Несвоевременный человек. Книга 1. (Хаос)

– А это ты видел!? – не менее свиреп в ответ взъерошенный тип, сумев своим многозначительным ответом заинтриговать не только прямых участников этого противоборства, но и всех остальных присутствующих в баре людей, принявшихся высматривать в нём то, чем он хотел так поразить охранника. Но там вроде ничего такого необычного не наблюдается, да и сложно увидеть, когда на взъерошенного типа со всех сторон насели люди и их количественная и весовая составляющая стала постепенно брать верх. Что в итоге привело к тому, что взъерошенный тип, на себе испытав всю ярость и злобу людей подневольных, чей ничтожный заработок итак не даёт им чувствовать себя полноценными людьми, а тут такие как он, только добавляют им мотивации не быть добрыми, был выведен на улицу и там отпущен на все четыре стороны (кто ж виноват в том, что он выбрал для себя приземлённую сторону, прямиком вниз). Правда, перед тем как его отпустить, с ним на дорожку был проведён ещё один обстоятельный разговор, сопровождаемый уточняющими и памятливыми ударами ног куда придётся.

– Теперь, гад, на всю жизнь запомнишь. – Отбив все свои ноги об взъерошенного типа, сплюнув на него всё, что во рту было, с остервенением сказал охранник и направился назад в бар. Где за время его отсутствия и других лиц из числа работников бара, кто вместе с ним наставлял на путь истинный взъерошенного типа, мало что изменилось, за исключением разве что того, что Вера, чья оказанная помощь была очень кстати для Ивана и Гая, – и что с того, что она ничего существенного не сделала, для кого-то и доброго слова и просто благодарного взгляда вполне достаточно, – вместе со своим подругами ушла. И она бы вот так сразу не ушла, без того, чтобы уже более развёрнуто выразить свою благодарность её спасителям, – как минимум, они бы без номера её телефона не остались, – но уж больно её подруги были напуганы и в результате чего, не дали ей ни малейшего шанса выразить Ивану и Гаю всю степень своей благодарности им, остолопам – могли бы и сами сообразить насчёт телефона, а то, что у них голова на тот момент не соображала, то это отговорка для начальных классов.

– И нам пора. – Глядя на входную дверь бара, сказал Иван, после того как Вера покинула помещения бара. И Гай не имел ничего против, чтобы подышать свежим воздухом и восстановить пошатнувшиеся силы.

Когда же они вышли из бара на улицу, то свежий воздух достаточно необычно на каждого из них подействовал – у них в глазах всё потемнело, закружилась голова и к горлу подступила тошнота. И если Иван по причине слабости в ногах, принялся сдерживать свои тошнотные позывы и остался крепиться на месте, то Гай, в отличие от него более крепкий в ногах, но не такой стойкий в том, чтобы всё лишне удержать в себе, рванул в боковой проулок, чтобы там, так сказать, выговориться. И судя по раздавшемуся оттуда громкому выговору Гая, с применением нецензурных деепричастий, невероятно замысловатых словесных изгибов и чертовщин, то ему это всё же было нужно. О чём, скорее всего, знал Иван, и оттого он не обращал особенного внимания на все эти пугающие мимо проходящих прохожих выкрики Гая. Правда, когда в конце этого своего спитча, Гай истерично рассмеялся, то Иван, более менее пришедший в себя, заинтересовался этим его поведением и выдвинулся к нему, чтобы посмотреть и убедиться, что с ним всё в порядке.

Когда же он заглянул в этот проулок, то сразу же там, в шагах десяти от поворота, наткнулся на стоящего посередине дороги Гая, с большой заинтересованностью разглядывающего нечто находящееся напротив него в кустах. Из-за которых Иван, со своего места нахождения не мог увидеть то, на что так внимательно смотрел Гай. И Иван, как это свойственно всем обычным людям, вначале спрашивает: «Ты чего там увидел?», – а уж затем идёт к Гаю, даже и не думавшему отвечать на его вопрос.

По мере своего приближения к Гаю, перед Иваном стало постепенно раскрываться то, на что так заинтересованно смотрел Гай. Так вначале он увидел торчащие из-за кустов ботинки, что максимально приблизило его к открытию предмета наблюдения Гая, и можно было, в общем-то, дальше и не догадываться – предметом наблюдения Гая, был выведенный из бара взъерошенный тип. Который скорей всего, так же как и они, выйдя на улицу, хапнул лишка свежего воздуха, не справился с собой и присел здесь в тиши, чтобы никому не мешая, перевести дух.

И отчасти это было так, в чём вскоре убедился Иван, присоединившись к Гаю.

– Вот же его жизнь побросала. – Проговорил Иван, после внимательного изучения того, что из себя сейчас представлял взъерошенный тип, чья встреча с кулаками и ногами работников бара, явно не на пользу пошла его лицу и всему его виду.

– И не говори. – Не мог не согласиться с ним Гай.

– Можно используя компьютерные термины, даже сказать, что он сейчас находится в одной из точек своего сохранения. – Добавил Иван.

– Я бы сделал существенную поправку, – сказал Гай, – точки отсчёта.

– Скорей, новой точки опоры. – Вставил Иван. – Опираясь на которую, он с этого момента начнёт для себя новую жизнь. – Иван посмотрел на Гая, ожидая его ответа.

– Если он примет для себя такое решение, то тогда да. – После небольшого размышления, дал свой ответ Гай.

– Да, всё будет зависеть оттого, насколько для него будет памятливым это событие. – Уже размышляя, сказал Иван. А вот этот отсыл Ивана к разговору в баре, навёл Гая на мысль. – Интересно всё-таки получается. Для кого-то вот такой отправной точкой отсчёта становится их обеспамятство в результате некоего знакового события, тогда как для других всё наоборот, их хорошая память, и возможно, что о том же событии. Это как две стороны одной медали, где номинал монеты остаётся прежним, какой бы стороной не падала монета. А это наводит на свои глубокие мысли. Получается, что все эти действия преследуют одну и ту же цель, – сохранность номинала человека, – а применённый к нему способ зависит от его человеческих характеристик. – И Гай, наверное, продолжил и дальше, если бы его не перебил Иван.

– Всё может быть и так, если он очухается. И ты бы послушал его пульс на предмет наличия. А то я боюсь, что если это не так, то ты не сможешь в будущем опираться на него в подтверждении своих теорий. – Сказал Иван. Гай в ответ переводит свой взгляд от него на взъерошенного типа, внимательно на него смотрит и со словами: «Пульс я у него слушать не буду, а вот дыхание послушаю», – присаживается рядом со взъерошенным типом на корточки и, приблизившись к нему головой, вроде как принимается прислушиваться к нему. На что уходит совсем ничего времени и Гай, махнув на взъерошенного типа рукой, с искажённым гримасой недовольства лицом поворачивается к Ивану и говорит. – Не просто дышит, а благоухает.

– Вот и хорошо. – С довольным видом говорит Иван. На чём он не останавливается и, не давая возможности Гаю подняться на ноги, начинает развивать так интересующую Гая тему, о которой он весь обед не умолкал. – А знаешь, что мне тут надумалось при виде него. – Кивнув на взъерошенного типа, сказал Иван. Гай рефлекторно поворачивает свою голову в сторону взъерошенного типа, в ком ничего не изменилось и, возвратившись назад с малопонимающим лицом, принимается слушать, что надумалось Ивану.

– То, что ты в твоём рассуждении о человеке потерявшем память, не заметил самого главного. Ты не учитываешь того, что в памяти любого человека крайне мало места занимает он сам. В основном, там, в его памяти, записано его сопровождение жизни, то, что в ней присутствует и что он видит вокруг себя на протяжении своей жизни, а на себя ему достаточно несколько раз в зеркало посмотреть, чтобы не забывать и убедиться в том, что репортаж с места событий ведёт именно он. И исходя из этого, человека можно образно назвать некоей точкой зрения, с которой он позиционирует себя и смотрит на существующий мир вокруг себя. – Иван сделал внимательную к Гаю паузу, ожидая от того каких-нибудь замечаний. Гай же ничего не говорит, и Иван продолжает свои рассуждения.

– А если это так, а я думаю, что это именно так, то можно предположить, что в лёгких случаях, когда, например, твоя фокусировка взгляда расстроилась, возникли технические проблемы, – твои цветоощущения начали давать дальтонический сбой и ты, к примеру, вместо белого видишь чёрное, или с оптимизмом смотришь на трагическое прошлое и с пессимизмом на светлое будущее, – или же может кого-то там, – Иван куда-то вверх кивнул, – из службы технического контроля, не устраивает эта твоя точка зрения, то этот вопрос решается на месте, через определённую коррекцию этого твоего взгляда на жизнь. И в некоторых запущенных случаях, – Иван на этот раз кивнул в сторону взъерошенного типа, – корректировка его затуманенной собственным эго точки зрения производится так запоминающе кардинально.

– В сложных же случаях, – продолжил Иван, после того как перевёл свой взгляд на Гая от взъерошенного типа, – а это такие случаи, когда ты увидел нечто такое, чего на твоём месте обывателя, недопустимо было видеть…– Здесь Иван задумался, видимая соображая над тем, что это может быть такое, чего не позволяется видеть обычному человеку. – Что же всё-таки нельзя видеть? – в задумчивости задался вопросом Иван, после чего начал рассуждать, – я думаю, что эти запретные вещи нужно разделить на две основные категории. Так первая категория, это всё то, что касается лично тебя. Например, какие-нибудь события из твоей личной жизни, которые ведут тебя к неминуемым катастрофическим последствиям, что может быть не входило в планы конструкторов этого мира, и они, дабы обезопасить тебя от гибели, устанавливают в тебе автоматический датчик, который срабатывает в таких экстренных ситуациях, выключая в тебе запоминающее устройство. После чего твою память зачищают и возвращают тебя к прежней жизни, но только для тебя. – Иван опять задумался над собой же сказанным. Где детальное уточнение в последнем предложении навело его на весьма прискорбные мысли.

– Что касается второй категории, – заговорил после небольшой паузы Иван, – то здесь всё гораздо сложнее. К ней относится всё касаемое общего. А это, наверняка, что-то опредёлённо системообразующее, что-нибудь связанное с пространственно-временным континуумом, в котором мы все существуем. А любые механизмы работы столь сложных систем, всегда находятся под строжайшим контролем и секретом. И если тебе в результате какого-то сбоя в системе, вдруг удалось заглянуть за покрывало этих тайн, то система, частью которой ты тоже являешься, всё сделает для того чтобы изъять и стереть у тебя все эти знания. Так она обезопасивает саму себя от не санкционированного вмешательства с чьей-либо стороны.

– Вот чёрт, – Гай аж хлопнул себя ладошкой по лбу, от пришедшего ему откровения, – а я даже не подумал, какие это даёт огромные перспективы для того чтобы докопаться до сути нашего существования. Мы можем …– Быть стёрты из памяти системой, – перебил на полуслове Гая Иван, – которая вряд ли допустит нас и кого другого к этим знаниям. И тут даже в свидетелях быть не безопасно, не раздумывая сотрут у тебя память обо всём, и знать не будешь, как тебя звали. – Тут Иван вдруг в оторопи замер на месте, глядя куда-то за Гая. При виде чего Гай, собравшийся было возражать Ивану, замирает с открытым ртом и начинает с опаской поворачивать свою голову назад, пока не натыкается на смотрящий на него, в крайней близости от себя, приоткрытый и главное, не мигающий глаз взъерошенного типа.

Что ещё не самое страшное и что может до икоты перепугать, а особую устрашающую зрелищность взъерошенному типу придавал даже не его окровавленный вид, а то, что он смотрел на Гая сквозь эту окровавленность не двумя, а именно одним в прищуре глазом. И у каждого из них, Ивана и Гая, создалось такое тревожное ощущение, что этот тип всё это время притворяясь бездыханным, сам тем временем подслушивал их разговор. Ну а как только всё про них выяснил, то тут же решил дать знать, в большей степени Гаю, а в меньшей Ивану (оттого что он стоит далеко), что теперь они у него на крючке и что только от него зависит, как дальше сложится их жизнь.

Впрочем, Гай не теряется и даже не отводит в сторону своего лица от этого типа, – а перегаром от него разит ещё как, – а слегка хриплым от напряжения голосом, тихо спрашивает его. – Ну ты как, живой? – Взъерошенный тип в ответ впадает в зрячее соображение насчёт себя, – он как-то удивительно закрутил свой глаз, затем закатил его вверх, после заглянул им в сторону своего второго глаза и, вытащив его из своего укрытия, века, уже вместе с ним посмотрел на Гая, и с некоторым затруднением на выговор слов сказал. – Вроде как да.

– Тебе помочь или ты сам разберёшься. – Приподымаясь в рост, спросил взъерошенного типа Гай.

– Разберусь. – Сказал взъерошенный тип, принявшись осматривать себя на предмет повреждений и дееспособности.

– А ты хоть знаешь, кто ты такой? – вдруг с вопросом влезает Иван, слегка отодвинув в сторону Гая, с удивлением посмотревшего на Ивана, а затем переведшего свой взгляд на взъерошенного типа. Взъерошенный тип оставляет своё занятие, смотрит внимательно на Ивана и своим ответом вгоняет его в умственный ступор. – Глупо задавать такие вопросы, не найдя на них ответы для себя. – И пока Иван с Гаем в умственном ступоре соображают, что это сейчас такое было, взъерошенный тип поднимается на ноги, потягивается как после долгого нахождения в одном тесном положении, затем осматривает себя, в неудовольствии покачав головой, делает выводы по поводу своего вида и после всех этих своих манипуляций, вдруг обнаруживает перед собой Гая и Ивана – так им это показалось.

– Какие-то вопросы? – на удивление чистым голосом, без примесей душевных переживаний, настроения и тонизирующих дух напитков, обратился к Ивану с Гаем с вопросом взъерошенный тип, чей прямо сейчас вид, несмотря на все эти внешние кровоподтёки и лицевые сбитости, на удивление не соответствовал всему прежнему о нём представлению Гая и Ивана. И если буквально пять минут назад, он был всё тем же взъерошенным типом и не мог быть никем иным, то сейчас в нём что-то такое незримое изменилось, скорей всего во взгляде, что ему, независимо от всех прежних взглядов на него, теперь хотелось бесконечно верить и в тоже время не верить собственным глазам и всему тому, что раньше о нём знал – он во всём себе источал уверенность и благопристойность.

– Нет вопросов. – Чуть ли не одновременно ответили Гай с Иваном, и в какой-то странной поспешности развернулись и выдвинулись на выход из этого проулка. Где каждый из них даже не думал смотреть себе под ноги, видя перед собой лицо того оставшегося в проулке человека, который вполне вероятно, что сейчас смотрит им вслед и что-то насчёт них соображает. Что не даёт им покоя и им нестерпимо хочется обернуться назад, и убедиться в том, что тот тип сзади, сейчас смотрит или же не смотрит им вслед – главное то, что им хочется обернуться и посмотреть на него. Но никто из них не оборачивается, и они так и идут вперёд на ощупь своих ног, скорей всего решив, что когда они достигнут выхода из проулка на проспект, то там, на повороте, можно будет посмотреть назад и убедиться в том, что тот странный тип находится на том месте, где они оставили его в своём воображении.

И вот когда они добираются до обозначенного в своих мыслях знакового места, выхода из проулка на проспект, и уже было приготовились мимолётом посмотреть назад, как в тот же момент, оттуда до них доносится голос того странного типа, назвать которого взъерошенным, язык не поворачивается. – Смотрите не споткнитесь!

– Что-что?! – практически одновременно отзываются Иван с Гаем. И как это часто бывает в таких предупредительных случаях, практически в соответствии с правилами той самой невероятной вероятности, когда тебе что-то такое предупреждающее говорят как раз в тот самый момент, когда об этом нужно больше всего побеспокоиться (при встрече с опасностью), и оттого, наверное, лучше было бы промолчать и этого не говорить, и дать возможность идущему или делающему что-то, самому сообразить, как о себе позаботиться, предупреждённые об опасности в тот же миг нарываются на эту опасность. В нашем же случае, Иван и Гай спотыкаются, и при этом друг об друга, и то куда они падают, тот предупредительный тип уже не видит, по причине того, что их падение происходит дальше за углом. Да и у него и без них было полно своих забот – с одним только костюмом вон сколько хлопот, и без щётки и воды из под крана и не вычистишь. А он ещё при этом своего лица не видел, хоть и ощутимо понимал, что и там порядка никакого, и он прямо сердцем чувствует, что с ним ему придётся повозиться не меньше чем со своим костюмом.

– Хотя нос можно и сейчас вправить на место. – Убеждающе себя сказал оставленный Гаем и Иваном в проулке человек без внятной самоидентификации, и тут же одним резким движением руки дёрнув носовую перегородку, со звучных щёлком вправил на место свой сдвинутый в сторону носком ботинка официанта нос. И, пожалуй, от таких звуков, сопроводивших процесс вправки носа незнакомцем без идентификационных отличий, можно было головой закружиться и от ассоциативных ощущений передёрнуться, а вот ему всё ни почём, и он себя чувствует вполне здорово, как будто не с его головой только что в футбол играли.

Между тем незнакомец без чёткой самоидентификации и пока с неизвестным именем, посчитав, что он здесь подзадержался, выдвигается на выход из проулка, где по выходу из него обнаруживает Гая и Ивана, так и не сумевших в должной степени воспользоваться его советом. Что и привело их к падению. Правда, для каждого из них последствия этой их не осмотрительности разнились. Так для Гая, шедшего чуть позади от Ивана, благодаря этому обстоятельству и тому, что он споткнулся об ноги Ивана и в итоге упал на его мягкую спину, всё более-менее обошлось – ушибленную ранее и сейчас об голову Ивана свою голову, он уже не так отчётливо чувствовал. Что же касается Ивана, то с ним не так всё облегчённо вышло.

Так в тот момент, когда до него донёсся голос знакового незнакомца, с предупреждением об осторожности, он в первый момент почему-то подумал, что тот совсем не зря это сейчас крикнул, после чего он с осознанием всего этого, смотрит в сторону этого типа, который как ему на тот момент показалось, смотря на него, посылает ему некий сигнал, значение которого он так и не расшифровал, и в этот же момент, зацепившись об свои же ноги, подкашивается и прямиком, головой вперёд, – о руках он и позабыл, а рефлексы почему-то не сработали, застряв руки в карманах брюк, – летит в сторону так быстро к нему приближающейся каменной мостовой. Затем Ивана оглушает какой-то удивительный звук – шмяк, и он ненадолго задумывается о природе возникновения этого до умопомрачения интересного звука.

Тем временем, присевший рядом с распластавшимся на мостовой Иваном Гай, как только приходит в себя и обнаруживает рядом с собой Ивана, которому необходима срочная помощь, переворачивает его на спину и, приподняв голову, за неимением под рукой ничего свободного, в том числе и своих рук, берёт и брызгами своих слюней освежает лицо Ивана. И это, что удивительно, помогает и Иван открывает глаза, и с бредовым и ничего непонимающим взглядом смотрит в упор перед собой и никуда больше. И хорошо, что на пути его взгляда оказался Гай, а то бы он, наверное, и его не заметил. Но так всегда бывает – это так называемый посттравматический шок. Где травмируемому человеку требуется концентрация внимания на себе и крайняя собранность, вот он и упирается на чём-то одном, чтобы отталкиваясь от этой точки опоры, в дальнейшем суметь собраться, вначале со своими расшатанными мыслями, а уж затем со всем остальным.

И хотя люди в пост шоковом состоянии себя ведут иногда крайне удивительно и иногда пугающе, правда людей знающих о таком их последственном поведении трудно удивить, – а Гай был одним из этих знающих людей, он вместе с Иваном стажировался интерном в отделении интенсивной терапии (а состояние шока там обычное дело), – всё же Иван сумел удивить Гая своим поведением.

– Здравствуй современник. – Как будто из другого бытия посмотрев на Гая, совершенно незнакомым голосом проговорил Иван. Отчего потрясённый Гай, с полным непониманием: «Что-что?», – чуть не выпускает из рук Ивана. Который в момент меняется в лице и в непонимании происходящего с ним, теперь задаётся вопросами: Кто я? Где я?

Что уже ближе к его пониманию Гаем, который всё же ещё с опаской смотрит на Ивана. И тут Иван расплывается в улыбке и со смехом заявляет. – Что, попался.

– Придурок. – Только и говорит Гай, отпуская Ивана и, поднимаясь на ноги. Вслед за ним на ноги было собрался подняться и Иван, но тут из проулка выходит их знакомый незнакомец и они замирают в том положении, в каком он их сейчас застал.

Между тем незнакомец как будто их и в упор не видит и знать не знает, и с таким неприступным видом, что и не подходи к нему, а если и решитесь, то строго по записи, поворачивается к ним спиной и с убеждённостью в своей правоте и какой-то сквозящей во всём его виде решимостью, не спеша идёт по направлению бара, и всё под внимательным наблюдением стоящего на ногах Гая и всё ещё сидящего на мостовой Ивана.

Когда же он без всякого раздумья берётся за ручку двери бара и без всяких затруднений с обеих сторон открывает дверь, и вслед за этим за ней скрывается, то Гай с Иваном в недоумении переглядываются между собой и Гай спрашивает Ивана: «Ты что-нибудь понял?». И тут без ответа со стороны пожавшего лишь плечами Ивана понятно, что он тоже ничего не понимает из увиденного. Правда у него есть свои соображения на счёт этого удивительного типа, вполне согласующиеся с той темой их обсуждения, от которой они весь день сегодня не отходили.

– Как первый вариант, ему действительно всю память выбили, и всех людей в баре сейчас ожидает удивительнейшее представление, когда этот тип туда зайдёт. – Начал свой рассказ Иван. – Он же для всех людей там в баре является человеком безрассудным и взъерошенным, от которого и раньше ничего хорошего они не видели, а сейчас им даже станет как-то очень страшно при виде той беззаботности, с которой он зайдёт в бар и займёт место за столом и, с добродушной улыбкой посмотрев на того самого официанта, который ещё полчаса назад носком ботинка исправлял ему нос, позовёт его к себе – кто знает, что он там в своей безумной голове задумал.

Ну а бледный как полотно официант, сразу же заподозрил не доброе, когда первым увидел в дверях бара взъерошенного типа, чей разбитной вид теперь внушал страх и трепет. А сейчас, когда этот тип с таким добродушием помахал ему рукой, то он в момент в коленях осел и, схватившись о барную стойку руками, дал себе зарок от неё не отрываться и стоять здесь до конца, какими бы его не соблазняли чаевыми. И только он так за себя решительно подумал и чуть ли не решил, как администратор бара уже тут как тут, и дрожащим от страха голосом и как чувствует официант, у него тоже коленки ног ходуном ходят от страха, начинает его убеждать откликнуться на призыв этого страшного типа. Мол, это ты тут официант, а не я, и в твоих служебных обязанностях чётко обозначено, откликаться на такого рода призывы клиентов.

– Но не зомби же! – в одно слово срезает администратора официант, сам не зная почему так назвав того типа. На что администратор от неожиданности и предчувствия самого страшного, – правоты официанта, – клокает языком в горле и чуть ли не оседает задом в пол от такого открытия. И только цепкость его рук не позволила ему так упасть низко перед своим подчинённым. Удержавшись же на ногах, он вместе с официантом с новым взглядом смотрит на этого, так и источающего благодушие типа, и как бы этого не хотелось им обоим и особенно администратору, он вынужден признать правоту слов официанта (официанту это польстило). Это тип определённо зомби, а как иначе ещё объяснить это его поведение, выносливость и стойкость.

Что, конечно, чушь несусветная и скажи администратору чуть ранее, что он может так когда-нибудь подумать, то он бы сказал бармену, чтобы вам больше не наливали. Но так уж сейчас обстоятельства вокруг удивительнейшим образом сложились, – у него в голове до сих пор стоит сумбур, а тут ещё появление как ни в чём не бывало этого типа в таком устрашающем виде, и само собой официант со своими утверждениями про зомби, – что он теперь был готов всему чему угодно поверить, лишь бы как-то всё это объяснить (не иначе сказалось то, что взъерошенный тип ему разок всё-таки попал кулаком по макушке). Ну а если этот тип, даже не будучи зомби, сумел оказать им столь крепкое сопротивление, то, что он может сейчас натворить, уже находясь в бессмертном статусе зомби.

– И что будем делать? – спрашивает официанта администратор бара, грамотно сообразившего, что в таких экстренных случаях, при встрече с неведомым, и подчиненный имеет право голоса. Тем более официант, как его там, вроде Витёк, по своему возрасту, – имеется в виду, что он подпадает под тот сегмент зрителя, кто любит кино про зомби, – должен знать, как противостоять всем этим зомби. Ну а у Витька уже давно есть готовый ответ, о котором не может догадываться и администратор – срочно, через задний ход валить отсюда.

И надо отдать должное проницательности администратора, с его предприимчивостью, он быстро сообразил дать дёру, не дав Витьку даже озвучить это своё предложение. И Витьку, вмиг потрясённому такой вероломностью администратора, – сам же гад подначивал меня бить его, – только и остаётся, как нагонять его. А он между тем вначале хотел поинтересоваться, а где же охранник Рембо? – так охранник просил их звать между собой.

– И где он? – заинтересованно спросил Ивана Гай, когда тот в задумчивости замолчал и не спешил раньше времени раскрывать тайну пропажи одного из ключевых лиц для разбитого лица взъерошенного типа.

– Разве это важно, когда мы не знаем, что там сейчас на самом деле происходит. – Ответил Иван.

– Предлагаешь пойти, посмотреть. – Спросил Гай.

– Даже не знаю, – сказал Иван, поднимаясь на ноги (давно уже пора, а то прохожим приходится в недовольстве обходить это неожиданное препятствие). – Одна часть меня, та, которая отвечает за любопытство, то есть за прогресс, – быстро поправил себя Иван, – даже не сомневается в том, что я пойду и загляну хотя бы в окно, тогда как другая часть меня, не столь прогрессивных взглядов, скажем так, придерживающая консервативного взгляда на жизнь, рассудительно подсказывает мне, что бог троицу любит. – Иван замолчал, уставившись на Гая. Чья реакция на его туманные объяснения была более чем предсказуема.