Лицей 2018. Второй выпуск

– Ты сам откуда?

– Да вот, с Геленджика.

– О, понятно. И как тут? Меня дома четыре года не было.

– Думаешь, поменялось что?

– Ну а как же. Всегда что-то меняется.

– Нет, – после обстоятельных раздумий ответил водитель.

– Хорошо вам. В Одессе всегда что-то меняется, каждый час.

Кузьме показалось, что водитель вздрогнул, услышав название.

– А что ты там делал?

– То и делал. Работал.

– Рабо-отал, – протянул таксист. – Военный?

– Как видишь.

– Не вижу. Зачем там еще военные наши? Там разве еще что-то происходит? – Теперь в его голосе звучало подозрение.

– А как же! Вам что, газет не присылают?

– Про это нет. Вроде кончилось все давно. По новостям не передавали уж год как. Или два.

Кузьма растерянно смотрел на него, гадая, шутит или нет. Один раз за оставшийся путь водитель покосился на него с недоверием, но не расспрашивал и остаток пути хмуро избегал разговоров.

Лишь когда они проехали Край и водитель осознал, что дом Кузьмы расположен не в самом поселке, а на приличном удалении (до хутора было десять километров на юг вдоль моря), он снова заговорил, принявшись злобно ругаться на дорогу. Грунтовка со множеством ям и крутых поворотов не давала гнать быстро, поэтому короткий отрезок занимал добрых полчаса.

Оказавшись у родного дома, Кузьма растерялся. Калитка была приоткрыта, заходи – не хочу. Но что-то останавливало его. День выдался жаркий, солнце стояло в зените, припекало голову. Редкий ветерок касался налитых зеленью листьев плюща, увивших остатки забора. Дом был невидим с дороги за ветвями абрикосовых деревьев и лапами сосен. Белесая весенняя испарина, переполненная жужжанием насекомых, сладким цветением, молодым травяным соком, окутывала участок. Когда ветер подул в сторону дома, Борька учуял Кузьму, поднял лай и помчался навстречу. Он чуть не опрокинул хозяина, но тот выдержал, сам упал на колени и заплакал, обнимая огромного нестриженого пса.

– Ну оброс, обро-ос, обормот! Не приглядывает никто, – сказал он. Потом с удивлением понял, что плохо видит. – Чего это?

Кузьма вытер слезы с некоторой тревогой, но, взглянув на руки, убедился, что это не кровь.

– Как ты тут, а?

Борька, здоровая немецкая овчарка, уже излизал всю шею, заросший подбородок, щеки Кузьмы и звонко лаял от счастья.

– Скучал, да, Борька? Я-то боялся, не вспомнишь, гавкать начнешь! Ну-ка, голос, Борька, голос!

Пес изо всех сил залаял. Верхние ноты превращались в визг, что бывало только от великой радости. Кузьма еще раз проверил глаза – сухо. Они не знали слез с тех пор, как похоронил первого боевого товарища, еще в самом начале, когда только прибыл и пробивался в числе подкреплений на помощь ребятам в Херсонском котле… Кузьма вспомнил, сколько еще было смертей после того, первого боя, – они уже мало значили для него. Почти четырехлетняя битва за Одессу, уничтожившая всех друзей и научившая быстро отвыкать от людей, теперь отдалялась по мере того, как он шагал к родному дому.

Узнавался участок легко, но ощущения, что Кузьма на родной земле, пока не было. Он приметил, что появились новые смородиновые кусты в саду, но исчезли некоторые деревья, огород вроде бы уменьшился, но в целом все было неизменно. У огромного тополя, росшего тут седьмой десяток лет, Кузьма остановился. Было видно, что кто-то пытался срубить дерево или, по крайней мере, для чего-то бил его топором. Хорошо, что у мерзавцев не нашлось пилы. Погладив ствол, Кузьма пошел прямиком в дом под радостный лай Борьки.

Глава вторая

В доме был бардак, но Кузьма не смутился. Порядок он не особо любил – чувствовал, что без него жизни больше. Но Галина всегда все убирала, расставляла по местам, чистила. Видимо, Полька пошла не в нее.

– Поли-ина! – крикнул он протяжно, Борька залаял вновь. Псу не полагалось заходить в дом, но на этот день Кузьма решил сделать исключение.

Он ввалился в спальню, убрал геройскую звезду и медали в шкатулку жены и рухнул на кровать. Борька встал рядом, виляя хвостом.

– Ну, забирайся уж, пройдоха, давай.

Пес запрыгнул на него и продолжил лизаться.

– Ах ты, обормот! Ах ты! – Кузьма трепал пса за загривок, вызывая неистовый восторг, потом все же встал, чтобы осмотреться и найти домашнюю одежду.

В шкафах не было ни вещей Галины, ни его. Нашел только парадный костюм, в котором семнадцать лет назад женился, и больше ничего. Тогда он скинул китель, рубашку, штаны, долго снимал сапоги и портянки, наконец остался в майке и трусах, и лишь сейчас почувствовал себя отчасти свободным от войны.

– Ох! – он выпустил воздух из огромных, пробитых осколками легких. – Я дома!

– Видим, видим, – ответил ему скрипучий голос из коридора.

– Оба-на. Ну-ка, кто здесь?

Кузьма шагнул из залитой солнцем комнаты в тенистый коридор и наткнулся на старика.

– О, дед! А я-то брожу, ищу вас! Где Полина-то?!

– Где-где, в школе.

– А ты чего тут?

– Спал я. Тут слышу, этот дикобраз разлаялся. Пришлось вставать. Ну здра-авствуй!

– Привет, дед! Спасибо, что присмотрел, – Кузьма обнял старика, который вообще-то приходился ему тестем, но все, даже покойная Галина, звали его “дед”. – Помянем?

Они выпили на кухне.

– Так что произошло? – спросил Кузьма, тяжело вздыхая.

– Никто не знает. Однажды утром заглядываю к ней – лежит. Думаю, отдыхает, устала. Не стал беспокоить – воскресенье, у нее выходной… – Глаза деда стали влажными, но он не заплакал. – В полдень заглядываю, трясу – лежит, не двигается. Тронул губы – холодные, не дышит. Вызвал врача: говорит, с ночи мертвая. Вот и все.

Кузьма помолчал и спросил:

– То есть не бомба и не пуля?

– Нет. Да какая тут пуля? Ты о чем? – удивился дед.

– Я думал… да так, – Кузьма потер лоб. – Ладно, выдай мне какой-нибудь одежды и веди.

До кладбища был километр – две сигареты ходу в одну сторону. Могилка еще выглядела свежей, хотя и прошло два года. Галина покоилась рядом с матерью, здесь же маленькими холмиками отдыхали родители Кузьмы. Ей выпало лучшее место – в полутра метрах над землей простерлась сосновая лапа, которая не должна была разрастись и достать сюда, но Кузьма с дедом согласились, что спиливать не стоит.