Крылья.

Крылья
Игорь Рыжков

Крылья растут больно, но, когда они, напитавшись Солнцем, поднимут тебя в Небо – отказаться от них ты уже не сможешь…Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Игорь Рыжков

Крылья

– Все-таки, Тим сволочь. Он же зараза такой, ничего мне не сказал, а мог бы, а не сказал. Не сказал совсем ничего. Только ухмылялся себе под нос. Под свой большой горбатый нос, и щурил глаза, щурил свои бесстыжие глаза.

– Голубые, раскосые, в фиолетовых прожилках глаза, похожие на глаза старой собаки. И грустные и хитрые одновременно. Да, Тим еще тот гриб. Хотя, о покойниках либо хорошо, либо никак. Так ведь вроде? Либо хорошо, либо никак.

– А почему тогда я его ругаю? Может он и не умер вовсе? Я просто не понимаю, почему Ландгрувер считает, что если он не вернулся в Город, то он умер или погиб.

– Просто бред, какой то! Ну и что, что он Изгой? Живут же себе Изгои в Городе. Живут и ничего себе. Неплохо, в общем, живут. Ну, и что, что их никто не любит? Ну и что? Ну, и что, что для них работы почти нет никакой? С голоду уже давно ведь никто не умирает!

– Разве можно считать Тима умершим, если он ушел из Города и не вернулся? Разве так можно? Изгои они на то и Изгои, чтобы из Города уходить.

– Только вот зачем же они из Города уходят? Плохо здесь, что ли? Еда есть. Вода есть. Одежда, какая никакая, а все равно найдется.

– Ну, и что, что Изгои подаянием живут? Что в этом такого плохого? Может быть, им так на роду написано? Может быть им так положено? Изгоям.

Дыхание сбилось мысли тоже. Этот из подъемов оказался самым длинным и сложным. Ступени осыпались. Местами бетон растрескался так, что того и гляди – рухнет вниз с проржавевшей, арматуры.

Я обошел опасное место и поднялся еще на несколько ступенек вверх. Перевел дыхание. Плотно прикрыл глаза и через секунду их открыл. Успокоил сердце, стучавшее уже, где то в горле. Мысли пошли ровнее. Плавней. Стали крепче цепляться друг за друга и я, качнувшись на пятках, пошел снова вверх.

– Разве можно считать человека умершим, если он просто куда-то вышел? Может быть, он и до Крыши то вовсе не дошел? Может быть, он в верхних уровнях до сих пор живет? А что? Там не так уж плохо.

– Старики говорят, что там и воздуха и света достаточно. А уж грибов там! Ну, вот видимо невидимо! Ешь – не хочу. Сам, правда, я там не был. Пока. Иду вот. Лезу как проклятый. А спросите зачем? Не отвечу. Тим бы вот ответил. Он умный этот Тим. Но где вот о сейчас?

– Ищи-ка его. К Бегунам ведь не пойдешь для того чтобы Тима разыскать. Кто он такой? – Скажут. – Ах, Изгой! Зачем нам его еще искать? У нас и так забот по горло! Почта, грузы, депеши донесения всякие. Недосуг нам по уровням за Изгоями бегать. Сам придет, если захочет. На то он и Изгой.

– Ну, да. Я тоже так думаю. Сам вернется. Наверное. А может быть он все-таки до Крыши дошел? Может быть, он уже, где то там, за Городом? Может быть ему там хорошо? Может быть очень хорошо?

Я остановился передохнуть. Ноги гудели, словно в каждую ступню забили по сотне медных гвоздей.

– Гад, ты Тим! Чтобы тебя черти забрали! Чтобы тебе вовек в Город не возвращаться! Ну, зачем ты ушел? Я что «рыжий» тебя искать? Мне что больше всех надо?

Идти дальше сил не осталось. Я медленно опустился по стене и присел на грязный в бетонной крошке и крысином помете пол. Стал распаковывать рюкзак.

С припасами было негусто. Упаковка прессованных грибов. Галеты. Вода. Я качнул флягу. Не меньше литра еще.

Пока хватит. Длинные полупрозрачные пленки животных протеинов, свернутые в плотный рулончик. Это вообще НЗ.

Я подержал их на руке, и едва подавив желание съесть, засунул глубоко на самое дно рюкзака.

– Ну да. Изгоям же животные протеины не положены. Зачем он им? Он им только при росте и нужен. А когда уж они вырастут, то вот тут тебе и пожалуйста. Грибы кушайте. Их много. Тоже, в общем, белок.

Я вытащил увесистый брусок со специфическим запахом и сломал о колено. В воздух поднялась тонкая споровая пыль. Половинку убрал в рюкзак, половинку положил перед собой.

– Если ничего не есть так ведь и не дойдешь никуда. Так ведь? Пусть хоть и грибы. Но чем не еда?

Я поднес край сухого серого месива ко рту. Под язык накатилась слюна.

– Черт меня дери! Изгой хренов! Чуть на тот свет себя не отправил!

Я лихорадочно стал рыться в рюкзаке.

– Грибы – это тоже белок, но чужой. Без ферментов его не возьмешь. Не переваришь. Это точно. Не переваришь. Будешь по углам кровью ходить. Высохнешь весь. Кожа морщинами обвиснет. Станет серой и тяжелой. Глаза большими сделаются и западут. Совсем как Храмовник станешь.

–Мы ведь тоже не шибко толстые, но своего, то, что терять? Зачем? Вот Солдаты те да. Они толстые. Они постоянно животные протеины жрут. Да еще с сахаром. Зда-а-ар-р-ровые козлы!

Палец уперся в гладкий бок круглой коробочки с грохочущими внутри бусинами.

– Вот! – Обрадовался я. – И нашлось. С ферментами оно что же. Оно же гораздо веселее. Если грибы влагу на уровне где найдут так и вырастут. Их же можно любыми есть. И сухими и свежими. Можно пожарить. Можно смолоть и настой выварить.

Я положил желтую бусину под язык. Покатал ее, пока она не стала сверху мягкой и липкой.

– Говорят, что те из Изгоев кто до Крыши доходил, одним крысиным пометом питались. Под самой Крышей, даже, говорят, грибы не растут. Влаги им не хватает. Или еще чего, а без фермента же никак.

– А с ним даже гвозди переварить можно. Хотя я не пробовал. Мне Заходер говорил. Может быть, врал, конечно. Он Химик. Нет, правда. Я, правда, не вру. Он Химик. Настоящий. Он со своего уровня за всю жизнь ни разу не вышел. А ведь ему уже лет то ведь сколько. О-го-го.

– Седой совсем, но крепкий еще. Даже зубы все целые. Вот что значит Химик. Не любят их, Химиков, но побаиваются и уважают. Без них же ни света ни воды ни пищи. Головы у них конечно умные. Этого у них не отнять. А вот у меня, что же умного?

Я вытянул натруженные ступни в стороны. Боль перестала быть нестерпимой, но все еще не позволяла продолжить путь.

– Вот ноги разве что. Они, наверное, у меня головы умнее. Несут меня куда – то к черту на рога. Ни сна не ведают, ни отдыха. Только вот болят. Спасу нет!

– Ну, а и болят так, что? У Бегунов разве не болят? Конечно, болят! Только у них ноги глупые. Да и сами они глупые. Тима искать не захотели. Ну и не надо. У меня ноги умные. Сам найду!

Таблетка внутри была жесткой и отчаянно горькой. Я катал ее под языком от щеки к щеке, добиваясь максимального выделения слюны. Глотать ее было нельзя.

–Конечно нельзя! Как же ее глотать, если во рту среда такая, а в желудке такая? Проглотишь и капец! Можешь больше к Распределителю и не подходить. Ничего у тебя больше желудок не переварит. Сдохнешь где ни-будь в яме. Заберут тебя Могильщики и тем же Химикам отнесут. А кому ты больной нужен? Могут еще и живого отнести. Легко!

Я осторожно сглотнул слюну. Она была горькой настолько, что язык полностью лишился способности распознавать вкус. Я пошарил кончиком во рту. Нашел остатки пилюли и старательно их разгрыз. Дождался когда рот наполниться слюной и снова сглотнул. Теперь надо полежать минут десять, пока там, в животе реакция пройдет.

–Отрыжка будет! Мама не горюй! Но, а как без ферментов? С голоду подохнешь. Еда есть, а есть бесполезно. Вот ведь как может быть.

– Я вытянулся на хрусткой, при малейшем прикосновении рассыпающейся в мелкую пыль бетонной крошке и блаженно заложил руки за голову. Ногу на ногу. Погасил фонарь на каске.

– Еды и так едва-едва. Еще этих оглоедов кормить. Сами на осьмушку съедят, а светят, как будто их полгода не кормили.

Светляки тугим клубком скрученные в стеклянном пузыре, лишенные притока свежего воздуха пригасли. Перестали шевелиться. Уснули крепко, словно мертвые.

Меня окружила чуткая неровная тьма, с расплывчатыми пятнами светящейся плесени. Все-таки влага на этом уровне была. Может быть, просочилась из старых систем водоснабжения или канализации. Может быть, пришла сверху. Хотя, вряд ли. Далеко еще до Крыши. Очень далеко.

– А может, я и не дойду вовсе! – Колотилось в темечко. – Может быть, съем вот эти грибы, а они испорченными окажутся, или таблетки старые, или Химики пошутили? Свернусь вот здесь калачиком. Прочитаю молитву, да и отдам концы.

В желудке заворчало, забулькало, заклокотало. К горлу пополз шершавый комок. Вот теперь можно было есть. Я присел. Нащупал половину брикета и стал его грызть. Как только я проглотил первый кусочек, в желудке сразу стало тихо и спокойно. Только перистальтика ходила ходуном, словно катала под кожей камни. Я доел брикет и положил ладонь на живот.