Осколки зеркала

Осколки зеркала
Игорь Павлов

Деревенский ревнивец, молодой поэт, влюбленный школьник, офицер Красной армии в 1945 году и… разведчик Института исследований временных аномалий из далёкого будущего. Что может связывать всех этих, таких разных, людей? Но связь есть. Как у зеркала, что разбилось на осколки. И складывая осколок к осколку, остаётся правильно расставить всё по местам. Тогда всем станет ясно, что риск был не напрасен.

Осколки зеркала

Игорь Павлов

Редактор и корректор Илья Таучелов

© Игорь Павлов, 2019

ISBN 978-5-4496-2295-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Рыжий кот осторожно тронул лапкой золотую спинку солнечного луча и довольно чихнул. Он впервые прикасался к солнцу. Там, в его мире разноцветных картинок и галоотражателей, даже приблизительно нельзя было представить это расслабляющее каждую клеточку тела счастье. Холод и опасность мёртвых пространств ватным одеялом окутывали жилые зоны и проникали даже во сны…

«А быть котом совсем не так плохо, – подумал рыжий, облизав усы, – Подумаешь, хвост. Зато, какие когти!» Он громко муркнул, перекатился на спину, выпустил из мягких подушечек острые крючочки и зажмурился от живого тепла.

Солнце!

ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОН КИХОТ

Осколок первый

1976

Петухи тоже были рады пробуждению солнца. Они орали так упоённо, что воробьи стайками слетали с окрестных тополей, возмущённо чирикая.

Деревня, нехотя, но привычно, просыпалась, помня, что лето зиму кормит, и как посеешь, так и пожнёшь. Суеверные старухи, крестясь, ковыляли в сторону церкви, тихо перешёптываясь о «наближающемся конце света», предсказанном святым старцем Никодимом из Афона в следующем 2000-ом году. Женщины помоложе выгоняли на выпас коров или спешили по своим невпроворотным делам, которых всё равно было не переделать.

Возле одного из живописных домов (живописность ему придавала искусная резьба оконных наличников и буйно разросшийся цветник), сидели рядком на лавочке две старухи. Они так давно и долго знали друг друга, что разговаривать им, в сущности, было не о чем. Гораздо приятнее было молчать, прислушиваться к мычанию стада, щебету птиц и тихому шагу времени, похожему на пересыпающийся песок в солнечных часах.

Одна была худая, даже высохшая, неразговорчивая, с всегда поджатыми губами и недоверчивым взглядом. Вторая – весёлая, маленькая, круглая как колобок, болтушка и сплетница. Своей дружбой они парадоксально подтверждали популярную теорию о совместимости несовместимостей или, проще говоря, о сходстве противоположностей. Так неразрывно дружить дано только очень разным людям, хотя сами старухи, наверное, о том и не догадывались.

– О-о-х… как болит проклятущее… – маленькая виновато потёрла ладонью колено, – Всю ночь крутило. И так сна уж нет никакого, так ещё и на тебе бабка, радуйся! А слышь, чё скажу тебе, Михална, – она неожиданно оживилась от пришедшей ей на ум мысли, – Гришка то, Воронцов, опеть вчера орал как самашедший!

– Чего?

Только очень проницательный человек смог бы разобрать интерес в безразличном вопросе Высокой.

– Чего, чего… приревновал Галку снова. Вроде с грузчиком засыть якшается, Славкой.

– Брехня! – высокая негодующе мотнула головой и презрительно сощурилась.

– А я чё говорю! Я чё говорю! Какая любовь, если семеро по лавкам! Да и Славка энтот алкаш. Разве нормальная баба на такого глянет? Галке, чё, в магазине заняться што ли нечем? Продавщица – не уборщица! – высокая согласно закивала в ответ, – Не глянет! А только Гришка ёйный – от этой ревности как ихний бык Никанор стал! На каждый куст рога наставляет… Мужики – они чё…, как дети. Чё в голову втемяшит, от того и бесится. А я вот, Михална, думаю…

Звук ружейного выстрела, как удачно вбитый с одного удара в доску гвоздь, заставил их подпрыгнуть на месте и оцепенеть. Там, в той стороне, откуда он прогремел, волной накатило истошный женский крик, залитый, как асфальтом, гневным мужским матом. Затем грохнуло опять.

– Чё это, бабонька? – Отмерла маленькая, – Никак со стороны магазина, а?

– Пойдём!

Высокая, сильно налегая на палку, с почти невероятной для её возраста скоростью, заковыляла в сторону сельпо. Толстенькая коротышка, затрусила следом, слезливо причитая:

– Куда пойдём? Куда? А може там террористы какие? А мы на наглую смерть торопимся?

Но Михална её не слушала. Она шла и шла. И только её палка, протыкая землю, оставляла за собой круглые ямочки, напоминающие следы гигантского муравья.

Сравнение с муравьиными следами было более чем уместно, так как небольшой пятачок возле магазина и был в данный момент настоящим людским муравейником. Озабоченно и боязливо галдя, никак не менее половины села (преимущественно женщины), сновали на почтительном расстоянии от зарешёченных окон и обитой цинком массивной двери деревенского магазина. Внутри что-то происходило, гремело, источало опасность. Наиболее любопытные выдумывали всякие небылицы, клятвенно заверяя, что они «всё слышали своими ушами».

Высокая с Маленькой пришли как раз вовремя. Ситуация почти прояснилась, и уже точно, отбросив ненужную шелуху домыслов, передавалась от жителя к жителю. Самая большая группка толпилась вокруг высокого остролицего старика с мохнатыми бровями и неприятным шрамом, разделившим правую щеку почти надвое.

– Семёныч, чё случилось? – робко тронула его за рукав Маленькая, – Война что ли? Или чё?

– Ага,… война, – шрам побагровел от прилившей к нему крови, – местного значения.

– Ой, баб Вера! – выплеснуло из толпы круглощёкую молодку с испуганно любопытным взглядом, – Сосед наш, похоже, с последних катушек слетел! Запёрся в магазине с Галкой и кричит, что всех гадов, кто на сто метров приблизится, расстреливать будет! Участковый в район уж звонил. Какое-то построение ждут!

– Подкрепление, дура! – хмыкнул какой-то мужик, презрительно сплюнув, – Построение… вот уж эти бабы!

– Не удержал, значит. Выпустил… – неожиданно чётко произнесла Высокая.

– Кого выпустил, Михална? – подружка-колобок почти с испугом перекрестилась.

– Беса, – так же чётко припечатала Высокая. И, как аккомпанемент страшному слову, со стороны сельпо опять грянул выстрел.

Всех шарахнуло назад. Резко заплакали дети и заголосили бабы. Забибикал подкативший «уазик» с милицейскими полосами на дверцах. Неуклюже развернувшись, он фыркнул, лязгнул железом, выдавив из своего нутра двух лейтенантов, старшего и младшего, к которым немедленно подбежал тутошний участковый Серёжа Одинцов, бывший прапорщик ПВО, а теперь представитель местной власти.

– Докладывай Одинцов! – нетерпеливо и с досадой скомандовал «старлей», – Перебулгачили весь район. Не было печали, называется!

Обстановка такая, товарищ старший лейтенант… – обстоятельно подошёл к делу участковый, но приехавшее начальство снова досадливо махнуло рукой:

– Давай без официоза, быстрее будет!

– В общем так, Пётр Семёнович, – по простому начал Одинцов, но снова сбился на казённый язык, – местный егерь или лесник, Григорий Воронцов, приревновав свою жену, продавца сельского магазина Галину Воронцову к грузчику данного магазина Вячеславу Прохорову, убил последнего, а жену и жительницу нашего же села Елизавету Скольникову и её одиннадцатилетнюю дочь Наташу взял в заложники. Мною установлено…

– Одинцов! – желваки на скулах «старлея» перекатывались как два морских голыша в час прилива, – А ты не пробовал выучить человеческий язык? Я же просил – просто, своими словами. Чего ты мне устный протокол читаешь?

– Я и так просто, Пётр Семёнович… – обиженно бормотнул участковый и замолк.

– Нет Одинцов, ты не просто. А просто – вот как. Гришка Воронцов из ревности убил Славку Прохорова и захватил магазин вместе с женой и двумя заложниками, один из которых – ребёнок! Вот теперь – просто. Правильно? Говорить с ним пробовал?

– Пробовал, – скрывая обиду, четко отбил Сергей, – что только не говорил! Да невменяемый он! А после убийства совсем сбрендил.

– А точно известно, что этот грузчик Прохоров убит? – вставил фразу второй, в чине младшего лейтенанта.