента, публициста. Главное внимание он уделял ежемесячному обозрению «Наша общественная жизнь».

Из-за безденежья и из-за внутрижурнальных разногласий писатель через два года вышел из редакции и вновь определился на службу. Его назначили управляющим пензенской Казенной палатой, а затем тульской и рязанской. За три года Щедрин опубликовал всего одну статью «Завещание моим детям», но наблюдения за жизнью этих городов легли в основу его «Писем о провинции» (1869).

На всех своих административных постах Салтыков энергично боролся с бюрократизмом, взяточничеством, казнокрадством, стоял за интересы низших общественных слоев: крестьян, кустарей-ремесленников, мелких чиновников. В Туле, например, он написал памфлет на губернатора Шидловского «Губернатор с фаршированной головой», после чего его удалили из города.

А после жалобы рязанского губернатора и после резко отрицательного отзыва о Салтыкове шефа жандармов П. Шувалова этот «беспокойный человек» был по повелению императора Александра II окончательно уволен в отставку (1868) в чине действительного статского советника как «чиновник, проникнутый идеями, не согласными с видами государственной пользы». И это сказано о человеке, который сказал как-то: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России».

К этому времени главным редактором «Отечественных Записок» стал Н. Некрасов. Он пригласил Салтыкова-Щедрина в соруководители журнала.

После смерти поэта (1878) официальный пост редактора занял сатирик. Он добросовестно работал только на свой журнал. Публикации Салтыкова-Щедрина 1870-х гг. все хороши: «Признаки времени», «Письма из провинции», «Помпадуры и Помпадурши», «Господа Ташкентцы», «Дневник провинциала в Петербурге», «Благонамеренные речи», «В среде умеренности и аккуратности», – но, бесспорно, лучшей стала «История одного города» (1870).

Вымышленный сатириком город Глупов – та же Свифтовская Лилипутия. Оба сатирика запечатлели не только свои страны, но и всю Европу. Книга – кладезь типажей начальников: один насаждал горчицу и персидскую ромашку, другой – разбирал мостовые и строил себе из камней монументы, третий – сжег гимназию, упразднил науки и многое другое.

В следующее десятилетие Салтыков-Щедрин выпустил в свет россыпь великолепных произведений: «Сборник», «Убежище Монрепо», «Круглый год», «За рубежом», «Письма к тетеньке», «Современная Идиллия», «Недоконченные беседы», «Пошехонские рассказы», лучшим из которых, безусловно, стал социально-психологический роман «Господа Головлевы» (1880).

Иудушка Головлев, главный ханжа всех времен и народов, стал именем нарицательным и на одной скамье с шекспировским Шейлоком и мольеровским Тартюфом занял центральное место.

Знаменитые «Сказки» (32 миниатюры), изданные отдельной книгой в 1887 г., вошли в Золотой фонд мировой сатиры. Самые известные из них: «Премудрый пискарь», «Карась-идеалист», «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Коняга».

После запрещения «Отечественных Записок» (1884) писатель публиковался в основном в либеральном «Вестнике Европы». Закрытие журнала он переживал чрезвычайно тяжело. И без того подорванное здоровье оказалось сломленным от невозможности продолжать дело, ради которого он жил.

Последним произведением писателя стала «Пошехонская старина», в которой была запечатлена дореформенная Россия. Незадолго до смерти Михаил Евграфович начал новый труд «Забытые слова», подразумевая под ними «совесть, отечество, человечество».

В прощальном письме сыну писатель завещал: «Паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому». Умер Салтыков-Щедрин 28 апреля (10 мая) 1889 г. в Петербурге и был погребен, согласно его воле, на Волковом кладбище, рядом с И. С. Тургеневым.

К Салтыкову-Щедрину относились по-разному. Одни говорили о сатирике, что он был «диагностом общественных зол и недугов» (И. Сеченов), а другие – что он «как матерый волк, напился русской крови и сытым отвалился в могилу» (В. Розанов). Что ж, волк – не самый худший санитар леса.

ЭПОХА М. Е. САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, гениальный художник и мыслитель, блестящий публицист и литературный критик, талантливый журнальный редактор и организатор молодых творческих сил, был одним из самых ярких деятелей русского освободительного движения. Дар великого сатирика явление редчайшее. Наперечет имена художников, силою гения своего утвердивших непреходящую социальную и нравственную роль смеха в духовной жизни человечества у древних народов Греции и Рима – это Аристофан, Эзоп и Ювенал, в более близкие к нам эпохи – Рабле и Вольтер во Франции, Свифт в Англии, Марк Твен в Америке, Гоголь и Салтыков-Щедрин в России. Большого сатирика рождают бурные эпохи, переломные моменты в истории наций, когда предельно обостряются классовые противоречия, когда происходит гигантское столкновение сил прогресса и реакции, нового и старого. Энгельс в 1891 году писал о «глубокой социальной революции, происходившей в России со времени Крымской войны» [К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2-е, т. 22, М 1982, стр. 261].

За короткий исторический срок возникли и сменит одна другую две революционные ситуации (1859—1861, 1879—1881). В первое десятилетие XX века страна вступила в полосу общенародных восстаний, завершившихся победоносным Октябрем 1917 года Салтыков-Щедрин, как, может быть, никто другой из его великих литературных современников, продвинулся далеко вперед в художественном познании самых существенных процессов и закономерностей пореформенного развития России, назревавшей в ней демократической революции. Труню представить классическую русскую литературу без Салтыкова-Щедрина. Это значило бы лишить ее облик неповторимо своеобразных черт. В Салтыкове-Щедрине счастливо соединились громадный комический талант, могучий, проницательный ум, энциклопедическая образованность, способная соперничать с герценовской, непревзойденное знание жизни России до последних ее «мелочей», гуманизм революционного демократа и патриота. С именем Салтыкова-Щедрина Горький связывал расцвет сатирического творчества в России «Это не смех Гоголя, – писал он, – а нечто гораздо более оглушительно правдивое, более глубокое и могучее» [М Горький, История русской литературы, М 1939, стр. 270].

В этом несомненном и вместе таком великолепном преувеличении проявилось стремление подчеркнуть уникальность, исключительность дарования Салтыкова-Щедрина, широту его творческого размаха, небывало действенную роль его сатирического наследия в духовной жизни целых общественных поколений.

Только небольшому кругу лиц были в свое время известны подробности биографии писателя, безрадостное пошехонское детство, драматизм вяткой ссылки в молодые годы, тяготы чиновничьей службы, ненавистного вице-губернаторства, семейная неустроенность. Но зато на виду у всей мыслящей России был подвижнический труд Салтыкова-Щедрина в литературе, которую он страстно любил и которой отдал все силы своей щедрой души, на виду у всех была его титаническая борьба с царизмом. С нетерпением ждали читатели каждого нового его произведения, каждой новой его сатиры, где с замечательной чуткостью затрагивались самые острые вопросы дня, одним-двумя меткими словами определялась суть едва зарождающегося социального типа, подспудное течение запутанных и темных явлений действительности.

Это был мудрый и проникновенный художник-сатирик, которому оказались доступными «тончайшие нити и пружины личных и общественных отношений». Он умел заглянуть в тайники души не только одного человека, но постичь нечто сокровенное в психологии целых классов, групп, сословии и всенародно обнажить социальные их «готовности» «Диагност наших общественных зол и недугов», «пророк» – так отзывались о сатирике его современники.

В сатирическом таланте, сила которого в беспощадном отрицании, в обостренном чувстве к злу и несправедливости, заключен и некий потенциально опасный элемент известной односторонности восприятия. Под тягостным давлением пороков, зла жизни идейно незакаленный художник легко может соскользнуть в цинизм, равнодушие и даже мизантропию. У Салтыкова-Щедрина, стоявшего на уровне демократических и социалистических идей века, никогда, даже в самые «худые» и ужасные времена реакционных бешенств, разгула цензуры, не утрачивалась вера в торжество правды и разума, вера в неистощимость исторического творчества человечества. Порок смех проникался горечью трагического мироощущения, становился резко бичующим, язвительным, саркастическим, но не угасала в сатирике большая любовь к людям. Сердечно привязанный к своей родине, он верил в ее лучшее будущее.

Идеологические противники сотни раз провозглашали, как об этом с иронией писал Салтыков-Щедрин «Загляните в скрижали истории, и вы убедитесь, что тот только народ благоденствует и процветает, который не уносится далеко, не порывается, не дерзает до вопроса». Сатирик с негодованием отвергал эти убаюкивающие примирительные идейки Салтыков-Щедрин страстно хотел видеть свой народ «дерзающим до вопроса», способным к великим историческим свершениям, способным навсегда покончить с «миром зловоний и болотных испарений». Исторический смысл своей литературной деятельности он видел в том, чтобы пробудить общественное сознание народных масс. Благородный революционно-просветительский пафос слышится в неумирающих щедринских словах: «Литература и пропаганда – одно и то же».

В самой личности Салтыкова-Щедрина скрывалась поистине титаническая нравственная сила, «необычайная мощь духа» (И Бунин). Мужество и энергия, с какими он всю свою сознательную жизнь карал зло, напряжение и страсть в искании истины, трезвейший смех и реализм, так органически уживавшиеся с высоким романтизмом души, – все эти черты истинно человеческого величия неотразимо действовали на всех соприкасавшихся с гениальным сатириком. В нем видели совесть честной, думающей, передовой России.

Изумительное мастерство Салтыкова-Щедрина, художника, проверено самым строгим и беспристрастным критиком – временем Щедринские сатирические характеристики, его типы, подобно гоголевским, «вошли как бы в самый состав русского языка» (К. Федин) Помпадур, иудушка, «орган чик», премудрый пискарь, карась идеалист, пенкосниматель, чумазый и множество других щедринских образов превратились в нарицательные образы-символы.