Последнее искушение свободой

Да и впрямь, мои ожидания, предполагающие увлекательное действие, состоящее из кульбита замысловатых вопросов и мастерских ответов, как оказалось, ничего не имели общего с этим муторным действием. Конечно, было любопытно наблюдать за людьми входящими в кабинет для собеседования. Вызывала интерес их подготовка к самому этому отборочному циклу, ведь всё-таки от того, как они себя подадут – зависело весьма не мало. В основном заходили тактично-вежливые персоналии, но были и те, кто не скрывал своего, так ими называемого чувства собственного достоинства, но которое скорее походило, если сказать мягко, на их апломб.

Что же ещё можно сказать по поводу претендентов? Да, была у них одна основная характерная черта, какая-то общая безликость, или просто, может быть, общий руководимый ими дресс-код, не позволял выразить свою индивидуальность. И что уже неудивительно – женский пол придерживался того же подхода к походу на собеседование. Трудовая ниша, которую занимала та или иная компания, в той или иной степени определяла этот самый дресс-код, и если для устройства на производственное предприятие, ты бы вряд ли надел костюм «а-ля стиляга», то для работы в каком-нибудь либеральном «эховом» СМИ, этот костюм пришёлся бы как нельзя кстати.

Наша же компания, одновременно играла в игры и с либералами, и государственниками, где каждая из этих ветвей власти оказывала, в соответствии со своим пакетом акций компании, своё влияние на её деятельность. Так что руководству компании постоянно приходилось лавировать между этими воплощениями Сциллы и Харибды. И наш дресс-код должен был влезть в рамки определяющей политики компании, которая в свою очередь пыталась усидеть между двумя стульями сегодняшнего политического расклада.

Надо сказать, что под словом дресс-код, я понимаю не просто форму одежды, её кодекс, а я придаю этому словосочетанию куда более широкое значение. Ведь даже сам кодекс одежды несёт в себе определяющий элемент принадлежности человека к той или иной классовой группе. Правда, существует мнение, что классы, как таковые, отошли в мир прошлый, но по многим заверениям, это всё-таки не так, и мир всё также имеет оценочные элементы.

Человеку просто сложно двигаться по жизни не имея определенных для себя ориентиров. Он не может жить без того, чтобы не давать оценку окружающему, а что насчёт себя, так ему непременно нужно записать себя в ту или иную социальную группу, принадлежность к которой, по его мнению, даст ему больше защищенности в этом мире. Так что классовость, как разделительный элемент жизни, вряд ли исчезнет, в виду его желательности для самого человека. Разделение на классы под давлением внешних правовых обстоятельств, просто видоизменилось, и несмотря на другие именования, по сути, также делит людей на богатых и бедных, или по другой классификации – на высший и низший класс. В нашем же случае, появился, как говорят, новый класс – «класс специалистов и менеджеров» (КСМ). Чего не сделаешь ради того, чтобы потрафить этой весьма существенной прокладке общества.

Но современный век прогресса им бы не был, если бы современные технологии не пробрались и не охватили интеллектуальную сферу человеческого социума. Надо заметить, что без соответствующего понимания населения, выработанного с помощью его информационной обработки, было бы невозможно создание и развитие многих высокотехнологичных продуктов, выпускаемых отраслевыми компаниями. Искусственное устаревание высокотехнологичного продукта производства – вот что нынче является основной движущей силой прогресса. Что и говорить, политика охватила все сферы жизнедеятельности человека. Склонение индивидуума к общему, стирание его качеств индивидуальности в безликость – это и есть основная политическая определяющая прогрессивного общества.

И вот, ты, собираясь на собеседование, сам того себе не представляя, подбираешь себе костюм для собеседования, согласно твоим знаниям о политике компании, которая в свою очередь, зависит от тех принципов, которые она придерживается в своих действиях. Которые, опять же не постоянны, а зависят от внешних политических факторов и того, кто в данный момент рулит в компании. Тебе же совсем не интересно, почему на данный момент в компании происходит такое смещение флангов, но тебе приходиться соответствовать, ведь главное для тебя на сегодня – это найти хорошо оплачиваемую работу и уж потом, получив работу, ты начинаешь вникать в существующие местные реалии. И если бонус, полученный тобой, будет превышать твои издержки, включающие в себя также и нравственные муки, то ты останешься на этом месте. Но если ты посчитаешь бонус недостаточным, то компания будет вынуждена искать нового работника.

Впрочем, есть ещё вариант. Это когда уже сама компания посчитает тебя недостаточно высокоэффективным, и тогда ей придётся действовать согласно второму варианту. Но всё же, прежде всего, твоё резюме должно пройти через фильтр рассмотрения нашими сотрудниками, а ещё более раньше, наше предложение на рынке труда должно пройти фильтр потенциального соискателя места. Конечно, основным моментом в данном вопросе является несоответствие требований работодателя и потенциала соискателя, выраженного в наличии нужной специализации и квалификации. Но, это всего лишь общие моменты, что же касается нашего частного случая, то наша компания, занимающая лидирующее место в большой коммуникационной светофорной тройке, дизайнирует, согласно застолбленной ею цветовой разрешительной гамме цвета, и несёт в мир желание вместить весь этот мир в себя. А так все существующие в мире компании, объединяет общность их целей, достижения прибылей, где разняться только оттенки путей достижения этих целей. Но меня интересует только наша компания, её оттенки девственности в сером мире. Ведь только мутная вода позволяет ловить самую жирную рыбу.

Но в начале потенциального клиента просто необходимо привлечь яркой вывеской, обещающей ему яркость жизни. Когда большая тройка делила между собой цвета светофора, то почему же тогда наши отцы-основатели выбрали при дележе именно этот цвет? Я думаю, что в данном случае не существует каких-то заумных версий, а просто зелёный цвет показался на тот момент руководителям компании более близким, а может восприятие окружающего у ведущих маркетологов, находилось под сильным воздействием зелёного змия, и их видение мира в зелёном, так и закрепилось на товарном знаке компании.

Вообще, в мире существует не так уж сильно много (при всей условности существования цвета-ощущения) основных цветов, и только оттенки самих цветов, расширяют их количество, и приближают их к значению бесконечности. При этом каждая компания, выходящая на рынок, старается забить для себя какой-нибудь запоминающийся для потребителя цвет, но так как разнообразие последних несравнимо с количеством компаний, то им приходиться, как говориться оттеняться.

При современном, всеохватывающем патентном праве, когда некоторые мегагиганты даже умудрились запатентовать геометрические фигуры, просто удивительно, что ещё кто-то не запатентовал для себя какой-нибудь определённый цвет, назвав его каким-нибудь замудрённым словом. Но это всего лишь мой оксюморон мудрствования, возникший во время кофепития. А так бы я запатентовал цвет краски стыда, который вскоре станет раритетом для современного общества. Ну, впрочем, ладно, попил кофе, поразмышлял и пора бы вернуться к объективной реальности, которая, впрочем, и подвигла меня на все эти размышления, хотя выдаю я свои чисто субъективные мысли.

Человеческий сосуд, по моему разумению, представляет собою, рассуждая фигурально, некую видоизменённую «мыслерубку», наподобие мясорубки. Объективный, то есть находящийся напротив, факт, с помощью человеческих чувствительных рецепторов, преобразуется в мысленную субстанцию и поступает в его банк данных, именуемый памятью, где он и подвергается механической и химической обработке. Так в начале, поступившая субстанция просеивается, в результате чего, от неё отсеивается ненужный мусор, затем оставшаяся часть подвергается химическому осмыслению и обработке человеческими индивидуальностями, и уже потом отправляется на ответственное хранение в память. Где уже по мере надобности, используется человеком, как его собственная субъективная константа.

Сейчас же моя субъективность, можно сказать, примирилась с общим объективным зрительным ощущением от происходящего, которое поначалу заинтересовала нас. По мере продвижения собеседования, где-то на третьем претенденте, спокойствие и размеренность данного действа, оказало на нас своё умиротворяющее воздействие, и мы с Антоном, поддавшись чувству скуки, стали искать, чем бы нам заняться. Но разве это проблема, и мы, стукнув себя по карманам, мигом решили этот вопрос, достав из них вездесущий, столь необходимый для человека аксессуар, его сотовый девайс.

И вот картина маслом, мы вместо того, чтобы незримо присутствовать на собеседовании, зримо присутствуем в другом мире, поглотившем нас с помощью этого карманного устройства, открывшего для нас двери в другой мир. Меня даже удивляет, почему ещё никто из современных мастеров живописи не запечатлел в своих картинах эту примету времени, определяющую современные реалии человеческого общения. Я так и вижу названия полотен: «Девочка и телефон», «Дебаты в высоком собрании», «Веский аргумент», «День Де-вайс», «Последняя СМС», и тому подобное творчество.

Что ж, разогнав тучи мутантов в моём игровом приложении и одновременно с ними скуку, я краем глаза уловил изменения в последовательном ходе собеседования. Наставник с Максом, проводив за двери последнего интервьюера, поднялись со своего места и направились в нашу сторону. Что касается Антона, то он наравне со мной заметил эти изменения в соседней комнате и вместе со мной отправил свой сотовый девайс в карман пиджака. Войдя к нам в кабинет, Наставник с ходу, возбуждённым голосом спросил нас, – Что, не заснули ещё здесь? – На что мы, показушно и недоумённо покачивая головами, заявили. – А что, надо было?

– И я вот также не мог найти себе места, когда ждал своей очереди для собеседования, – продолжил на своей волне Наставник.

Видимо интервьюирование занимало в его душе какое-то особенное место, раз он так серьезно относился к нему. Мы же с Антоном переглянулись после его замечания о его волнительности, и только сильно наблюдательный человек мог заметить ответное наше перемигивание.

– И вот Максу, тоже пришлось по душе нынешнее собеседование, и в связи с этим скажу, что он сумел себя проявить с нужной стороны, но вы, наверное, сами всё слышали, так что мне незачем повторяться, – закончил Наставник.

Может быть, Макс себя и проявил, может быть и мы это слышали, да вот только, ничего из всего этого не отложилось у нас в памяти, в виду того, что в тот момент себя проявлял мой игровой герой, разивший слева направо атакующих его мутантов. И скажу больше, мой герой также сумел себя проявить с нужной стороны, уничтожая эту виртуальную нечисть. Я посмотрел на Антона и по выражению его лица понял, что ход его мыслей придерживался той же дороги, что и мои.

Наставник тем временем, со словами: «Надо срочно подкрепиться», предложил отправиться на обед в столовую. А ведь и вправду, мы даже и не заметили, сидя за своими аппаратами, как время пролетело и приблизило нас к обеду. И вот ведь как получается, ты несвободен в своих действиях и, сидишь выжидая окончания своей ограниченности, наблюдая время от времени за ходом часовой стрелки настенных часов, которая, как тебе кажется, вовсе обленилась и совсем не пытается двигаться. И тебе даже кажется, что часовой стрелке, также как и тебе очень скучно, и она остановилась, размышляя, чем бы себя потешить, при этом забыв про свою подручную минутную стрелку, которая, почувствовав невнимание к ней со стороны часовой, решила пофилонить. Ну а часовая стрелка, видя это твоё внимание к ней, если бы имела язык, то давно бы прокричала: «А ну, прекрати на меня пялиться!».

И вот ты изобретаешь, впрочем, не ты, а за тебя уже всё изобрели, ну, в общем, ты нашёл для себя незамысловатое занятие и сидишь увлечённый им. Часовая же стрелка вдруг замечает, что она осталась в одиночестве и видит перед собой только твою спину. «Но, как это возможно?», – начинает вскипать она. «И на что он променял меня!», – начинает живо волновать её вопрос. И вот, следуя этим животрепещущим вопросам, эта стрелка с помощью пинков по минутной, ускоряет свой бег, пытаясь с вершины циферблата заглянуть через твоё плечо. Но её усилия не увенчиваются успехом, и она вновь и вновь штурмует вершину циферблата, дабы разгадать тайну покрытую твоей спиной.

И вот когда время твоего нахождения здесь приходит к концу, в результате окончания первого круга собеседования, ты быстро убираешь девайс в карман, и тем самым оставляешь стрелки часов в неизвестности. И часовые стрелки, не раскрыв твоей тайны, разочарованно плюются и, не пытаясь воспротивится неизбежности, продолжают свой размеренный ход.

Хотя, иногда они очень сильно огорчаются и, ссылаясь на нехватку завода, останавливаются, и если ты вовремя этого не заметил, то такая пакость со стороны часов часто выходит тебе боком. Правда, существуют еще другие варианты, целиком зависящие от темперамента часового механизма. Так холерики устраивали мне бешеные скачки, из-за которых я жил в скоростном режиме, в случае же меланхолического склада механизма – я жил размерено, правда, и опаздывая, куда только можно. И сейчас, анализируя данное временное поведение и мою жизнь под гнётом его характерности, я с трудом для себя выбираю, в каком случае я чувствовал себя наиболее комфортно.

Можно сказать, оба варианта имели как положительные, так и отрицательные моменты, так что было бы лучше, если бы время в своём исчислении придерживалось спокойной последовательности. И ещё нужно быть весьма осмотрительным и осторожным, когда имеешь дело со временем, особенно с его механической частью. Что ж, на этот раз, кажется, мои часы ничего не имели против, и шли согласно своему временному ходу, который согласовывался с показаниями часов Наставника. И мы согласившись с его предложением, направились вместе в столовую. Тем более, встроенный в нас механизм определения обеденного времени, срочно потребовал от нас не тянуть с обедом, иначе несвоевременное обслуживание данного нам организма, в виду отсутствия смазки, может дорого нам обойтись и вызвать перегрев механизма, с дальнейшим появлением гастритной ржавчины на элементах этого механизма.

Прибыв в столовую, мы заняли один стол на четверых, где с трудом разместилось набранное нами для нашего обеда. И если Наставник с Максом могли с чувством выполненного долга намазывать масло на хлеб, то мы с Антоном, решив для себя, что ещё не заработали на этот продукт, ограничились другими яствами, которые, к слову сказать, мы тоже не заслужили. Но увы, мы почему-то не почувствовали никаких угрызений совести, видимо, из-за того, что наши родители не имели сестер по своим обеим линиям родства. Так что, благодаря такому нашему положению, мы, не чураясь своего эго, с удовольствием приступили к обеду, состоявшему из множества других мясо содержащих продуктов, предлагаемых кухней компании.

Наставник вначале пытался разбавить нашу трапезу своими замечаниями по поводу собеседования, но горячее вызывало больший интерес, чем его слова, и он, смирившись с этим, не стал откладывать нож с вилкой на потом и крепко взявшись за них, стал наносить несовместимые с целостностью говяжьего сердца, так любимого им, удары по его самым ощутимым местам. Его ловкая поножовщина в мгновение ока заставила опустеть тарелку. Но и мы не отставали от Наставника, и честно сказать – мы на этом поприще вполне могли бы составить ему достойную конкуренцию. Когда же первоначальный запал прошёл, и наше насыщение освободило часть дорожного просвета для наших слов, то уж тогда-то и можно было начинать беседу, чему незамедлительно и прибегнул Наставник.

Я же поначалу попытался поучаствовать в разговоре, но этому не суждено было случиться из-за непредвиденных обстоятельств, а именно: в начале разговора, застрявший кусочек мяса помешал мне присоединиться к ним, ну а затем, появившийся образ Лизы, стоявшей в очереди за раздачей, и вовсе затмил мне всё.

И как только я её заметил – мой взгляд сфокусировался на ней, а в это же время, сидящего напротив меня Наставника – просто размыло. Я сидел, одновременно смотрел на него и не видел, при этом мой взгляд был устремлен вдаль за его спину, и я видел только Лизу. Наставнику, по всей видимости, льстило такое с моей стороны внимание, и он, отставив от себя тарелки, с горячностью бросился в рассуждения. Но как бы мы не любили монологи, замаскированные под диалоги, всё же нам хочется для подкрепления нами сказанного, иногда слышать слова одобрения от нашего оппонента. Так и мне приходилось сквозь дымку размытости определять желание Наставника услышать мой ответ. И я, находясь на грани фокусного безразличия, всё же умудрялся попасть в нужную ноту и вставить своё: «Да, да…», или: «Конечно, так и должно быть…». А иногда даже успевал посмеяться в случае остроумной шутки Наставника, которая определялась общим смехом, к которому мне приходилось присоединяться одному из последних, в виду того, что мой слух также работал в режиме эхолота.

Но, видимо, Наставник принимал такое моё выдержанное поведение за мою внутреннюю серьезность, что ещё больше импонировало ему. Я же, как только заметил Лизу, не мог ни о чём другом думать, как только о ней. Во мне вновь поднялись мучавшие меня с утра чувства, меня, можно сказать, снова обуяло нетерпение. Лиза же, между тем, заняла место у дальнего окна вместе (почему-то?) с мисс Любовь.

Наверное, для мисс Любовь присутствие ещё кого-то при посещении ею столовой помогает в её борьбе с излишествами, предлагаемыми в этом месте раздачи калорий, и вместе с ними – в борьбе с ненавистным весом. А так, дружеский локоть возьмёт и подтолкнет тебя в особый момент, когда ты замешкаешься, соблазненный дурманящим запахом блюда, и вслед за этим попытаешься, попав под чары аппетитности, взять его. Вот тогда-то ты и ощутишь нужность дружеского локтя, который и выведет тебя из очарования вкусовых запахов и приведет тебя в норму.

Что ж, на этот раз роль дружеского локтя пришлось нести на себе Лизе. Исполнив свою задачу, как я уже говорил, она заняла своё место за столом, при этом её занятая позиция способствовала хорошему обзору зала, в том числе и нашего стола, а если быть точнее, то она сидела под 30-ти градусным углом лицом ко мне. Наверное она, войдя в столовую, тоже заметила меня и решила занять свой наблюдательный обеденный пост строго напротив меня. Когда же она присела за свой стол, то мною было примечена некоторая её нерешительность, она поначалу углубилась в свой обед, но спустя мгновение, видимо, что-то решив для себя, с вызовом бросила в мою сторону взгляд. Далее её действия полностью повторили тождественность моих, смотря как бы на мисс, она, тем не менее, сфокусировала свой взгляд и видела только меня. При этом её взгляд выражал совсем другие чувства, несравнимые с моими жалкими потугами. Вызов, смешанный с укором, сквозил из её глаз, и в результате чего, моё сидение на стуле делалось подобным сидению йога на гвоздях, которому, впрочем, было бы это делать гораздо комфортнее.

Что говорить, я не могу с ней соперничать, разве может мой взгляд выразить хоть сотую долю того, что могут показать глаза женщины. Я нем, по сравнении с ними, я «глас вопиющий в пустыне» не видения. Всё во мне порывалось и требовало от меня решительных действий, таких как: сорваться с места, подойти к ней и всё окончательно решить, здесь и сейчас. Но какие-то неизведанные для меня силы, объединившись под флагом правил приличий, сковали меня, и я, находясь под их властью, только и мог делать, что только наблюдать.

Но всё же, я подозреваю, что за спиной моей тактичности стоял в тени совсем другой выгодополучатель, а именно робость, которая, несмотря на свою слабость на внешних фронтах моих проявлений, имеет существенную власть внутри меня, хотя для меня совсем не ясны причины её данных побуждений к подобным действиям. Но, как бы то ни было, робость и на этот раз возобладала во мне, и я всё также продолжал выказывать своё страстное участие в дискуссионном монологе Наставника.

Впрочем, обед не мог продолжаться вечно, и мы, разбавив наш обед взятыми напитками, тем самым поставили на нём жирную точку. Но это была не единственная жирная точка, поставленная нами, а как оказалось позже, я проявил в этом занятии необычайное искусство и умение. Мой отраженный вид в зеркале послужил тому доказательством, а увидел я россыпь жирных пятен на своей рубашке. Видимо, скоростное поедание супа, не прошло бесследно, и как любое занятие, сопряженное со скоростью, вызвало в данном случае неаккуратность, а если быть неполиткорректным, то брызги на себя. Но что ж делать, остаётся только застегнуть пиджак на все пуговицы, да поднять воротник. Одно только радует, что заметил я жирное происшествие почти что сразу по выходу из столовой.

Не знаю как другие, но вышел я из столовой с решением сегодня же вечером непременно поговорить с Лизой. «Хм, где это мы уже слышали», – проснулась моя критичность. «А нечего иронизировать и если хотите знать, то намерение, уже есть наполовину сделанное дело», – вмешался мой адвокат. «Исходя из вашей логики, то если вы уже два раза намеревались поговорить, то вы, можно сказать, уже переговорили. Не так ли?», – не унималась критичность. «А вот не надо передёргивать. Сам ведь видел, что обстоятельства не позволяли мне сделать задуманное. А поговорить… Я обязательно поговорю, и ты об этом прекрасно знаешь. Только не пойму, чего ради, ты меня раззадориваешь?», – в свою очередь парировал мой адвокат. «А напомнить никогда не помешает», – закончила критичность и вновь ушла в себя, ожидая следующего удобного момента, чтобы обозначить себя.

Я же находясь во власти внутреннего диалога, включив автопилот, двигался вслед за всеми. Как раз, в тот момент, когда мы проходили курилку, именно в этот момент мысль Наставника заранее затуманилась, и моя задумчивость почему-то вызвала в нём беспокойство, и он со словами: «Ты что, уже заснул?», толкнул меня в плечо, в результате чего я изменил направление своего шага и оказался в этом прибежище курильщиков. Я слегка опешил и непонимающе посмотрел на Наставника. Он же продолжил операцию по приведению меня в чувство.

– Да, он в правду заснул! Ник, ты нам ещё нужен! – вдруг закричал он. Я же, ещё толком не понимая, чего от меня хотят, на автомате прокричал ему в ответ, – Я здесь! И я всё знаю!

Наставник тоже было опешил, но мгновенно собрался и, приняв правила игры, парировал мой громкий вызов своим новым громкоголосьем.

– Вот и отлично!

– И что будем делать? – закричал я.

– А пойдём и всех порвём! – закричал он.

– Я полностью – за! – закричал я.

– И я – за! – закричал он.

Пока же мы с Наставником прочищали наши голосовые связки и пробовали на звукопроводимость помещений компании, наши спутники стояли около нас и с недоумением взирали на происходящее.

Но, не они одни оказались в таком недоумённом положении. В тот момент, когда Наставник втолкнул меня в курилку, там предавалась своей столь страстной привычке парочка героев, бросивших вызов раку лёгких. Но если недалекое будущее в виде различных болезней, сопровождающих процесс курения, в виде своей неконкретности мало волновало их, то другие возможные непосредственные опасности ими переносились не столь мужественно.

Взятый обществом курс на ограничение мест легальной дислокации курильщиков, видимо, очень близко был принят этой парочкой, просто любителей подымить и, как оказывается, разящий меч закона в виде выписанных штрафов, уже не раз разил их за курение в неположенном месте, и у них благодаря этому выработался свой приобретённый условный рефлекс на неожиданное появление стражей порядка. И хоть штрафной удар по карману довольно ощутимо сказывался на курильщике, но ещё больше их волновало какое-то неуловимое чувство, заявляющее о несправедливости такого положения вещей. А ведь когда ты считаешь себя несправедливо обделенным (даже если доктора тебе уже давно твердят, о необходимости бросить курить), ты из чувства солидарности, или из жажды справедливости, продолжаешь вдыхать этот губительный для твоих лёгких запах свободы, который в конце концов приводит тебя к окончанию борьбы против деспотии Минздрава, где-нибудь в тихом уголке кладбища.

Так вот, наше внезапное и моё в частности, невольное вторжение под своды этого последнего уголка свободы, привёл в некоторое замешательство присутствующих там в тот момент людей из касты курильщиков. Их затуманенный взор ещё не успел отреагировать на наше внезапное вторжение, когда как физическая моторика тела стремительно отреагировала на возможную опасность, следуя командам условного рефлекса.

Когда же мы вторглись сюда, то они, как стояли, так и продолжали стоять, при этом один из них, поднося сигарету ко рту, изменил итоговое направление движение ручного контейнера с сигаретой и вместо того, чтобы подать её ко рту, с ускорением выбросил её за своё плечо. Что касается его приятеля, то он, находясь в положении смакователя, ничего другого не придумал, как только бросить сигарету себе под ноги, и затем с невозмутимым видом, наступить на неё ногой. Но как оказалось, превышение скорости рефлекса над мыслительным процессом, не всегда приводит к нужным результатам. Но этот вывод к ним пришел несколько позже, так как наступил черед второй части разыгравшегося спектакля, который и не дал им времени опомниться.

И если внезапность нашего появления, вызвала реактивную настороженность, то последовавшие вслед за этим наши крики, не вписывающие в нормальное поведение, вызвали у них столбняковую реакцию. Раскрытые рты, и в довесок к ним округлённые глаза – как ещё должен выглядеть благодарный слушатель, который, к слову, оказался невольным и вряд ли благодарным, в особенности из-за прерванного полета мысли. Но нам выбирать было некогда, а им деваться было некуда, так что наша эпическая выкрикная дискуссия, проходила под безмолвный шум случайных слушателей и наших временных попутчиков, которые всем своим видом показывали своё полное согласие с присутствующими курильщиками, и их общее видение ситуации (по их немому мнению) могло вызывать только общее недоумение.

Но для нас с Наставником в данный момент никого вокруг не существовало, каждый из нас старался вложить в своё трёхсловье весь имеющийся у него запас энергетики. И если мое громоголосье не выделялось из среднестатистического, то голос Наставника, вкупе с его спецификой слово выделения, вызывал у слушателей невольный забег мурашек. Но я был так разгорячен, что мне всё было нипочем. Не знаю, чем была вызвана моя ярость, но в тот момент, я могу сказать точно, именно она взяла в своё правление моё поведение.